Иди и не греши. Сборник (СИ)

— А то что же!.. — воскликнула она, всхлипывая. — Ей скучно сделается, она свистнет, и Дима тут как тут. А потом ей опять заскучается, она его и прогонит… А вы и не знаете, да?..
— Не знаю, — сказал я искренне. — Понятия не имею. Вы успокойтесь, и расскажите нам все. В конце концов мы в городской культуре люди не последние, может, сможем остановить безобразие.
Я лгал самым подлым способом, потому что остановить безобразие мы не имели никаких возможностей. Но я, во-первых, хотел прояснить эту ситуацию, а во-вторых, хотел дать женщине выговориться и тем успокоить ее.
Она выдула еще стакан воды, перевела дыхание и заговорила.
— Она ведь ему всем обязана, вы знаете? Он в школе в ансамбле играл, а она в младших классах училась. Так он ее к матери своей водил, та музыкантшей была, девочке голос ставила, чтоб она у них в ансамбле пела. Потом Дима в институт пошел, там у них снова ансамбль собрался, так он ее еще школьницей уже солисткой у себя сделал. Бился с нею, учил ее. Она у них дома и грамоте музыкальной научилась, и на пианино играть. А потом, когда на фестиваль отбирать стали, так она к другому ушла, чтобы по конкурсу пройти. Вы понимаете, какое это было свинство?..
Пока она не сообщила ничего нового, разве только то, что предыстория отношений Димы Трофимова и Марины не исчерпывалась коротким отрезком перед конкурсом.
— Он имел какое-нибудь отношение к рождению ребенка? — спросил я прямо.
Она глянула на меня испуганно, даже Глушко встрепенулся.
— Он считает, что это его ребенок, — сказала Трофимова тихо. — Но мне кажется, что это неправда. Это он сам себя убедил, когда узнал, что она ребенка ждет. Там другой был папаша.
— Он пытался установить свое отцовство? — спросил я.
— Конечно, когда она родила. Но она прогнала его.
— Вам не кажется, что если бы он действительно был отцом, то она не стала бы его прогонять?
— Конечно, — сказала она. — Я всегда была уверена, что она врет.
— Врет? — не понял я.
— Это когда она ему потом сказала, что это его ребенок.
— Она так говорила? — воскликнул я удивленно.
— Это давно было, — вздохнула Трофимова. — Лет шесть назад. Стала она его привораживать, сил нет. Я сама видела, как Дима плакал.
— Плакал?
— Извела она его, — сказала Трофимова. — Я как раз на сносях была, Настеньку ждала, а она над ним издевалась. Как я только все это выдержала.
— Чем это кончилось? — спросил я.
— Замуж она вышла, — сказала Трофимова. — За иностранца. Долго ее потом не было, а потом опять началось. И ведь всегда так, только Дима чуть успокоится, она его и дергает!..
— Скажите, пожалуйста, — поинтересовался я. — Каким образом она его дергает?
— Дергает, и все, — буркнула Трофимова. — То на работу позвонит, приехать заставит, то открытку пришлет.
— У вас сохранились эти открытки? — спросил я, невольно играя уже Пашу-детектива.
— Разве он покажет? — раздраженно сказала жена. — Но я уже сердцем чую, когда она его дергать начинает.
— И что же, — спросил я. — Когда она его в последний раз дернула?
Она нахмурилась, подумала, подняла голову и сказала:
— А вот, в прошлый вторник.
Пришло время нахмуриться и мне. Я начинал припоминать, когда состоялось похищение Миши Филатова. Оно состоялось в прошлую среду.
— У вас есть машина? — спросил я.
— Откуда, — фыркнула она. — Правда, Дима у папаши моего берет иногда, пользуется. Тот ему доверенность справил.
— Что за машина у вашего папаши?
— «Жигуль», пятерка. Старенький уже, лет десять ему.
Я сдержанно кивнул.
— Госпожа Трофимова, — сказал я очень серьезно. — Позвольте мне выразить вам нашу сердечную благодарность. Вы нам очень помогли, и будьте уверены, мы вам тоже поможем.
Она невольно поднялась.
— Значит, я могу надеяться, — пробормотала она, глядя на директора. — Разберете мою жалобу, да?
— Непременно, — закивал тот головой.
Я проводил ее до двери, шепнув напоследок:
— Крепитесь.
Она благодарно улыбнулась мне и вышла.
Глушко восхищенно заметил:
— Ну, Павел Николаевич, умеешь же ты людей усмирять!..
 
— По мере сил, — отвечал я рассеянно. — Я у себя.
По дороге в свой кабинет я вспоминал Дмитрия Трофимова и не испытывал к нему враждебных чувств, даже учитывая то вероятное обстоятельство, что Мишу попытался похитить именно он. Интересно, что он с ним собирался сделать? Я с самого начала не верил в то, что похититель случайно оставил Мишу в машине, скорее всего, все было подстроено. Может быть, он просто передумал, когда понял, что натворил.
Понедельник раскручивался по рабочему плану. Шли съемки, двигался монтаж отснятого материала, писались сценарии. Валера снова репетировал сцену с Мариной Рокшей, на сей раз за звездой был послан директорский «Мерседес», и она появилась. Светочка выглядела не лучшим образом, но Виктор Маслаков старался изо всех сил. Сама примадонна сообщила, что сцена ей нравится, но текст произносила вяло, явно скучая.
— Сегодня Герта приезжает, — сказала она мне во время перерыва. — Поехали с нами ее встречать?
— Я языка не знаю, — отказался я.
— Чепуха, — сказала Марина. — Я знаю, буду переводить. Зато узнаешь, чего она прилетела.
Довод был существенный, и я согласился ехать с ними в аэропорт. Мы были там уже около двух, но московский самолет задержался на вылете, и мы просидели в баре до четырех. Марина пила коньяк, а когда какой-то кавказец попытался поднести ей бутылку шампанского, послала его в направлении одного интимного места.
— Не психуй, — сказал я. — Самолет уже пошел на посадку.
— Чего она прилетает? — бормотала Марина. — У меня с нею никаких дел никогда не было. Едва знакомы.
— А Миша с ней знаком? — спросил я.
— Да, — сказала Марина. — Он жил у нее в Италии вместе с Паулем некоторое время. Она даже утверждала, что Миша влюбился в ее пятилетнюю дочь. Постоянно слала ему подарки на праздники.
— Она замужем? — спросил я удивленно.
— Нет, — сказала Марина, скривившись. — У них там мода, жить друг с другом без росписи. Был у нее какой-то макаронник, но она его, кажется, прогнала. Но отец у ее дочки есть, не то что у меня.
Наконец объявили, что московский самолет приземлился, и мы отправились встречать австрийскую родственницу. Марина бесцеремонно двинулась прямо к самолету, и когда какой-то служащий кинулся их останавливать, Света сказала тому, с кем он имеет дело. Это подействовало, служащий лишь посоветовал не пересекать какую-то дорожку, но Марина уже ушла. Она шла впереди, за ней с цветами следовал Вадим Симонян, а дальше мы со Светой.
— Обнаружили пропажу? — поинтересовался я.
— Пока нет, — шепнула Света. — Но Вадим ругался в ваш адрес страшными словами.
— Передай ему от меня то же самое, — сказал я.
Герта Рейнхард в составе группы интуристов вышла из самолета в первую очередь и, радостно улыбаясь, обнялась с Мариной, поцеловавшись по западному одними щеками. Выглядела она лет на тридцать пять, была сухая, поджарая, энергичная. Когда Марина знакомила ее с нами, она говорила что-то, как ей казалось, на русском языке, но никто ничего не понял. Потом только выяснилось, что она прихватила с собой немецко-болгарский разговорник. Мы сели в «Мерседес» Симоняна, причем я был удостоен почести устроиться с Мариной и Гертой на заднем сидении, а Света сидела впереди и то и дело заинтересованно оборачивалась, пытаясь вставить какие-то фразы на немецком языке. Марина с Гертой обменивались короткими репликами, причем Герта на что-то жаловалась, но Марина не слишком ей сочувствовала. Наговорившись с австрийкой, она повернулась ко мне и сказала:
— Ее вызвали письмом, — сказала она. — Она перепугана, потому что в письме есть угроза.
— Кому? — спросил я.
Она вздохнула.
— Мише.
— Какого рода угроза? — спросил я.
Она перевела мой вопрос Герте, и та стала отвечать, улыбаясь мне с другого конца сидения. Я вежливо улыбался в ответ, ничего не понимая.