Демон движения

Какая-то странная апатия охватила вдруг станционных служащих: стояли бледные, до смешного беспомощные, с глазами, бессмысленно уставившимися на мчащиеся паровозы. Помощник Жадурский с побелевшим, как полотно, лицом лишь тер рукой лоб и как-то странно улыбался. Никто больше не думал о спасении: ужасающий момент парализовал мысли, сковал волю. Каким-то могучим трагизмом веяло от этих наблюдателей, жутких в своем спокойствии...
- 228 -
В последнюю секунду Бытомский взглянул в узкий, всего в пару метров, просвет между паровозами, успев увидеть, как с другой стороны железнодорожной насыпи по тракту бодро несутся несколько саней с крестьянской свадьбой. Усмехнулся, вытащил что-то из кармана пальто и приложил к виску!.. Гром выстрела слился с адским грохотом сокрушающих друг друга поездов...
 ЗАБРОШЕННАЯ ЛИНИЯ 
Железнодорожная баллада
Между Оршавой и Биличем обновили и выровняли отрезок пути. Это стало возможным благодаря тому, что на участке засыпали болота над Вершей и выполнили нивелировку под так называемым Уступчиком. Вследствие этого линия значительно сократилась, потому что поезд вместо того, чтобы обходить обширную болотистую местность по большой дуге, изгибающейся, точно охотничий лук, далеко на север, шел сейчас по его тетиве, направляясь к цели прямо, как стрела.
Такое спрямление оказалось очень выгодным для всех. Движение на пути значительно ускорилось, а окрестности, до сих пор страдавшие от малярии из-за болотных испарений, вскоре превратились в сухую, здоровую равнину, быстро покрывшуюся буйной зеленью.
Старую окружную ветку, прозванную теперь «глухой», закрыли и изолировали. К разборке колеи и демонтажу путевых объектов управление движения собиралось приступить лишь спустя какое-то время. Спешить было некуда; известно ведь, что снести легко, построить куда труднее...
Тем временем через год после официального закрытия старой линии произошло странное и неожиданное событие.
Однажды к директору путевого департамента в Оршаве явился некий Шимон Вавера, заслуженный инвалид-желез¬
- 230 -
нодорожник, отставной кондуктор с просьбой, чтобы ему отдали под опеку выведенную из эксплуатации «глухую ветку». Когда директор объяснил, что это совершенно излишне, ибо петлю в ближайший месяц разберут и обязанности «смотрителя» в тамошних условиях были бы как минимум иллюзорными, чтобы не сказать смехотворными, Вавера ответил, что будет охранять старый путь совершенно бескорыстно.
— Потому прошу пана начальника, — горячо доказывал он, — что в нынешние тяжелые времена люди готовы и на рельсы позариться. А для железной дороги это был бы большой ущерб, пан начальник, большой ущерб. Сами посчитайте: столько хорошего кованого железа! Там почти двенадцать километров колеи! Есть чем поживиться. А я буду следить за ней верно, как пес, пан начальник. Не позволю взять ни одного метра! Слово старого кондуктора Ваверы! Ни копеечки за это не хочу, ни ломаного гроша. Даже если бы мне пан директор сам совал в руки, не возьму ничего. Только из большой любви к профессии и ради чести я хочу быть смотрителем на «глухой ветке».
Директор уступил.
— Ну, разумеется, если вы так уверены и не имеете никакого материального интереса, тогда следите за этой линией до поры до времени. Итак, — добавил он с легкой ироничной улыбкой, хлопая его по плечам, — назначаю вас отныне станционным обходчиком «глухой ветки».
Вавера со слезами на глазах пожал начальнику руку и вышел из кабинета, счастливый как никогда.
На следующий день он принял «службу». Забрал с собой из Оршавы самые необходимые вещи — мебель, постельное белье, немного книг, кухонную утварь и, сложив это скупое хозяйство на ручную тележку, переселился в новое жилье, которым должна была отныне стать будка бывшего смотрителя на выведенной из эксплуатации ветке. Был то небольшой домик, простоявший год без всякого ухода, но зато располагавшийся в удивительно привлекательном окружении.
Втиснутая в самое дно оврага, возвышаясь всего на пару метров над насыпью, издали будка под своей крышей из
 
- 231 -
красного шифера выглядела точно зачарованный домик из сказки. Маленький еловый лесок, выросший полукругом на вершине яра, обнимал ее заботливыми объятиями ветвей и берег от северных ветров. В выбитые окна заглядывали золотые головки подсолнухов, разрастались широколистые лопухи, в причудливо изогнутых водосточных трубах прятались гнезда писклявых ласточек. Перед домом, в наглухо заросшем высокими сорными травами садике стоял открытый всем ветрам одинокий тополь...
Приблизившись к своей новой усадьбе, Вавера обвел ее влюбленным взглядом и живо взялся за уборку и ремонт. Работы было немало, поскольку его предшественник покинул участок еще год назад, сразу после того, как закрыли ветку, и будка, оставленная на милость судьбы, крепко пострадала от непогоды и человеческой жадности. Однако Вавера не пал духом и немедля принялся за работу.
Вставил выбитые или разворованные стекла, залатал дыры в крыше, починил сорванные с петель двери. После этих самых необходимых действий настал черед разбираться с остальным — перестиланием почти полностью прогнившего пола и установкой недостающих частей разрушенного забора. Это отняло у него несколько дней, поскольку все приходилось делать самому, но он не падал духом, а, наоборот, весело насвистывал за работой. К концу недели, когда работа была почти завершена, приплелся к нему какой-то бродячий пес и поселился в пустой конуре возле поленницы за домиком. Вавера охотно принял его, сочтя появление животного хорошим предзнаменованием на будущее.
Первое воскресенье на новой должности Вавера посвятил молитвам и размышлениям. Разлегшись пополудни на траве возле дома на склоне оврага, он устремил взгляд в майскую лазурь неба и впал в долгую задумчивость, от которой его пробудили только голоса вечерних колоколов, плывшие из Оршавы...
На следующий день с самого утра приступил к службе - с осмотра вверенной ему ветки.
Петля была довольно длинной, почти в двенадцать километров, и практически от начала до конца тянулась по глу¬
- 232 -
бокому узкому яру, склоны которого образовывали проход едва ли вдвое шире самой колеи. Будка железнодорожника стояла примерно посередине «глухой ветки», в месте, где ее дуга сильнее всего изгибалась к северу.
Обход занял у Ваверы почти пять часов, потому что правая нога, ниже колена оканчивавшаяся протезом, существенно затрудняла ему ходьбу. Тем не менее он тщательно исследовал линию на всем ее протяжении, с одной и с другой стороны и, довольный результатом, вернулся к будке перекусить.
В итоге оказалось, что состояние ветки было не таким уж и плохим. В одном только месте не хватало нескольких метров рельсов, но это можно было как-нибудь отремонтировать.
«Не святые горшки лепят, — подумал он, нарезая хлеб и запивая его какой-то имитацией борща. — Люди вставляют себе зубы, так почему же я не смогу установить несколько метров рельсов?»
И установил. Где-то под путевой насыпью, под каким-то каменным мостиком отыскал пару заржавевших рельсов, очистил, перековал на огне заклепки, приладил их к остальным и залатал дыру в колее, так что и не заметишь. Так же гладко прошло с ремонтом старой стрелки и с выбитыми линзами двух «станционных» фонарей возле будки. Вскоре все функционировало, как в старые добрые времена, а ночью, начиная с семи часов, фонари вспыхивали приятным, пусть и немного тусклым светом.
Вавера гордился произведением своих рук, обводя умильным взглядом свою «сторожку», чистенько убранную колею и сверкающие рельсы. Его ветка была поистине безупречной. Здесь было все, как на других, действующих линиях — и двойные колеи, и короткий тоннель дальше за будкой, и даже самый настоящий блокпост, в полном смысле этого слова блокпост с рычагами для перевода стрелок. Наличие этого домика в нескольких метрах от усадьбы обходчика вполне позволяло наречь сей пункт «станцией». Когда-то много лет назад тут в самом деле была маленькая станция, на которой стрелочник одновременно выполнял