Прокламация и подсолнух (СИ)

– Да уж известно, какие там завихрения в развалинах церкви ночью в полнолуние, – усмехнулся Мороя. – Ладно, эти бояре иногда ничегошеньки не соображают, пусть и образованные.
– А вы соображаете? – вдруг огрызнулся Штефан. – Хорошо, что дядька у меня в нечисть не верит, а то я бы тут с тобой не разговаривал...
– Чего-чего? – заинтересовался Симеон. – Ладно, оставь пока котел да договаривай уж, раз начал!
– Да я по малолетству в колодец упал, – не слишком охотно объяснил Штефан. – Колодец, правда, сухой был, и я не упал, а скорее слез туда. Только веревку привязать как следует не удосужился...
– Ой, дурень! – охнул Мороя. – Как же нашли-то тебя?
Парнишка утерся локтем и лукаво сверкнул глазами.
– А не меня нашли. Волколака! Дядька тогда в отпуск приехал по случаю перемирия, к нему деревенские и примчались – мол, воет какая-то нечисть в сухом колодце. А это я на помощь звать начал, как понял, что время уже обеденное, а мне никак самому не выбраться. Ну, дядька и понял, что это за нечисть...
– Ой, драли тебя мало, – Мороя погрозил ему пальцем. – Поди, весь дом на уши поставил?
Штефан вздохнул и опустил взгляд на грязный котел у ног. Сознался тихонько:
– Еще как... Мама места себе не находила, так перепугалась. Дядька со слугами окрестности прочесывали, и деревню, и усадьбу... Он все мои тайники знал, только вот про колодец не догадался – далеко от деревни был тот колодец.
– Ладно, а чего тебя туда понесло-то? – полюбопытствовал Симеон. Парнишка махнул рукой.
– Так легенда есть про тайный ход из нашего имения, – и тут же дернулся, стрельнул глазами по сторонам, будто сболтнул лишнего.
Йоргу и правда пихнул капитана локтем, но Симеон отмахнулся – почитай, вокруг каждого старого поместья этакая легенда водится.
– Ну, и ты тот ход поискать решил?
– Да я думал, что нашел. Дома-то все стенки простучал, все овражки окрест облазил – ничего. А колодец за деревней, и его даже дед только сухим помнил. Ну, вот мне показалось, что там в стенке арка внизу – я и полез. Никто и не подумал, что я могу там быть, пока деревенские к дядьке не кинулись с рассказами про нечисть, что в старом колодце воет и стонет.
Йоргу насмешливо подмигнул.
– А это барчук ревмя ревел, да?
Штефан взвился, будто на осу наступил.
– Кто сказал, что я ревел?! На помощь звал – верно, но в том колодце такое эхо гуляет, что...
– Первый раз слышу, чтоб хоть какое эхо – за вой принимали, – хмыкнул Йоргу, поглаживая усы.
– Оставь, – вступился Мороя. – Если то первое перемирие с турками, тебе сколько лет-то тогда было, Штефанел, годков шесть-семь, поди, так? Ну, и не стыдно, даже если ревел! Мало, что с голоду и жажды помереть мог запросто, так еще и прибить могли, как любую нечисть.
– Да вот дядька то же говорил, – закивал Штефан. – Что запросто меня могли заместо волколака грохнуть, если бы не дядькина слава, что он никакой нечисти не боится.
– Сколько ты там просидел-то? – сочувственно спросил Симеон, представляя себе бедолагу-Подсолнуха лет этак десять назад на дне сухого колодца. – Замерз, поди?
– Замерз, конечно. Зуб на зуб не попадал, – Штефан усмехнулся. – Я там, считай, весь день сидел. Нарочно сразу после завтрака удрал, чтобы успеть обернуться до обеда. Ну, к обеду только и хватились, а пока нашли – уже к ночи дело было. Дядька людей за веревкой отослал, а сам мне свой мундир скинул вниз – закутаться. Сидел на краю колодца, разговаривал со мной. Не ругался даже. А как веревку притащили, ему меня наверх на себе поднимать пришлось – я даже взяться за нее уже не мог, – он загрустил и потупился. Прибавил со вздохом: – Потом на коня с собой посадил. Лошадь теплая, на ней быстро греешься. Пока до дому добрались, мне получше стало, так что мы сговорились маму не пугать и про колодец ей не рассказывать.
Симеон исподтишка наблюдал за парнишкой. Мордаха печальная-печальная, а улыбка так и просится все равно. Сейчас Штефан вовсе мальчонкой смотрится, с такой-то улыбкой. Скучает малец по дому, видать. А и то – сердце – не камень!
 
– Наврали мамке, значит? – печально переспросил Йоргу.
– Если бы! Деревенские, что за веревкой ездили, рассказали ей, что нашли меня. И где нашли – тоже. Я-то не знал, отбрехаться попробовал, только оно еще хуже вышло. Мама так рассердилась, что я вру... – Штефан тоскливо вздохнул, а потом вдруг фыркнул. – Только дядьке сильнее досталось. Мама на него напустилась, мол, и сам оторви и брось, и из ребенка одного из своих гайдуков делает, а дядька тоже обиделся, как рявкнет на нее, мол, где она гайдуков-то видела...
Сидевший рядом Йоргу при последних словах дернулся, едва не подскочил, бросил шепотом:
– Что я тебе говорил, капитан?
А на мгновение запнувшийся Штефан продолжал заливаться соловьем:
– Мама в слезы. В этот раз ребенок в колодец полез, а в следующий – куда? В турецкую засаду?! Нету?! Так он найдет! Из дому вон уже сбежать на войну пробовал, тоже по дядькиной милости!
Симеон подавился смехом.
– А что, правда, пробовал?
Штефан насупился.
– Ну, пробовал. Мелкий же был, не соображал, чем может кончиться. Изловили меня только быстро – даже за ворота выбраться не успел. Мама так расстроилась, что я ей даже слово дал – не бегать больше никуда без ее ведома. Только мама не права была – дядька ни при чем был, я просто соскучился очень. А про подземный ход мне вообще деревенские рассказали. Ну, я ей так и сказал – что это я сам, а не дядька.
– И что?
– Что-что... Мне сроду сильнее не влетало! – Штефан тяжело вздохнул, но в глазах так и плясали бесенята. – И от мамы, что я ее в гроб вгоню такими выходками. И от дядьки: чтоб не смел с матерью спорить и волновать ее не смел, и вообще она права, а он со мной поседеет раньше, чем четвертый десяток уполовинит. Отругали вдвоем на чем свет стоит, и за дверь выставили – дескать, решать будут, что со мной делать и как наказывать.
– А ты, ясное дело, уши грел? – хмыкнул Симеон. – Долго мамку-то потом обхаживал, чтоб возле дядьки крутиться не запрещала?
– А она и не запрещала, – Штефан снова разулыбался. – Наоборот, велела, чтобы все время у него на глазах был. Так что до самого его отъезда ходил, считай, под конвоем и за каждый шаг отчитывался. Зато мы вместе тайный ход поискали. Дядька сказал – обычное дело, что ходы сперва понастроят, а потом потеряют, если планы вовремя не передадут.
– Нашли? – полюбопытствовал Йоргу.
Штефан помотал головой.
– Нет. Может, его и не было никогда, у нас же все-таки не крепость, чтобы контрминные галереи [67] копать.
– А что такое контрминная галерея? – робко переспросил Макарко.
Йоргу махнул рукой.
– Штефан, объясни! – и повернулся к Симеону. – Ну, что скажешь, капитан?
– А чего я скажу? – искренне удивился Симеон. – Кроме того, что дурак – у нашего Подсолнуха батька – пацан норовом точно в их семейку удался, не в приказчика какого-то там.
– Н-да? – задумчиво протянул Йоргу, вновь теребя усы. – Ох, что-то нехорошие у меня предчувствия, Симеоне... А отдай-ка ты мне нашего Подсолнуха на недельку-другую, есть у меня дело до него одно. Не знаешь, он в артиллерии хорошо разбирается?
Симеон пожал плечами.
– Да вроде прилично – военная школа ведь. Забирай, коль у тебя душа не на месте, – и прибавил мысленно, что и парень заодно при деле будет – у Йоргу не зашкодничаешь!
  
- 7 -
 
Кремень все-таки оказался ни к черту. Или пружина. Штефан дернул за веревку еще раз, проверяя, сработала ли их самодельная gâchette [68], выждал для верности – ничего.
 
– Не горит, – мрачно заключил Йоргу, поднимаясь с земли и отряхивая усы от налипшего мусора.
Штефан вставать не спешил. Перекатился на спину, уставился в ясное, без единого облачка, небо.
– Не горит, скотина. Замок негодящий.