Прокламация и подсолнух (СИ)
Но мальчишка уже спешился и сунул ему поводья.
– Скажу отцу, чтобы трусов со мной больше не посылал! Это кого ты испугался – этого, что ли? – он ткнул в арестованного, который как раз захлебнулся питьем, и в костерившего его на все лопатки граничара. – Эх, ты! Полный двор стражи, он один и связан! Что же с тобой будет, если на меня и правда нападут?
Он сладко потянулся, подошел к телеге и с любопытством оглядел связанного усача.
– Эй, господин фельдфебель! А что этот разбойник натворил, собственно?
Собравшиеся во дворе трактира поглядывали на куражащегося дворянчика с явным неудовольствием: народ здесь был вольнолюбивый и господ не жаловал. Даже здоровенный молодой крестьянин, судя по одежде, из влахов [54], спавший мертвецки пьяным сном в дальнем уголке, с трудом оторвал голову от стола и недовольно воззрился на мальчишку.
– Это что за... в-вошь здесь расшм... расуш... расшумелась? – пробормотал он недовольно.
Усач же возвел печальные глаза куда-то к небу, за что удостоился от дворянчика нелестного:
– Ну и рожа!
По-немецки он говорил почти чисто, но в речи его чуть-чуть сквозил не то венгерский, не то славянский акцент. Слуга его и вовсе выглядел самым обычным здешним влахом и по-немецки болтал хоть и бойко, но коряво.
Фельдфебель покосился с подозрением:
– А вы, сударь, откуда быть изволите?
– Я? – искренне изумился мальчишка. – Дожили, подданному императора по землям империи проехать не дают спокойно! В Тимишоару я к родичам еду и задерживать меня не советую!
Фельдфебель смешался: и правда, нашел, что спрашивать! А дворянчик еще и посмотрел презрительно, легонько похлопывая по начищенному сапогу узорчатой нагайкой.
– И долго ли я еще буду ждать ответа? И вина, кстати, тоже! – отнесся он к разинувшему рот хозяину. Того как ветром сдуло, и дворянчик вновь обернулся к фельдфебелю: – Так что натворила эта рожа?
– Господин, вы бы поосторожнее, – залебезил бедняга-фельдфебель, стушевавшись перед непобедимым нахальством высокородного мальчишки. – Это очень опасный преступник!
– Еще интереснее! – бросил мальчишка и уселся за крайний пустой стол. – Ну расскажи, что ли. С меня вино, с тебя рассказ. Не с этими же пить! – он покосился на крестьян, угрюмо помалкивавших за столами.
– Не положено, – заколебался было фельдфебель, но блеснувшая монетка заставила его переменить мнение. Он спешился и присел за стол, не выпуская, впрочем, из виду телегу.
Пожилой слуга со вздохом повел коней к колодцу. Минуя телегу, гнедой боярина наступил слуге на ногу, и тот, споткнувшись, выругался и на миг ухватился за край телеги. Четверо верховых, глазевшие на своего фельдфебеля и дворянчика, ничего не заметили, возница дернулся, но не усмотрел в случившемся ни малейшей беды и вернулся к созерцанию. Даже арестованный, и тот поерзал в веревках, переползая по телеге и вытягивая шею, чтобы не упустить беседы.
Фельдфебель же, угощаясь вином, поставленным ему мальчишкой, разливался соловьем про злодеяния бедолаги-усача. Притих весь трактирный двор, выслушивая какие-то уж вовсе сказочные подробности. Мальчишка внимал с любопытством, но кривил губы: похоже было, что фельдфебель, превознося свои заслуги по поимке опасного преступника, вот-вот припишет несчастному чуть ли не кражу короны Австрийской империи...
Подвыпивший влах, что проснулся при появлении боярина, вдруг встал. Покачался недолгое время, тяжко опираясь на стол, кое-как выпрямился и осторожно заковылял к выходу со двора. Поскольку хозяин взял с него плату вперед, останавливать пьянчугу никто не стал.
Вот только добром это не кончилось. Пьяный зигзагом пробрался между длинными скамьями, спотыкаясь о чужие ноги и хватаясь за чужие плечи. Добравшись до крайних столов, вытянул перед собой руку, целясь прямо в ворота. Затопал вперед, покачнулся, взял разбег куда-то вбок и с грохотом завалился прямо на стол между фельдфебелем и дворянчиком.
– Ах, ты, скотина!
Мальчишка взвился, как подброшенный, и с размаху перетянул пьяного нагайкой. Тот дернулся, ворочаясь на столе и урча, как медведь.
– М-меня... Бить?! Ах, м-мать твою в гр-рызло р-распротак!..
– Пошел вон! – попытался вмешаться фельдфебель.
– Нет, ты погоди! – отпихнул его пьяный, вставая и ударяя себя в грудь. – Эт-то что за растакая вошь, в бога душу?..
– Вот тебе за вошь! – заорал взбешенный мальчишка и замахнулся вторично.
Влах взвыл и неожиданно ловко сгреб его за руку. Дворянчик трепыхнулся, фельдфебель заорал, бросаясь на помощь, солдаты тоже попрыгали с коней, но пьянчуга с ревом оторвал легонького противника от земли и швырнул в соседние столы. Бросился следом, по дороге столкнулся с кем-то, опрокинул еще один стол и лавку. Упавшие завопили, оглушенный дворянчик метнул в пьяного кувшин, попал в фельдфебеля. Граничары полезли хватать влаха, кто-то из крестьян вступился, завизжала подавальщица – началась свалка. И только оставшийся на телеге возница догадался обернуться на усача и вдруг заорал истошным голосом:
– Куда?! Стой! Карау...
Вопль оборвался – усач пнул его в челюсть и кошачьим прыжком сиганул к колодцу. Граничары бросились, но на пути оказалась телега, а слуга не поспел ухватить пистолет, и усач уложил его одним ударом. Схватил поводья липпициана, крутнул коня на месте.
– Моя лошадь! – вскрикнул мальчишка. – Стой, сволочь!
– Стреляй! – заорал фельдфебель, выхватывая пистолет. Дворянчик ахнул, раскидал всех, повис на его руке.
– Нет! Моя лошадь!
Усач хлестнул гнедого поводьями по шее, ударил пятками изо всех сил. Конь вздыбился, взвизгнул от злости и сделал великолепную лансаду [55], едва не попав задними ногами по солдатам. Отбил еще раз, рванулся и почти с места махнул через высоченный плетень. Кто-то успел выстрелить вслед, но промазал. Двое верховых хотели прыгнуть тоже, но первая лошадь зацепилась, повалив плетень, граничар слетел, конь покатился кубарем. Второй осадил коня, развернул на месте, поскакал через калитку. Фельдфебель и оставшиеся двое расхватали перепуганных лошадей, кинулись в погоню, но летящий полным галопом гнедой успел оторваться далеко и круто забирал к дороге через луг.
– Догнать! – бессильно орал фельдфебель, размахивая пистолетом. – Поймать! Запорю! Стреляйте, черти, стреляйте!
Мальчишка с криком растолкал крестьян, вскочил на лошадку слуги, помчался следом. Слуга бестолково пометался у калитки, хватаясь то за ушибленную челюсть, то за руки окружающих с мольбами дать ему лошадь, потом плюнул и побежал бегом за всадниками, причитая, что деточка непременно убьется.
Трактирщик мрачно поглядел на пьянчугу, из-за которого все началось.
– Эй, ты! А ты часом не с ним ли?
– Ш-што, мать твою? – очень натурально нетрезвым тоном удивился влах, сгребая ближайший уцелевший кувшин. – С-с кем я?..
Трактирщик поморщился и сделал знак вышибалам спровадить его со двора подальше. Влах заорал, попытался сопротивляться, но получил пару увесистых тычков и остался сидеть прямо на дороге за калиткой, икая и возмущенно жестикулируя.
А погоня тем временем набирала скорость. Разбойник летел далеко впереди, граничары растянулись по всей дороге, а последним настегивал лошадь бедняга-дворянчик. Когда пошли скалы, фельдфебель взвыл и наддал, выжимая из своего коня последние силы, опередил троих подчиненных. Мелькали повороты, кусты и скалы, дорога стремительно забирала вверх, и гнедой, несмотря на благородные крови, начал потихоньку сдавать. Кони же граничар лишь чуть замокрели шкурами и обрели второе дыхание.
На развилке дороги разбойник осадил гнедого, крутанул, зажимая поводья в зубах. Полез в ольстры, торопливо вытащил пистолеты и хмыкнул, убедившись, что они заряжены.
Вопящего фельдфебеля вынесло из седла, он ляпнулся на дорогу. Рядовой граничар завалился от выстрела, неловко повис сбоку. Конь его испуганно прянул в сторону и понесся, лягая воздух. Оставшиеся двое круто затормозили у упавшего фельдфебеля, один спешился, приподнял голову раненого.