Прокламация и подсолнух (СИ)
– Ничего, – хмыкнул Штефан.
Макария в ответ набычился, как всегда, когда чего-то не понимал.
– А то я не вижу! Говорить не хочешь?
Обижать Макарку Штефан не собирался, а мысль все равно еще толком недодумал, поэтому поспешил объясниться:
– Не хочу, да. Чтобы ты честно мог сказать, что знать ничего не знал и ведать не ведал. Мне-то с Михаем всяко детей не крестить, с меня не убудет. А тебе с будущим тестем ссориться не следует...
– Да если бы, – снова пригорюнился Макария, – он же и слышать не хочет.
Штефан придвинулся ближе, ободряюще хлопнул приятеля по плечу.
– Не переживай ты раньше времени! Все наладится, вот увидишь!
И мысленно прибавил про себя, что, если даже в этот раз не наладится, все равно следует обсудить с Михаем проблему черных кобелей.
- 2 -
Симеон устало сунул трубку в рот и сплюнул, обнаружив, что она давно погасла. Йоргу не было которую неделю, и капитан изрядно умотался, оставшись в одиночку со всеми делами и заставы, и таможни. Да и безвылазно торчать у рогатки наскучило. Изредка Симеон отправлял себе на подмену Морою, выдав ему Штефана для ведения записей. Справлялись они вдвоем неплохо, но при Йоргу Симеону было куда спокойнее, да и у Морои на заставе своих дел хватало. Так что списки Симеону все равно приходилось сверять самостоятельно, а еще была почта, а еще были доклады Гицэ, на которого свалились все объезды, а еще надо было все-таки приглядывать за всем, что в округе творится...
Симеон подумал мельком, что стоило бы побольше загонять Штефана к бумагам. Но ведь парень пока не в отряде – куда его к документам! Когда наваливалось много, Симеону, конечно, приходилось призывать на помощь лишнего грамотея, да и парнишка показал себя толковым и аккуратным счетоводом. К тому же, почерк у него – на загляденье, и любые бумаги он переводит играючи. Но все-таки есть вещи, которые доверять парнишке точно не следует. И никому не следует, кроме Йоргу, но Йоргу уехал по серьезному делу, и скоро ждать его обратно не приходится. Правда, должен бы уже быть, если все как надо. Но мало ли что могло его задержать в той Сербии? Тем более, после убийства Карагеоргия Обреновичем [52] намечались серьезные поправки ко всем планам...
Куда именно и зачем по этому поводу уехал Йоргу – Симеон толком не знал. Старая придунайская селедка молчала в тряпочку о своих заграничных связях, и Симеон подозревал, что не просто так: не хотел Йоргу посвящать друга в тайны мутной водички. Меньше знаешь – крепче спишь, как известно! Да Симеон и не обижался – лишь бы мимо слуджера ценные сведения не прошли, а уж какие там у Йоргу дела с Тудором – пусть сами разбираются. Сказал, что надо поехать – ладно, пусть едет, даже если Симеон озверел тут уже, как кобель цепной.
Хорошо хоть, на самой заставе стало тихо. Даже удивительно тихо! Гицэ исправно объезжал окрестности со своей ватажкой. Сопровождение он менял, но сам каждый день в седле упластывался настолько, что в редкие ночевки на заставе о девках и не думал. Куда там! Падал, где стоял, и дрых как убитый. Только ворчал, что скоро забудет, как голая баба-то выглядит. Ничего, ему полезно жирок порастрясти и вспомнить, как это – много дней с коня не слезать или по горам лазить с полной выкладкой. А то обленился, видишь, мягко спать привык под бочком у зазнобы! На войне-то тяжелее было, и ничего, не жаловался!
Ладно, хоть пацаны радуют. Макарко показал себя двужильным: и в объезды мотается, и в деревню, и Морое помогает на заставе, и еще успевает возиться с тем вороным, которого они притащили. Штефана Симеон в бумаги запряг и в дежурства на дороге – тоже ничего, не ноет. Драться, кстати, мальчишки перестали начисто. Ладно, так часто бывает – сперва друг другу в морду, а потом – водой не разольешь!
Но Макарко на удивление терпелив и вынослив, точно бычок крестьянский. И, как оказалось, злопамятен и опасен, как любой бык. Про боярина, что свернул себе шею на горной дороге, Симеон, конечно, узнал почти сразу. Имя ему тоже доложили. Но мальчишки сказали, что друзья боярина сами отдали им лошадь, и, судя по рассказам человека с постоялого двора, именно так оно и было – а значит, чисто ушли, стервецы, даже если и были виновны.
В том, что они были виновны, Симеон особо не сомневался, но вспомнил волоокую чернокосую землячку Руксандру – и аж хмыкнул от мрачного удовольствия. Ладно, боярином меньше! Были у Макарки причины для расправы, и хорошо, что сообразил наконец-то все чисто обтяпать. Странного, конечно, сообщника себе выбрал – Штефан ведь тоже боярин, да еще и из высокородных. Но ведь не выдал Макарку, да, поди, и помог еще! Хотя Штефан носа-то не дерет и пуп земли не корчит. Коли б не речь да манеры, которые он, кстати, и подрастерять успел, не скажешь, что крови там – голубее некуда. Вот то ли гадай, как в боярской семье уродилось такое диво, то ли и вправду кровь не вода, и прав Гицэ – лихой был приказчик! А товарищ из парнишки хороший получается – оказывается, действительно можно положиться...
Симеон мысленно укорил себя, что не приметил даже, когда это парни так подружились. Каждую свободную минуту возятся вместе с Мороей с вороным, припарки ставят, растирают, какими-то травами поят, чтобы не болело. Если у лошади что болит – верная смерть, жди колик, а шагать вороному нельзя было, только вчера первый раз вывели. Вся застава сбежалась поглядеть – уж очень хорош вороной! Ноги в белых чулках, голова точеная, между большими глазами – звезда белая, а уж стать – залюбуешься. Не к пандурскому рылу такой конь, конечно, но боярам, видно, возиться не хотелось.
Штефанов гнедой тоже бы внимание привлекал, да поободрался в объездах, репьев нацеплял – остричь пришлось, некогда было вычесывать. Знаток все равно увидит, что конь породистый, конечно, но объяснить можно – хоть с войны остался.
А вороной перепал за свою болезнь, хотя Макарко его с рук кормит и каждый день до блеска надраивает. Прикипел душой к коню – сил нет. Но какой бы худой конь ни был, все одно хорош, зверюга бестолковая! Застоялся, вчера выскочить норовил, рвался с повода... Терпелив Макарко – уговаривал да улещивал, а сам уперся – не сдвинешь, да так и стоял, пока конь не угомонился и не заинтересовался сунутым под нос хлебом.
Потом Макарко со Штефаном сидели у колодца, лузгали подсолнухи, и, если Симеону не изменил слух, Макарко выдавал приятелю указания, как сладить с вороным, пока сам он будет в объезде. И Штефан, что уж вовсе дивно, покорно слушал!
Ладно, подружились – и хорошо. Все равно когда-нибудь уйдут с заставы и Мороя, и сам Симеон, и Йоргу... Кто-то же должен всех сменить! Вот из Гицэ будет хороший капитан, как работы навалилось – он чудить и думать забыл. И мальчишки помогут, славные мальчишки, и один, и второй.
А ему самому точно пора хоть изредка задумываться об уходе. Куда! Старость подкрадется – не заметишь. Лет пять назад в одиночку с делами управлялся играючи – Йоргу-то тогда не было. А войну вспомнить! Эх, молодость, куда ж ты делась?
Ничего, стареть он будет неподалеку. На мельнице, под теплым бочком Станки. И застава под приглядом. Если, конечно, не полыхнет сейчас и не начнется в Романии такое же веселье, что было когда-то в Сербии... Ладно, Йоргу вернется – расскажет. А для войны Симеон еще точно не стар. Это он от бумаг устал – аж блевать тянет, а подраться – только дайте. Тем более, туркам задницы надрать – это мы завсегда! Передохнуть надо, окосел просто уже от записей...
Симеон зажал трубку в зубах, вытащил уголек из жаровни. Прижал табак и выбрался на галерею. Глубоко втянул вечерний воздух вместе с дымом, поглядел на туман в ущельях между скалами. Эх, хорошо-то как... Сейчас бы на коня и в объезд! Посадить бы Гицэ на недельку за почту и пошлины – вмиг бы очухался, а сейчас это он счастья своего не понимает.
Внизу мелькнул серый хвост, и Симеон перевесился через перила галерейки. Ну, так и есть – козел, скотина! Кто-то из ребят утиральник под галерейкой забыл на гвоздике, а этой сволочи только дай. И на дворе никого, как на грех. Ладно!