Прокламация и подсолнух (СИ)

Да твою-то мать! Сговорились они, что ли?
Симеон ответил уклончиво:
– Мало ли – вдруг пригодится?
Сам внимательно следил за Фатьмой. Но она танцевала беззаботно, напевая какую-то нехитрую мелодию и в такт постукивая по бубну. Не надо было особой наблюдательности, чтобы подметить, насколько ей непривычны короткая юбка и передник. Что ж это за работница у крестьян, которая всю жизнь проходила в шальварах?
– Лапы прочь, – в который раз уже прошипела Фатьма, уворачиваясь от мужиков, наперебой норовивших затянуть красивую на колени.
– Гляди – пробросаешься, – поддел ее Гицэ. – Замерзнешь ночью-то!
– Сама погреть могу, кого хочу, – фыркнула чертова молодка и сверкнула бедовыми глазами.
Кто-то из работяг Григора похабно заржал:
– Да ты каждый день другого хочешь!..
– Никто на подольше не глянулся пока, – отбрила с ходу Фатьма, и если и покраснела – то только самую малость. Повела вокруг масленым взглядом и вдруг указала бубном на Штефана. – Вон только этот светленький с заставы – так он меня боится!
– Сейчас опять драка будет, – пожаловался Григор на ухо Симеону. – Ее хлебом не корми – дай показать мужикам, что любому голову задурит и выкинет...
– Слушай, – нерешительно начал Симеон, – а откуда она такая взялась-то?
Пасечник фыркнул в усы и пожал плечами.
– Пошли, на воздух выйдем, здесь дышать нечем.
Вместе они выбрались из-под навеса полевого стана. За соседним хребтом уже грохотало и посверкивало, но в долине было покамест сухо, хотя удушливая жара к вечеру ничуть не спала.
– Не нравится мне твоя Фатьма, – прямо сказал Симеон, раскуривая свой чубук. – Ладно, остальные. Но про эту ты, что же, веришь, что она работница?
– Нет, конечно, – усмехнулся Григор и выпустил огромный клуб дыма. – Слепому ясно, что из гарема сбежала. Кто уж там она – жена или невольница, – поди еще разбери, но сбежала – точно. И похоже, не слишком там хорошо с ней обращались, вот и чудит теперь...
Он вдруг замолчал – мимо них проскользнула Фатьма с котлом в руках, сверкнула лукавым глазом из-под чаршафа.
– Ты куда, девка?
– До ручья, – откликнулась бойко. – Посуду помыть. И от вас всех отдохнуть!
– Ты уверен, что она просто сбежала? – спросил все-таки Симеон, когда Фатьма со своим котлом исчезла в распадке.
Из-под навеса донеслась разудалая песня – мужики нашли другое развлечение после ухода Фатьмы и, похоже, драться не собирались. И то хорошо!
– Уверен, – махнул рукой Григор. – Дед говорил, что она к ним прибилась до прихода Карагеоргия, когда они и в мыслях не держали куда-то подаваться.
Тут Симеон вдруг углядел выскользнувшую украдкой со стана фигуру и с некоторым изумлением признал в ней Штефана.
– А ты куда?
Парнишка отчаянно вспыхнул:
– К лошадям же! Гицэ велел Думитру их в лес отвести и привязать, чтобы не мокли.
– Ладно, иди, – разрешил Симеон. И то сказать – пусть приглядывают. И гроза заходит, и Фатьма эта подозрительная. Сказала, что к ручью, а сама мало ли где шляется? – Так что, Григор? А не она ли им предложила подаваться куда-то?
– Не она. Дед настоял. Сынки у него, похоже, что телята, даром, что с него давным-давно песок сыплется, куда повел – туда пошли, да видишь – на свою голову! Бабы его бросили бы точно со злости, если бы не Фатьма, – Григор вздохнул и ткнул трубкой в небо, на котором стремительно гасли звезды в грозовых тучах. – Ты не гляди, она девка точно добрая по-христиански, возится со стариком-то, кормит-поит.
– Ладно – со стариком возится, – продолжил гнуть свое Симеон. – А если она все-таки здесь не просто так?
Григор воззрился недоуменно.
– Ну, капитан, я ж к слуджеру-то первым делом Иона отправил – спросить, что с ними всеми делать! Жду вот, когда вернется!
Симеон кивнул, размышляя, что же происходит нынче в Сербии, что до сих пор ничего особенного не слышно, несмотря на возвращение Карагеоргия. Йоргу может разузнать, конечно, только надо ему рассказать новости. И дождаться ответа от слуджера – просто на всякий случай, может быть, у него какие-то свои планы.
 
На улицу выполз Гицэ, сладко потягиваясь и чему-то ухмыляясь.
– Ну что, капитан, станем кого в Клошани отправлять?
Симеон сплюнул с досадой.
– Ты чего мне не сказал, что Григор про сербов-то уже сообщил?
– А я и не знал, – удивился Гицэ.
Пасечник снова выпустил огромный клуб дыма.
– Он не знал, капитан, это правда. Я ведь сам не дотумкал бы, но как он мне велел глаз с Фатьмы не спускать, так я Иону и отправил. Ну, чтоб уж не думалось особо.
– Хорошо, что отправил, – хмыкнул Гицэ. – А то я думал Штефана послать, у него коняка резвый да хороший, а поди теперь, сыщи его!
– Чего его искать? – не понял Симеон. – Он же к лошадям пошел?
Гицэ воззрился с недоумением и внезапно заржал.
– Ах, к лошадям?! У лошадей Думитру, на кой черт там еще и Штефан? – помолчал, ухмыляясь в усы, и доверительно наклонился к уху Симеона: – Он с Фатьмой таки сговорился, похоже, капитан! Ну, отважился наконец-то ангелочек!
– С Фатьмой? – поразился Симеон. – Наш Подсолнух?
Гицэ и Григор дружно расхохотались.
– Она ведь еще о прошлом разе на него глаз положила, капитан!
– Ох, и мялся тогда парнишка – и хочется, и колется! – махнул рукой пасечник. – Аж глядеть жалко было!
– Вот посмотришь, хорошо, если только к утру вернутся оба, так их и распротак, – пообещал Гицэ. – Грозу в лесу, поди, пересидят, а то в какой стожок сена закопаются. Так что и ладно, что ты в Клошани решил никого не посылать, а то бы сейчас хватились парня, испортили бы ему веселую ночку...
– Это если он опять не станет про звезды рассказывать, или про что там еще, – усмехнулся Симеон, припомнив историю с Анусей. Григор хмыкнул и вопросительно уставился на него поверх трубки – пришлось рассказывать...
Но утро показало, что на этот раз Гицэ угадал. Штефан объявился, когда солнце уже стояло высоко, а остальной отряд собрался и готов был выдвигаться. Только его и ждали. Заметив всеобщее внимание, парень попытался изобразить раскаяние, но лишь самую чуточку покрасневшая морда у него была до того блаженно-довольная, что виноватая мина не получилась ни капельки.
– Извини, капитан, проспал. Больше не повторится!
Симеон чуть не сплюнул с досады. Готово дело – еще одного разыскивай при надобности по всем сеновалам! Второго Гицэ застава точно не вытерпит! Хотя ладно, парнишка к делу завсегда серьезно, да и после разноса за ссору с Макаркой на заставе мир и покой, так что пусть развлекается. Хоть краснеть по всякому поводу перестанет!
  
- 10 -
 
Мир и покой на заставе Симеону только чудились – Макарие со Штефаном и впрямь ходили тише воды, ниже травы, но вражда их ничуть не сгладилась, а та неизвестная добрая душа, что растрепала по всей деревне историю про мифы и дрючок Анусиного батьки, только подлила масла в огонь. Столкновение было неизбежно, но сама судьба долго не сводила этих двоих вместе: Штефан пропадал в дозорах, благо, гнедой быстро вспомнил свое детство на конном заводе в горной Липпице, а Макарко либо дежурил у рогатки, либо мотался по окрестностям с телегой, помогая Морое в обеспечении заставы провиантом. И нельзя сказать, чтобы он возражал против такой малопочетной службы – урожай начинал созревать, и Ануся все чаще наведывалась в деревню с хуторным толстоногим мерином и корзинками, меняя молоко и сыр на поспевающую кукурузу и фрукты, которые выше в горах не росли.
– Корзинку-то ставь на телегу, Ануся, – уговаривал Макарко, сидя боком на передке. – И сама залезай, никуда твой мерин не денется.
 
Девушка мотала головой, покрытой темной косынкой, и покрепче стискивала веревочные поводья.
– Нельзя, Макарие, – полушепотом отвечала она. – Отец прознает – прибьет меня.
Макарие с тоской смотрел, как при каждом шаге мелькает между двумя шерстяными полотнищами катринты белая ткань рубахи и быстро-быстро перебирают по пыльной дороге маленькие опинчи, подвязанные ремешками поверх толстых носков до самых колен, круглившихся под юбкой. Телега поскрипывала, мерин тяжко вздыхал под корзинками, и почти так же тяжко вздыхала Ануся.