Река надежды

– А Ноньяша знает? Ты ему рассказала?
– Твои слова не должны выходить из моего рта. Я никогда не стану говорить за тебя. Ты сам решишь, когда придет время прозвучать голосу Великой Тайны.
– Великой Тайны?
– Великая Тайна – это молчание. Оно дает силу, мужество и укрепляет человека в его достоинствах.
Безмятежный вид, с которым это было сказано, заставил Александера задуматься.
– Ты думаешь, это время пришло? Мне нужно открыть свой секрет?
– Известие об убийстве французов потрясло Ноньяшу. Теперь ему нужно решить, с кем быть. Наш народ всегда сражался с англичанами, и для Ноньяши опустить оружие означает проявить трусость. Брат не знает, что делать, а чтобы поступать, как подсказывает мудрость, иногда нужно больше мужества, чем того требует слепое следование своему чутью.
– Боже мой! – Александер притянул молодую женщину к себе, чтобы поцеловать ее. – Мудрость говорит твоими устами, Тсорихиа! Ты это знаешь?
Она тихонько засмеялась, отодвинулась от него и легла на шкуру.
– Я намереваюсь с ним поговорить сегодня.
– Он уже ждет тебя.
Александер задумчиво смотрел на лицо Тсорихиа, но, хотелось ему того или нет, перед глазами снова возникли черты Изабель. Он злился на себя из-за того, что вспоминает о ней. Ему так хотелось целиком и полностью отдать свое сердце Тсорихиа! Александер потянулся и встал.
– Где мне его искать?
– Останься! Дела могут подождать…
Тсорихиа обняла возлюбленного, обвила руками его шею, но в глаза заглядывать не стала, чтобы не видеть в них того, что ее ранило. Невзирая на то, что ей было известно об Александере, она решила последовать за ним. В ночь после пыток бледнолицый рассказал о золоте Голландца. Но упомянул он и о другом своем сокровище. Он шептал другое имя – женское. Он звал эту женщину, когда метался в бреду. Потом успокоился: во сне они встретились, это было видно по его лицу. А что есть сон, если не предвестник будущего?
Тсорихиа знала, что однажды ей придется призвать на помощь все свое мужество, потому что «Тот, кто говорит взглядом» вернется к женщине, которую призывал во сне. Она знала это с самого начала, и мысль об этом причиняла ей страдания. Но из страдания рождается сила… Что ж, она будет сильной, потому что надо принимать то, что нельзя изменить. Тсорихиа тряхнула головой, прогоняя печальные мысли, и еще крепче обняла Александера.
– Ноньяша может подождать еще немного!
Она уложила Александера с собой рядом и сняла платье. Сейчас ей хотелось одного – насладиться тем, что послал ей Великий Дух. Склонившись над своим любимым, она подышала ему на шею, отчего по коже побежали мурашки.
– Как хорошо!
– Люби меня, как ветер, Александер! – прошептала она едва слышно.
Улыбнувшись уголками губ, он после недолгого колебания уложил ее на себя и поцеловал.
– А как любит ветер, Тсорихиа?
– Закрой глаза и почувствуй его прикосновение кожей! Вслушайся в его шепот…
Смежив веки, Александер представил, что говорит ему «ветер» – Тсорихиа тихонько подула ему в лицо. К тихому свисту добавился шелест листьев, нежное поглаживание напомнило прикосновения травы… Сколько раз, лежа на земле, он вслушивался в дыхание неба? Ему вспомнилась Шотландия, горы, запах вереска. Внезапно аромат, присущий женщине, коснулся его ноздрей. Послышалось поскрипывание мельничного колеса, звон фаянсовой посуды, щебет птиц и отдаленный плеск реки. На языке он ощутил сладковато-соленый вкус поцелуя. В то же самое мгновение по телу пробежала дрожь, когда теплые пальцы Изабель прикоснулись к нему…
– Как бы мне хотелось стать ветром!
До глубины души взволнованный картиной из давно пережитого прошлого, он приоткрыл глаза и посмотрел на жаждущее ласки тело Тсорихиа. Отныне молодая индианка – его единственное настоящее. Она – воплощение всего, что ему желанно в женщине, но… никогда не станет его любовью. А ему так хочется подарить ей сердце, как она отдала ему свое! Ему так хочется дать ей больше…
Кончиками пальцев он пробежал по смуглому, трепещущему при каждом прикосновении телу. Она выгнулась, словно кошка под рукой хозяина, принимая ласку, которую он ей давал, и не прося большего, – только удовольствие, которое ей это доставляло. Отблески пламени освещали ему путь в этом «саду наслаждений». Когда свет падал на округлую грудь, он очерчивал ее пальцами, когда из темноты появлялись контуры живота, он его поглаживал. Когда золотистый блик падал на бедра, он проникал в тенистую долину меж ними. И ветер, этот искуснейший из любовников, медленно овевал почку, в которой зрела услада, ласкал ее, возносил к наивысшему блаженству, где она раскрывалась во всем великолепии.
 
«Тсорихиа! Тсорихиа!» – твердил он про себя, идя к леску на окраине деревни. Ему хотелось думать о ней, только о ней! Он выругался и пнул ногой землю. Чувство вины душило его. В очередной раз он занимался любовью с Тсорихиа… и обнимал в это время Изабель. Он издал рык и заскрежетал зубами от ярости. «Чтобы забыть, нужно время…» Да, но время настолько относительная штука! Они с Изабель расстались много лет назад – и что? Он свободен, никому ничего не обещал, но до сих пор – в плену у Изабель! Ну почему ему приходится заглушать голос совести, чтобы насладиться близостью с другой женщиной? Почему? Неужели он обречен жить и даже ложиться в постель в компании с фантомом своей прошлой любви?
– Черт бы побрал эту маленькую мещанку!
Александер свернул на дорогу дю-Деван, которая шла вдоль реки Детройт, и его внимание привлекли танцующие на воде пятна света – в деревянном трактире у реки веселье шло полным ходом. На противоположном берегу высилась ограда форта, который устоял во время длительной и сложной осады, предпринятой Понтиаком два года назад. Он повернул голову, чтобы посмотреть на озеро Сен-Клер. Отсюда его не было видно, но там, вдалеке, над лесом, белело светлое пятно – это свет полной луны отражался в воде и давал такой сильный отблеск. Зрелище заставило его вспомнить о северном сиянии и Тсорихиа – обнаженной, плещущейся в озере. Однако очень скоро на месте молодой индианки возникла Изабель.
– Проклятье!
«Ноньяша! Ноньяша!» Он пошел быстрее. Нужно найти Ноньяшу и рассказать ему все, что ему известно об этом сундуке с деньгами. Тсорихиа, конечно же, права, так будет лучше. А потом они выпьют по стаканчику – просто, чтобы забыть о своих невзгодах.
Вонь, исходящая от мусора и фекалий, ударила в нос, и он поморщился от отвращения. Мимо прошел мужчина, и одна деталь в его внешности привлекла внимание Александера. Мокасины… Он уже видел эту вышивку! Александер замедлил шаг, а потом и вовсе остановился. Этот узор в виде птиц с расправленными крыльями… Где же он мог его видеть? Дрожь пробежала по спине, когда жуткие картинки проникли в сознание из черной комнаты памяти, дверь которой он старался держать под замком. Дыхание мгновенно сбилось, он повернулся, чтобы посмотреть на того человека. Мужчина совершенно спокойно шел по дороге.
Но… Словно почувствовав на себе взгляд Александера, он вдруг замедлил шаг, а потом и вовсе остановился. У молодого шотландца оборвалось сердце. Инстинкт самосохранения встряхнул его ошарашенный шоком разум. Рука машинально пощупала бедро: все в порядке, нож на месте. Другого оружия у него не было. Он крепко стиснул пальцами рукоять. Мужчина вернулся и встал прямо перед ним.
Казалось, время остановилось. Крики и звон посуды, долетавшие из трактира, затихли, а на смену им пришел душераздирающий крик Призрака.
– Вемикванит?
Ноги у обоих прочно застряли в грязи, и оба какое-то время стояли неподвижно, словно бронзовые изваяния. Ветер трепал полы одежды, волосы стегали по лицу. Эти несколько секунд показались Александеру минутами, нет – часами! Да что там – вечностью!
Первым шевельнулся Вемикванит. Его рука медленно скользнула к поясу. Металлический щелчок – и Александер понял, что индеец взводит курок пистолета. В голове пронеслась мысль, что его нож в этой схватке ничем ему не поможет.