Летчик. Фронтовая «Ведьма» (СИ)
— Ты всё правильно сделал, сынок. Такая наша доля лётчиков. Хоронить Женю заранее не надо. Она должна выкрутиться, везучая она. Иди отдыхай, — комполка хлопнул Николая по плечу и тот вышел.
Гладышев не заметил, что из глаз Николая текут слёзы. Полковник сел за свой стол и задумался. Майор Гарин помолчал с минуту, потом заговорил с командиром.
— Иван Васильевич, есть у меня во фронтовой разведке приятель. Мы с ним в 41-ом под Могилевом воевали. Я к нему по-тихому обращусь. Кому бы другому не сказал, а тебе скажу. Есть в Таганроге подполье. Попробуем узнать, как там всё случилось, — и майор что-то записал в блокноте.
Гарин не обманул, он действительно поговорил со своим товарищем из разведки. А через два дня, подошёл к Гладышеву.
— Василич, пришла информация по «Ведьме».
— Что там?
— У подполья свой человек в комендатуре, через него всё узнали. Хотя этот бой полгорода видели. Подпольщики даже хотели попробовать ночью вытащить нашего лётчика. Впечатлить удалось всех таким событием. Расколошматила Женя семерых. Никто не выжил. Был приказ брать «Ведьму» живой. Но трое оставшихся видимо плюнули на это дело. Сбили её, но она выпрыгнула с парашютом. Там немцев, что тараканов за печкой. Вот она к ним прямо в лапы и приземлилась. Военная полиция её сразу изолировала. Даже не пытали. Связались с командованием и в этот же день увезли в Донецк. Подпольщик слышал, якобы её повезут в Берлин. Приказ Фюрера, доставить к нему «Ведьму». За неё награду в десять тысяч рейхсмарок объявляли. Что дальше подпольщики не знают, — Гарин замолчал и нахмурился.
Гладышев вздохнул, но ничего не сказал. Сколько он похоронил за время войны? А сколько ещё подпишет похоронок? Не было ответа у полковника. Но решил пока не оформлять Красько как без вести пропавшую. Хотя понимал гвардии полковник, что выбраться девушке может помочь только чудо.
* * *Поймали меня всё же немцы. Хотя какое поймали? Сам на парашюте прямо в руки к ним и приземлился. Малость меня попинали, но так без фанатизма. Подъехали жандармы, меня отобрали у солдат и повезли в комендатуру. Как ни странно, даже не пытали. В комендатуре всем рулит гауптман, капитан по-нашему. Он переводчика пригласил, начал мне листовкой в лицо тыкать, козлина, свиноед и саложёр. Почему саложёр? Говорят, немцы свинину любят, рульки там всякие и прочее. И чего листовкой тычет? Можно подумать я эту листовку не видел. Даже по фейсу врезал, как баба, ладошкой. Но мне мало не показалось. Я в своей жизни не раз по морде получал, но, чтобы так больно было, первый раз испытал. У меня даже слёзы из глаз брызнули. Ну, «бублик дырявый», попадись мне в руки. А сам мычу как овца. Дескать не знаю ничего, моя твоя не понимай. И вообще я здесь случайно, шла на базар семечек купить. Мой «яшка» не сгорел, упал, конечно, некрасиво, но немцы его потушили и рисунок сфотографировали. Марки что ли напечатают? Филателисты недоделанные. Быстро у них здесь всё делается. Через пару часов уже фотографии готовы. Там ещё лётчики позируют и сфотографировались, это те, которые меня сбили. Наверно фройлян своим пошлют в письме. Меня тоже сфоткали, на память наверно. И вешают мне лапшу на уши: «Великая Германия, я должен понять и поступить на службу Фюреру». Я, конечно, совсем не отказываюсь, говорю: «Конечно, я вся ваша на веки». В общем позвонили они куда-то, видимо своему начальству. Почему они? Был ещё один фрукт. Оберштурмфюрер СС, я по чёрной форме понял и погон у него один, короче «злобное гестапо». Вот они решили прогнуться, связались с командованием, а там им приказали доставить меня в Донецк. Видимо там «шишка» большая сидит. Собрали фотографии, мои вещи, документы и оружие. Даже нож в сапоге нашли. После чего капитан обозвал меня валькирией. А вот маленький и острый ножичек не нашли. Я поначалу переживал, вдруг насиловать начнут, а я не готов к таким отношениям. Но обошлось. Видимо приказ был не портить мою тушку. Не бить и не тыкать в меня разными органами и предметами. Немцы они народ исполнительный. У них всё на орднунг завязано, это порядок по-ихнему. Вот и повезли меня в Донецк. Руки связали и в легковую машину, со мной поехал оберштурмфюрер, видимо за премию переживает, раб золота и серебра.
А в Донецке меня привели к генералу. Я понятно прикидываюсь, что совсем не шпрехаю на языке Великой Германии. «Моя твоя не понимай», ну чисто узбек в моём времени, в Москве. А сам слушаю в оба уха. Но овечкой прикидываться не забываю. Не бьют пока и то хлеб. Командир этот немецкий, оказывается генерал-майор Фриц фон Шутман, командует 71-ой пехотной дивизией. Аристократ скорей всего раз приставка «фон» есть, фон-барон наглаженный. Непонятно, он то ли обрадовался, то ли возбудился, поймали «Ведьму». Решил он видимо прогнуться перед Адольфом Алоисовичем. Говорит адъютанту, что нужен самолёт. Тот убежал узнавать. А фон-барон в Берлин позвонил, в общем связался как-то. Ему разрешили лично доставить меня пред грозные очи Адика Алоисовича. Фюрер ждёт. Я уже было думал, что повидаюсь лично с «бесноватым ефрейтором», заодно спрошу, читал он воспоминания Канцлера Бисмарка или нет. Ведь тот завещал с русскими не воевать. Но вышел облом. Большого самолёта не оказалось, есть только в Киеве. А до Киева генералу предложили полететь на маленьком самолёте «Шторх», легкомоторный, есть у них такой трёхместный. В этот момент активно начал переживать оберштурмфюрер Роске. Он явно надеялся, что тоже прогнётся перед рейхсфюрером СС Гиммлером. Они чуть было не заспорили. Я даже свои услуги предложил, мол я же лётчик, сам могу довезти. Не подрались, разрушив мои надежды. А очень даже договорились. Полетит эсэсовец как охрана. Я стою размышляю, ведь это последняя возможность сбежать. В Киеве упакуют в большой самолёт с охраной и здравствуй Берлин, никакой туристической путёвки не надо и виза Шенгенская не понадобится. А я в такой тур по Европе не согласен, да и бывал там, правда в ипостаси «мачо», ну мужика значит. В гости к главному фюреру не хочу и любви с ним не жажду. Я Сталина больше люблю. Повезли на аэродром только через двое суток. С чем это было связано, не знаю. Меня допросили легонько, то есть не били. Я указал на карте неправильное место нашего аэродрома, а номер полка они и так знали. Проверить, конечно, могут расположение, но если уличат во лжи, тогда и думать буду. Меня кстати не кормили два дня и сейчас я летел, прислушиваясь к урчанию молодого, девичьего желудка. Ладно хоть воды давали. Как не странно руки мне не связали, точнее в Донецке у генерала развязали и больше не связывали. Может моё поведение повлияло, может то, что я девушка, причём красивая девушка. Не знаю, но факт случился. Одет я в гимнастёрку и шаровары, лейтенантские погоны, но без наград. Я с собой орден не брал, жалко вдруг потеряю. Немцам я не сопротивлялся, всё делал добровольно. Начнут лупить за сопротивление, да ещё покалечат. Оно мне надо? Так мы и поехали в машине генерала на аэродром. Тут я увидел «мессеры». Значит здесь площадка истребителей. Ну что же запомним.
«Шторх» мне понравился, с камуфляжной окраской. Трёхместный самолётик. Я читал о нём в прошлой жизни, но самому летать не довелось. У него в задней части кабины пулемёт стоит МГ с калибром 7,92 мм. Размах крыла правда побольше чем у нашего У-2, но зато взлететь может с полсотни метров. Топлива у него хватает примерно на 380 километров. До наших мне точно хватит. Уселись мы в «Шторх», взлетели. Эсэсовец меня под дулом своего «люгера» держит, какой недоверчивый гестаповец, просто диву даюсь. Генерал сидит впереди рядом с пилотом. Оно и понятно, не положено генералу, как нам ютиться в задней части. Ну думаю пора. Начал я ойкать и стонать, сам за живот держусь. Немцы понятно, меня не могут разуметь. А я даже попытался слезу пустить. Роске ткнул меня больно в бок стволом своего пистолета, вот же пёс бродячий. Я сильней застонал. А сам понимаю, что Генерал спрашивает.
— Что с ней, Роске?
— Притворяется шлюшка, подстилка комиссарская, — говорит эсэсовец и слюной брызжет.