Последняя инстанция
Облава прошла хуже не бывает. Люси убила двух членов международной группы, занимавшейся контрабандой оружия, которая, как мы теперь уверены, связана с криминальным семейством Шандонне. А также она непредумышленно ранила Джо, руководительницу отдела по контролю за оборотом наркотиков. И ее любовницу. Так что «волокита» — еще мягко сказано.
— Ты вряд ли в курсе того, что случилось с Джо, — рассказываю, — ее партнером по ХИДТА.
— Просвяти-ка, что это.
— Зона интенсивного оборота наркотиков. Группа, составленная из нескольких правоохранительных структур, которые занимаются расследованием особо тяжких преступлений. АТФ, ДЕА [5], ФБР, — объясняю ей. — В ту провальную операцию, две недели назад, Джо прострелили ногу. Позже выяснилось, что пуля была выпущена из пистолета Люси.
Анна слушает, потягивая виски.
— Люси нечаянно подранила Джо, и, разумеется, это отразилось на личных отношениях, — продолжаю я. — А они и без того были очень напряженными. Сказать по правде, что там у них, я теперь не знаю. Но Люси здесь. И думаю, до конца праздников пробудет в городе.
— А я ни сном ни духом, что они с Джанет расстались, — замечает Анна.
— И довольно давно.
— Как жаль. — Она искренне расстроена. — Мне очень нравилась Джанет.
Опускаю взгляд, смотрю в суп. Мы о Джанет уже давно не разговаривали. Это тема закрытая. Мне Джанет сильно не хватает, я до сих пор считаю, что она очень по-взрослому влияла на мою племянницу. И если уж быть до конца откровенной, я Джо недолюбливаю. Не знаю отчего — скорее всего просто потому, что она не Джанет.
— А Джо сейчас где? В Ричмонде? — Анна жаждет подробностей.
— Знаешь, вот что забавно. Она — девчушка из наших мест, хотя с Люси и познакомилась довольно далеко отсюда. Встретились в Майами по работе. Думаю, Джо поживет у родителей, в Ричмонде, пока не поправится. Не спрашивай меня, как там все обстоит. Родители у нее христиане-фундаменталисты и не слишком одобряют образ жизни дочурки.
— Да, Люси умеет находить на свою голову неприятности, — совершенно справедливо замечает Анна. — Пальба сплошь и рядом. У нее прямо рок какой-то — стрелять в людей. Спасибо хоть опять грех на душу не взяла.
Тяжесть в груди не отпускает. Кажется, кровь течет по жилам жидким металлом.
— Что у Люси за пристрастие такое — убивать? — докапывается подруга. — Свежий инцидент — довольно серьезный повод для беспокойства. Если, конечно, верить всему, что вещают с голубого экрана.
— Я телевизор вообще не включала. Не знаю, что там они заливают. — Потягиваю выпивку и снова думаю о сигаретах. Сколько раз в своей жизни пыталась бросить...
— Она же его чуть не убила, того француза, Жан-Батиста Шандонне. Девочка даже оружие на него навела, просто ты ее остановила. — Анна точно сверлит меня глазами, прощупывая секреты. — Рассказывай.
Описываю ей подробно, что тогда произошло. Люси заехала в Виргинский мединститут, чтобы забрать из тамошней больницы Джо. После полуночи они решили заскочить ко мне. Подъезжают к дому и видят во дворе нас с Шандонне. Сейчас припоминаю, Люси показалась тогда совсем неузнаваемой. Передо мной стоял чужой, жестокий человек: лицо искажено злобой, она держит убийцу на прицеле, палец на курке, и я молю ее не стрелять. Племянница вопит, проклинает гаденыша, а я все пытаюсь до нее докричаться: «Нет, Люси, не надо, не стреляй!» У Шандонне боль страшная — не выразить словами; он ослеп, катался, втирал снег в обожженные глаза, выл, молил о помощи...
Тут Анна прерывает мой рассказ:
— Он говорил по-французски?
Я даже растерялась — неожиданный вопрос. Пытаюсь припомнить.
— По-моему, да.
— Значит, ты знаешь французский язык.
Я снова помедлила, задумалась.
— Ну, в старших классах у нас были уроки. Я поняла, что он просит помочь. До меня доходил смысл.
— Ты пробовала что-нибудь для него сделать?
— Я спасала его жизнь, пытаясь помешать Люси осуществить задуманное.
— Но делала это не ради него, а ради племянницы. На самом-то деле ты не собиралась спасать его жизнь, ты просто пеклась о Люси.
Мысли перемешались, сбились в кучу, вычеркивая друг друга. Не отвечаю.
— Она собиралась убить, — продолжает Анна. — Ее намерения были ясны как на ладони.
Киваю, отведя взгляд, прокручиваю в уме пережитое. «Люси! Люси!» Я несколько раз окликнула ее, чтобы развеять убийственный раж, в который та вошла. «Люси!» Я ползла по снегу, стараясь подобраться к ней поближе. «Опусти пистолет. Люси, ты же не хочешь этого делать. Пожалуйста, опусти пистолет». Шандонне катался и корчился в снегу, издавая кошмарные завывания раненого животного, а Люси стояла перед ним в боевой стойке, сжимая в трясущихся руках нацеленный ему в голову пистолет. И тут вокруг нас стали собираться копы. Агенты АТФ и полицейские в темных полевых комбинезонах, с винтовками и пистолетами в руках, наводнили мой дворик. Никто из них не знал, что делать, а я все умоляла племянницу остановиться и не доводить дело до хладнокровного убийства. «Достаточно с нас смертей», — уговаривала я ее, подобравшись на несколько дюймов; левая рука была сломана и совершенно бесполезна. «Не делай этого, Люси, не надо, пожалуйста. Ты хорошая».
— А ты точно уверена, что Люси намеревалась его убить? Даже не ради самообороны? — снова спрашивает Анна.
— Да, — отвечаю. — Уверена.
— Значит, есть повод предполагать, что и тех людей в Майами не было необходимости убивать?
— Там совсем другой случай, Анна, — отвечаю я. — Не мне ее винить за то, как она отреагировала, увидев Шандонне перед моим домом: мы с ним лежим в снегу, меньше чем в десяти футах друг от друга. Она же прекрасно знала о том, что здесь случилось, какая участь постигла Ким Льонг и Диану Брэй. Ясно было, зачем он притащился к моему дому. Что бы ты чувствовала на месте Люси?
— Понятия не имею.
— Вот именно. Думаю, такое никто себе представить не в силах, пока это фактически не произойдет. Знаю только, что если бы я подъехала к дому и увидела во дворе Люси, которую он пытался бы убить, то... — Умолкаю, анализирую — мысль еще сырая.
— Ты бы его убила. — Анна предполагает, как я могла бы поступить.
— Не исключено.
— Даже если бы он не представлял опасности? Ослепший и беспомощный, испытывающий страшные муки...
— Знаешь, со стороны не всегда легко понять, насколько человек беспомощен. Я тогда лежала в снегу, в темноте, напуганная до смерти, со сломанной рукой...
— Да. Но только ты прекрасно соображала, когда уговаривала Люси. — Моя собеседница встает и снимает черпак с подвешенной над головой металлической стойки для кастрюль и сковородок. До краев наливает в большие глиняные миски дымящегося ароматного супа. Ставит их на стол, предоставив мне время на обдумывание последней фразы.
— Тебе никогда не приходило в голову, что твоя жизнь похожа на очень сложный отчет о вскрытии? — вдруг заявляет Анна. — «В связи с тем-то, вопреки тому-то, в результате того-то». — Она взмахивает руками, точно дирижирует своим собственным оркестром акцентов и ударений. — И то, что происходит с тобой сейчас, вызвано такими-то обстоятельствами, вытекающими из таких-то событий, а первопричина одна: пережитая когда-то потеря. Смерть отца.
Экстренно роюсь в памяти, припоминая, что же я успела рассказать подруге из своего прошлого.
— Ты стала такой потому, что когда-то, в очень нежном возрасте, смерть преподала тебе урок, — продолжает она. — Долгая и медленная кончина отца поглотила большую часть твоего детства.
У нас овощной суп с курицей, чувствуется лавровый лист и херес. Кажется, я не смогу съесть ни ложки. Анна надевает специальные рукавицы и вытаскивает из печки противень с дрожжевыми пышечками. Подает горячий хлеб на пирожковых тарелках, с маслом и медом.
— Такое чувство, что тебе кармически предназначено возвращаться к смерти снова и снова, — анализирует она. — Смертное ложе отца, место первоначальной потери. Будто каким-то образом ты способна все исправить, повернуть вспять. Только вот ты вместо этого повторяешь ту же ошибку. Я сталкиваюсь с этим каждый день. Древнейшая проблема человечества.