Тени школы Кейбл

Но дождь не ответил. Он просто шел.
Благодаря Терра многие опасные практики стали незаконными. И в первую очередь это относилось к превращению людей в Сейдж, или, если уж на то пошло, в любое другое темное существо, которое способно управлять магией. Это было опасно. Чрезвычайно опасно. В нашей крови была активная магия, которая могла сокрушить человека и даже убить его. Контролировать обращение должен был кто-то невероятно могущественный, и таким же сильным должен был быть человек, чтобы выжить. Мысль была не из приятных, но мне в голову приходил только один Экстермино, кто мог бы совершить такое.
В этом отношении Виолетте Ли повезло. Превращение в вампира было сравнительно безопасным, потому что их магия была спящей и обеспечивала их физические способности и жажду. Эти практики были наименее болезненными и одновременно наиболее часто используемыми и общепринятыми. Она станет подопечной королевской семьи и никогда не будет ни в чем нуждаться. У нее был выбор, потому что ее похитители оказались вампирами.
Но Нейтан выжил.
Шум трения дерева о дерево в дверном проеме вырвал меня из этих мыслей, и я поспешила вытереть глаза, на секунду обнадежившись, что это принц, но тут же напомнила себе, что он, должно быть, уже отправился в Атенеа, чтобы сообщить отцу новость о нападении Экстермино. Когда я повернулась, то увидела Эдмунда, который опирался на один из столбов, что поддерживали крышу веранды. Вода из водосточного желоба па­дала на его волосы, но ему, казалось, было все равно — даже несмотря на то, что ему предстояла скорая встреча с королем. Пряди, которые он обычно аккуратно убирал назад, теперь прилипали ко лбу, а выцветшие на солнце завитки почти закрывали очень темные и широкие шрамы, которые переплетались чуть ли не под прямым углом. Однако для Гвен это, по всей видимости, значения не имело.
Я снова положила голову на руки, глядя на дождь. Его нотации меня не интересовали. Я прекрасно знала тексты Терра и понимала, что в глазах закона то, что я сделала, превращало меня чуть ли не в героя. Мой интерес к книгам и всему тому, что другие считали скучным, как обычно, оправдывал себя.
— Убить Экстермино заклятием смерти в пятнадцать лет… Впечатляюще. Глупо, — рассуждал он, и я представила и почти услышала, как он сложил руки на груди, — но впечатляюще.
Я не подняла взгляда. Я закрыла глаза, потому что дождь больше не падал на землю, а несся порывами по саду.
— В сущности… — По деревянному полу скрипнул стул. — Если бы вы не были девушкой благородного происхождения с блестящей политической карьерой впереди, я бы завербовал вас прямо сейчас.
— Откуда ты знаешь, что я кого-то убила? — спросила я у своих рук.
Он засмеялся.
— Это часть моей работы.
Я подняла голову и прищурилась, потому что зрение мое было размытым. Постепенно его очертания стали ясными, и я смогла сфокусироваться.
— Ты им не сказал.
— Не думаю, что вашу способность совершать такие заклятия стоит рекламировать, тем более Атенеа. Могущество пугает людей. Если бы вы не были в опасности, я посоветовал бы вам спрятать эти знания подальше. Но вы в опасности, — пробормотал он, барабаня пальцами по кованому железу. Его ногти время от времени поддевали кусочек изумрудно-зеленой краски, и он щелчком отбрасывал ее в сторону, глядя в точку как раз над моим правым плечом. — Они захотят отомстить за то, что вы сделали, — заметил он как бы между делом, выходя из транса. — И все же вы не боитесь. Вы спокойно относитесь к тому, что убили другого Сейдж. Ни одно из ваших поспешных действий ­сегодня не было результатом того, что на ваших руках кровь. ­Почему?
Он немного наклонился, так что его локти удобно устроились в выемке в столе, и переплел пальцы. Вопрос был риторический, и я старалась держать взгляд прямо, несмотря на его задумчивое выражение. Я чувствовала, что он наслаждался моментом. Он пару раз постучал пальцами друг о друга, а потом хлопнул в ладоши почти так же, как в тот раз, когда пожарный не пустил его в здание школы.
 
— А-а, понятно. Вы думаете, что ее убили Экстермино, не так ли?
Я прищурилась.
— Уйди из моего сознания.
— Вы прекрасно знаете, что я не в вашем сознании, миледи. Это была всего лишь точная догадка. И ваша реакция доказывает мою правоту.
Я громко выдохнула и развернулась так, что сидела теперь лицом к дождю и спиной к нему.
— Но ведь я права, не так ли? Это сделали Экстермино. И ты знаешь почему. Они все знают.
Я неуклюже махнула в сторону дверей, и от этого движения в плече неприятно хрустнуло.
Эдмунд не ответил, но я услышала, как скрипнул стул, когда он заерзал на нем.
— И ты тоже ничего мне не скажешь, — резко бросила я, обхватив руками спинку стула и крепко держась за нее. Я обняла ее, пытаясь сдержать слезы, которые наворачивались на глазах.
— Поэтому вы сегодня убегали? Поэтому отталкиваете Фэллона? Вам кажется, что вас обманывают.
Его голос смягчился, и из него исчезла насмешка. Теперь его слова звучали так, как я всегда хотела, чтоб звучали слова моего папы. В них было беспокойство.
— Это можно понять.
Я резко повернула к нему голову.
— Правда? — выдохнула я.
— Да, на вашем месте я чувствовал бы то же самое.
Я снова стала обращаться к промокшему саду, не сводя взгляда с лужайки, что раскинулась за клумбами, в которых напитавшаяся влагой земля перестала впитывать воду и заставляла ее собираться в лужи.
— Так почему тогда ты или кто-нибудь другой не расскажет мне правды?
— Вы поверите, если я скажу, что это ради вашего же блага?
Я решительно покачала головой, раздражаясь от того, что этой фразой от меня отмахивались уже второй раз за день. Я еще крепче обняла стул, как можно сильнее вытягивая руки, чтобы схватиться за противоположные стороны. Прутья вдавились в мое тело между подмышками и грудью, но эта тупая боль ­была единственным, что помогало мне не расплакаться. А я не стану рыдать перед человеком, которого по-настоящему знаю всего один день.
Он что-то недовольно пробормотал, и стул снова скрипнул.
— Миледи, то, что знаем об обстоятельствах смерти вашей бабушки я и Атенеа, не принесет вам облегчения, если вы ищете именно этого.
Его голос снова стал суровым и наставительным, и было ощущение, что со мной разговаривают, как с ребенком: отеческое беспокойство улетучилось.
Это глупости, дитя! Безрассудно думать, что ты уже достаточно взрослая, чтобы вынести груз всех секретов. Они тебя просто раздавят.
Бабушка, меня подавляешь ты. Я хочу, чтобы ты ушла! Тогда я могла бы расти!
— Я недостаточно взрослая, чтобы решать, поможет мне это или нет? — спросила я.
Он так хлопнул рукой по столу, что я подпрыгнула.
— Отэмн Роуз Элсаммерз, вы не в состоянии принимать ­даже самые незначительные решения, потому что зациклились на трупе. Отпустить ситуацию можете только вы сами. Если же вы продолжите цепляться за ее смерть, то будете гнить вместе со своей бабушкой до тех пор, пока от вас останутся только кожа да кости. А раз вы не чувствуете ничего, ни малейших угрызений совести за то, что убили другое темное существо, у ко­торого наверняка была семья и который не совершил ничего плохого, кроме того, что принадлежал не к той группировке, тогда, возможно, для вас уже все потеряно!
Ошеломленная, я молчала, и каждое его слово, которое произносилось с все нарастающей силой и скоростью, барабанило мне в спину, заставляя больно выгибать ее. Мне понадобилась минута, чтобы прийти в себя, и даже тогда я смогла только выдохнуть свое возмущение.
— Да как ты смеешь? Как смеешь так со мной разговаривать?
Я вскочила на ноги.
— Смею, потому что кто-то должен был сорвать траурную вуаль с вашего лица.
— Да кто ты такой, чтобы читать мне лекции по морали? Ты всего лишь обслуживающий персонал.
На это, к моему величайшему изумлению, он рассмеялся. Смех был настоящим, он шел из глубины груди и не казался мне адекватной реакцией на эти наполненные ядом слова.