Трое из Леса возвращаются. Меч Томаса

– Как скажешь. Только я не моряк, если что. Подсказывайте.
– Да не боись, – успокоил матрос и оскалился желтыми зубами, видимо пытаясь улыбнуться. – Научим. У тебя вон плечи какие, только по мачтам прыгать да мечом махать.
Другой матрос на веслах хмыкнул.
– Мечи и шпаги уже не самое страшное. Вон пистолеты-эспиньоли, мушкеты да пушки – вот настоящая мощь!
– Ты вилкой пользоваться научись, – хохотнул первый моряк. – Эспиньоль ему.
Олег промолчал, но отправился за матросом. Зря моряки считают его воином. Воин это воинственный, смелый, готовый к ратным битвам и славным подвигам человек. В душе Олег давно признался, что трус. Одна только мысль о битвах, страшной боли, которая преследует в сражениях и драках, приводит в ужас, сердце колотится, как у зайца, а в голове шепчет позорное – беги. Потому как он у себя один, а его светлая голова мыслителя обязана найти великое решение для всего человечества, и глупо потерять ее в никому не нужном сражении. Правда, сражения в его жизни были. И столько, что на сотню веков хватит.
Матросы капитана Патрика работали споро и резво – натягивали канаты, перебрасывали их через мачты, дергали крюки и вязали узлы.
– Трави майна!
– Есть!
– Трави вира!
– Есть!
Олег вписался их компанию молча и гладко, вместе с ними лазал по перекладинам, пеньковым лестницам, вниз старался не смотреть – от высоты кружилась голова, а на спине выступал холодный пот.
– Это для дела, – для ободрения бормотал он пересыхающим от ужаса языком, – для великого дела, которое снова позвало меня в путь.
Никто не узнал, что на мачте в четыре десятка метров, сердце у него почти пробило грудную клетку, а живот в страхе свело судорогой. Минуты казались вечностью, но в результате паруса распахнулись, как крылья гигантской птицы Рух, и корабль резвее понеся по волнам.
Вытерев взмокший лоб, Олег, не имея новых заданий, слез с мачты и перебрался обратно на капитанский мостик.
Там выдохнул и сел на небольшой короб, пользуясь минутой уединения. Он перевел взгляд на море. На воде лишь небольшая рябь, может, и прав капитан – местные чайки не в меру прожорливы, потому и орали у берега, как потерпевшие. Но опыт говорит, что пернатые крикуньи беспокойно летают над самой водой к непогоде. В его силах было решить – отправляться или сойти на берег. Но это сулило неправильное. Даже не потому, что две женщины останутся на корабле одни в окружении оравы матросов не самого благочестивого воспитания. А в артефакте. Меч должен быть найден. А как с ним поступить – Олег уже решил и отвел ему роль самую правильную и верную.
Женщины все еще ждут на палубе у самого мостика. Люсиль жмется к борту, но подбородок поднят, спина прямая, а вид гордый, неприступный, и говорит, что челядь вокруг ей не чета. Матрос, который назвался Жаном, терпеливо стоит рядом с блондинкой, с опаской косясь на капитана, и держит ее саквояж. А опасаться есть чего – он ведь не греб с остальными, пока выходили из бухты, а значит, можно получить от капитана по шее.
Женщины внизу довольно близко, Олегу хорошо слышно, как недовольно сопит Люсиль, и видно, как она морщит хорошенький лобик. Зато блондинка светится счастьем, как утренняя птичка. Пока судно отчаливало и выходило из бухты, она с восторженными возгласами стояла у правого борта, тонкие руки вскидывались, она махала кому-то на берегу.
– Всего хорошего! Всех благ! Мы отплываем! О, какое это будет путешествие!
Люсиль все это время молчала, важно поднимая подбородок и сжимая губы.
Теперь Шарлотта начала заигрывать с матросом, ослепительно ему улыбаться, и Люсиль не выдержала.
– Да в самом деле, – бросила она, когда щебет блондинки стал особенно высоким, – что вы как ребенок, в самом деле?
Шарлотта обернулась к Люсиль, глаза круглые, как у олененка, пухлые губы раскрылись в изумлении, она прочирикала звонко:
– Великие мудрецы учат – чтобы сохранять молодость и здоровье, нужно всегда оставаться детьми.
Люсиль наступательно шагнула на блондинку, руки скрестились на груди, она фыркнула:
 
– Не дай бог.
– Почему же? – удивилась Шарлотта.
– Тогда мир наполнился бы инфантильными глупцами, – констатировала Люсиль уверенно.
Изумление на лице Шарлотты стало еще сильнее, она снова скользнула заинтересованным взглядом по Олегу и проговорила:
– Вы совсем неправы, мисс… Как вас зовут? Вы не представились.
Глаза Люсиль сверкнули стыдом и негодованием.
– Прошу прощения, – с натянутым благодушием произнесла она. – Можете обращаться ко мне мисс Люсиль.
– Очень приятно, мисс Люсиль, – ответила блондинка так, как отвечают женщины, которые осознают свою красоту и умеют ею пользоваться.
Люсиль натянуто улыбнулась и указала головой на Олега.
– А это, – сообщила она, – пастор Олег. Он любезно согласился сопроводить меня в путешествии по важному делу.
Глаза Шарлотты заблестели, как у кошки, она ласково проговорила, не сводя взгляда с Олега:
– Ох, очень приятно, пастор Олег. Надо же, никогда бы не подумала, что вы пастор. Если бы все сановники выглядели так, грешниц в мире стало бы значительно больше.
Щеки Люсиль покрылись красными пятнами, грудная клетка с шумом наполнилась воздухом и поднялась, а сама она стала похожа на раздувшуюся кобру, готовую к броску.
Олег вновь отвернулся к морю, отрешаясь от женского щебета, который как звон колокольчиков, местами приятный, но непонятный. Корабль, тем временем, набрал скорость, и теперь на парусах скользит по синеве открытого моря. Чайки остались у берега, Олег оглянулся – те белыми стайками носятся вдалеке над кромкой воды, их хохот еще слышен. Но скоро он долетать перестанет.
Чем дальше отходило судно, тем лучше становился обзор суши. Сколько Олег провел времени на этом острове, он не помнил, но когда прибыл сюда с какими-то то ли кельтами, то ли пиктами, здесь были густые леса и скалистые берега. А теперь выросли города, деревни, пристани уходят деревянными языками в воду, а в бухтах на волнах покачиваются корабли. Растет мир, расширяется.
– Олег, – обратился к волхву капитан Патрик, он успел незаметно отправить трещащих женщин в каюты, а за ними ушел и матрос, вызвавшийся помочь Шарлотте, – а ты правда пастор?
Олег вздрогнул, выпав из мыслей, в которые так старательно погружался и где почти нащупал, куда думать, и повернулся к капитану.
– А?
– Говорю, правда, что пастор? – повторил капитан Патрик. – А то я вон тоже подумываю однажды заняться служением.
– Вот как?
– Ты не подумай, я не фанатик, – кивая, проговорил капитан Патрик. – Красивых девок жечь не собираюсь. Мне добро делать охота. Как заработаю на безбедную старость, так можно и в пасторы. А чего? Буду проповедовать, чтоб не чинили непотребств, жили в любви и согласии. А не как моя матросня, что по окнам прыгает, девок портит. Надо ж как-то по-людски, что ли.
– Надо, – согласился Олег.
– Так вот и я об том. Будет у меня тихая гавань. Будет.
Далеко за тучами поднялось солнце, Олег даже сквозь облака чувствует частицы света и тепла. Древнее светило столько веков дарит жизнь всему сущему в мире. Раньше оно было богом, могущественное солнце под разными именами выкатывалось на огненной колеснице и мчалось по небу до самого края. А там его сменял другой бог. Сейчас одни обмельчали, другие закаменели, иные взяли новые имена, чтобы остаться с людьми, как Перун, который просит звать его Ильей или Велес, который теперь называет себя Николаем. Но все так же покровительствуют человечеству.
Олег откинулся на борт и сомкнул веки, пока его никто не нагрузил новым делом. Ветер приятно холодит щеки и открытые руки, мысли потекли плавные, размеренные, а через пару мгновений пространство задрожало, всколыхнулось. Не размыкая век, Олег узрел на берегу реки исполинского детину. Река кишит рыбой, мясистые брюхи и яркие плавники сверкают на солнце, рыба выпрыгивает из воды и с плеском ныряет обратно. Детина орет и тыкает пальцами в рот, но рыба в него не прыгает, а продолжает плескаться в воде.