Моя ревность тебя погубит (СИ)
Потому что я готов ради неё на всё. Усыновление ребёнка — это не предел, даже если я не смогу принять его.
Я наклоняюсь, притрагиваясь губами к её обнажённой шее. Она выглядит такой обнажённой. Слишком обнажённой в своём коротком топике и лёгкой юбке с разрезом на бедре. Блядь, мои мысли возвращаются к тому, что она ходит так везде, где каждый второй выродок пожирает её взглядом.
— Но сейчас выкинь эти мысли из головы. Потому что, прежде, чем ты всерьёз над этим подумаешь, моя девочка, я кое-что тебе напомню, — хриплю я в её нежную, бархатную шею, которая истосковалась по моим поцелуям, даже если она чувствовала их ночью и утром.
— Что ты мне собираешься напомнить?
— Что ты моя. И что на это, — одним резким движением я поднимаю её руки и стягиваю с неё этот чёртов топик, который не оставляет места для воображения, — позволено смотреть только мне.
— Нет, не сейчас… — неуверенно, так бесплатно говорит она.
— Сейчас, малыш. Тем более, что я ещё не наказал тебя за то, что ты позволила тому сопляку привести тебя в этот чёртов клуб.
— Ты уже достаточно его наказал, — стонет Полина.
— Я недостаточно наказал тебя.
— Ночью мне казалось, что этого было достаточно.
— Тебе просто показалось, принцесса.
Своей рукой я хватаю её за талию и приполнимаю в воздухе, обрушивая на её молочную грудь сотни прикосновений своих губ, зубов, языка. Её розовые соски стоят, заставляя меня лизать и кусать их с ещё большей силой. Полина хныкает и скулит, словно я разрывают её на части.
Да, я так и делаю.
Я прижимаю её к стене, стягиваю с неё юбку, затем и трусики, которые теперь валяется на полу. Она стоит передо мной, раскрасневшаяся и голая, в одних только босоножках на невысоком каблуке. Она настолько сексуальна, что я готов разорвать её на куски и проглотить каждую её часть.
Моя девочка отрицательно качает головой, понимая, что прямо сейчас возьму её.
— А вдруг… А если кто-то… Зайдёт сюда…
— Никто. Сюда. Не зайдёт. Иначе я убью его.
Если кто-то бросит на неё взгляд, увидит её обнажённой и возбуждённой, готовой принять мой член, я сниму с него шкуру живьём и не ограничусь лёгким переломом конечности.
Прежде, чем мой член войдёт в неё, я опускаюсь перед ней на колени, где мне самое место, и поднимаю одну её ногу. Открываю для себя вид на её маленькую, сладкую, возбуждённую киску, внутри которой уже скопилась влага. Она опирается на стену спиной, когда свою свободную руку я кладу ей сзади на ягодицу, чтобы придерживать.
— А сейчас, принцесса, я трахну языком твою киску.
Мой рот вонзается в неё, словно я не ел несколько лет и теперь она — мой личный пир. Это и есть так, я пирую на её киске, вылизываю её, кусаю клитор, ещё кусаю и ещё, блядь, кусаю, пока не слышу, что она скулит ещё громче, напрочь забывая о своих криках.
— Давай, моя девочка. Кричи для меня.
Только для меня. Ни для кого другого. Я выставлю звуки твоего кончающего голоса из головы каждого, кто посмеет это услышать. Я заставлю их сломать себе черепа, лишь бы они забыли, как ты кричала, кончая от моего рта на своей сладкой киске.
Она пульсирует. Полина совершенно не стоит на своей ножке, её удерживают только мои руки. Поднявшись, я продолжаю держать её маленькое тельце одной рукой, а другой расстреливаю ремень своих брюк и стягиваю с себя их вместе с боксёрами. Полина продолжает скулить, когда я целую её. Целую, как одичавший, как пещерный человек, как безумец. Её пухлые губки, её щёки, её глазки, из которых скатываются слёзы возбуждения. Её форфоровую шею, её носик, её плечи, её грудь. Мою любимую маленькую грудь, настолько нежную, что на ней почти сразу же проявляются мои засосы и следы моих покусываний.
Я поднимаю её ногу ещё выше и вхожу в неё, медленно, но глубоко. Так глубоко, насколько её узкая киска может принять меня. Сколько бы я её ни трахал, у неё так узко, что мой член буквально попадает в заложники её стеночек, жадно обхватывающих его.
— Ты понимаешь это, малыш? Понимаешь, кто твой муж? Понимаешь, кто изувечит каждого, кто к тебе прикоснётся? — спрашиваю я, ускоряя свой темп.
— Д-да, — стонет она, закатывая глаза и тяжело дыша.
— Тогда кончи, милая, — приказываю я и её податливое тело, словно слыша моё требование, трясётся в конвульсиях в моих руках. — Моя послушная девочка.
Она опускает голову на моё плечо, продолжая стонать и ахать, как и её киска продолжает обволакивать мой член, продолжает заставлять меня сходить с ума.
Я кончаю в неё, с новой бешеной силой целуя её кожу — всё, до чего могу дотянуться. Она становится ещё мягче, её расслабленное тельце в обеих босоножках успокаивается в моих руках. А тонкие пальчики её рук зарываются в моих волосах.
— Спасибо тебе.
— За что ты меня благодаришь?
— За то, что ты меня нашёл. За то, что ты мой мужчина. И за то, что ты заставляешь чувствовать меня так, словно я важнее всего мира.
— Ты не просто важнее, Полина. Я говорил и скажу ещё раз. Ты — и есть мир. Весь мой мир сосредоточен в тебе. Нет чувства, которым можно было бы описывать всё, что я испытываю.
— Я хочу домой, — её голосок отдаёт невинностью и странной хитростью. — Пожалуйста, давай поедем домой. Я не хочу возвращаться без тебя.
Взяв её на руки, я усаживаю её на один из стульев, стоящих у стеклянного стола. А затем я поднимаю всю её одежду и одеваю её — сперва натягиваю трусики, потом топик, в самом конце юбку. Это нормально, что я снова хочу снять всю её одежду, снова оттрахать её и снова заклеймить её своими отметинами?
— Нужно будет немного потерпеть, принцесса. Дома я смою с тебя свою сперму и наполню новой.
***
Несколько часов подряд я смотрю на Полину, одетую только в шёлковые розовые трусики. Измотанная, она уснула в тот момент, когда я мыл её. Она просто закрыла глаза и отключилась, позволив мне смыть свою сперму, которую я оставил чуть ли не на каждом участке её тела.
И мне всё ещё недостаточно. Мне всё ещё мало.
Я животное, которое она заставляет пробуждаться внутри. Но я не то неразумное существо, коим был раньше. Которому было плевать, кого трахнуть. Сейчас даже сама мысль о том, чтобы прикоснуться к кому-то, чтобы изменить ей, просто выворачивает меня наизнанку.
Я убираю налипшую на её лоб прядь волос и перебираю её сквозь пальцы. Я готов целовать эти волосы — каждую волосинку, каждую ресничек, каждую родинку.
От любования моей девочки меня отвлекает вибрация мобильного, лежащего на тумбочке. Даже сонная Полина приоткрывает глаз, встревоженная этим звуком.
Я, блядь, убью, кто бы там ни был.
Я ещё в более юном возрасте понял, что нужно был всегда на связи и всё контролировать, если не хочешь потерпеть неудачу, но когда рядом Полина, мне нужно, чтобы меня никто не трогал и не мешал.
Я собираюсь скинуть вызов, пока не вижу, что звонит мне одна из сиделок Леонида. Она не стала бы тревожить меня посреди ночи просто так. Она из тех, кто опускает в голову и не поднимает до тех пор, пока я не выхожу из помещения.
Я беру трубку.
— В чём дело? — спрашиваю я.
Полина смотрит на меня сонным, непонятливым взглядом. Я касаюсь её плеча в надежде, что она снова закроет глаза и заснёт.
— Станислав Юрьевич, господи, я не знаю, что делать. Я вызвала скорую, его колотит, он весь трясётся и не открывает глаза. Мне кажется, он что-то выпил, я даже не видела. Клянусь, я ничего не делала.
— Что он выпил?
— Я не знаю. Возможно, что-то от давления, снотворное, ещё что-то. Я не знаю, клянусь, я ничего…
Блядь, только этого мне не хватало.
Если с ним что-то случится, Полина не переживёт. Я подавляю тик в челюсти и спокойно переживаю девушку:
— Я сейчас приеду. Стой на месте.
Полина подхватывается. Не уверен, что она слышала всю суть разговора, но она могла разобрать некоторые слова. Надеюсь, она ничего не разобрала. Я встаю, чтобы быстро натянуть на себя разбросанную по спальне одежду.