…и его демоны

— С электродов будет стекать, будете вытираться.
«Все они слуги смерти. Демоны на побегушках у смерти», — неприязненно решил Председатель.
Медсестра налепила ему на голову и шею десятка два присосок, а потом вщёлкнула в них провода. В довершение всего двумя клипсами пристегнула мочки ушей. «Сейчас мне подменят сознание», — сказал себе Председатель шутливо. Но он и в самом деле опасался, что из него высосут его идеи и талант.
И началось!
— Закройте глаза!
Сквозь веки он, однако, видел вспышки. Розовые сменялись голубыми. По приказу медсестры он открывал и закрывал глаза, дышал через рот три минуты. И опять, и опять, то голубой, то розовый свет через веки, вспышками.
«Как чёрная месса, — подумал он. — Нет, розово-голубая месса, ритуал некий».
Председатель представил, что он сейчас выглядит, как одна из голов художника Одилона Редона. Там в голову были вколоты вязальные спицы, шипы какие-то, а от него ползут к прибору на столе медсестры провода. Ужасно, по правде говоря.
Она договорилась с Дмитрием, что сейчас они спустятся на МРТ, а после этого заберут результат ЭЭГ-исследования, она тем временем его составит, возможно, докторица составит, не медсестра.
На МРТ работали те же знакомые тётки. Под подбадривающие шутки тётки провели его к машине с бесами, он снял туфли и лёг.
Минут через пятнадцать его выдвинули из металлического гробика, куда ушло его туловище на время исследования. Он оделся, и ему велели ждать.
Появившись, главная тётка, худая доброжелательная блондинка, принесла снимок и сказала, что в буйной его головушке всё лучше, но в некоторых участках черепа ещё осталась та жидкость, которую ему выкачивали.
«Все они слуги смерти», — опять подумал он.
Несмотря на то что он воспринял случившееся с ним в феврале-марте как внезапный заключительный акт трагедии его жизни, сорвало занавес небес и гнев отрицательных борющихся с ним демонов накрыл его, пролился на него, он был разочарован.
Возможно, его испытанная физиономия тут дала слабину, показала неудовольствие, но главная тётка утешила его. «Ничего, рассосётся, должно рассосаться».
Результат по ЭЭГ не был готов, и Дмитрий договорился с медсестрой, что они заедут за результатом в понедельник. Поскольку на понедельник уже были назначены исследования у окулиста и интрокраниальное сканирование, а к 19 часам у Председателя была запланирована встреча с читателями в магазине «Циолковский», то получится, что на понедельник он будет нагружен четырьмя обязанностями. Дмитрий чувствительностью не отличался (так же, как и Сашка Богер, он выходец из футбольных фанатов), и предположить, что перенёсшему нейрохирургическую долбёжку черепа Председателю будет многовато нагрузки, Дмитрий вряд ли мог.
Партийцы вообще жили недолго, как правило, умирали молодыми, жить долго у них не получалось, и Председатель был первым партийцем, достигшим 73-летнего возраста. Может, и последним. Так что к общению с пожилыми людьми они не были привычны.
После всех экзекуций, каковые претерпела его голова, они было отправились по месту жительства Председателя, но увязли в месиве железных машин, была пятница и пробка, поэтому пришлось пробиваться в Московский Дом книги (в «Циолковском» встреча была запланирована на завтра, сегодня в Доме книги), где Председатель должен был встретиться с читателями, без заезда по месту жительства.
В МДК было довольно обычно, орда слушателей-вампиров, пришедших высосать из него энергию. Иные из вампиров пытались самовозвыситься за счёт Председателя, однако он их высокомерно и умело ставил на место, одним окриком, одной фразой, как волевой изувер-дрессировщик своих заспанных львов.
Три замшелых старика, усевшихся по правую руку от Председателя и возвышения, с которого он анафемствовал по поводу времени и властей, были им нейтрализованы один за другим. Правда, решились выступить только двое. Один приписал ему фразу, которой Председатель не говорил, и в месте, где вообще нет книжного магазина, на Пречистенке. Другой, с седой кустистой бородкой, долго нудел на тему большевиков, всем надоел и кончил тем, что убежал, рассердившись на то, что Председатель отнёсся к его речи с полным равнодушием.
 
Председатель осадил всех. Одному, в кожаной куртке такому toughy, Председатель просто в лоб швырнул: «Вы пришли меня уязвить, так у вас ничего не получится», через некоторое время кожаная спина вышла из толпы вампиров и понуро удалилась. Они приходят сюда самоутвердиться, понятно же…
Председателю всё это было в высшей степени неинтересно. Он давно не ездил на литературные конференции и не ходил на них даже в Москве. В МДК он явился, поскольку того требовали его профессиональные обязанности перед издателями. Он вообще любил только солдат и заговорщиков и шлюх, и, распинаясь в речах за простого человека, он, в сущности, их не любил. Если требовалось, он шёл к ним, говорил, умел убедить и произвести впечатление, но на самом деле заставлял себя из-под палки. Последнее время, ну последний год, даже партийцы казались ему сонными и некипучими.
Когда они вышли с заднего входа МДК, то Председатель вспомнил, как в 1996-м он использовал МДК, чтобы уйти от слежки. Вошёл тогда в главный вход, пробрался к чёрному и вышел на ничтожную заднюю улочку. А ещё через 10 лет он приезжал сюда на эту же улочку с беременной женой проверять ход беременности. Здесь же он увидел через УЗИ своего неродившегося сына и даже отличил, что это сын, поскольку у плода были миниатюрные яички.
В машине Богер сказал, что в зале была одна из Pussy Riot — Мария Алёхина.
— Это я её пригласила, — сказала Ольга от руля. — Я с ней сидела в лагере, вы знаете? Она хотела с вами познакомиться.
— Не дай Бог. Если увидят меня с ней — пропала моя репутация.
— Да уж. Я ей так и сказала.
Они доехали до Каретного Ряда, развернулись, и уже им было два шага до места проживания, но тут Ольге шлея попала под хвост, и вместо Садового она попёрла в объезд, мотивируя своё поведение тем, что будто на Садовом пробка.
В результате они петляли по тёмным склизким улочкам долгое время. И Председатель, честно говоря, уставший от докторов и вампиров-слушателей, от маски на башке с электродами, от бесов в МРТ, бросил Ольге:
— Ты тешишь своё эго, тебе главное настоять на своём, ты как Ф., который сидит в Луганске, хотя война давно кончилась. Он кормит ребят сказками о формировании партизанского отряда, если ты хочешь тешить своё эго, то не вози меня.
В автомобиле кроме Ольги и Председателя ехали ещё Богер и Илюха-борода, они скорее поддакивали в пользу Ольги. Потому досталось и им:
— Вы все старые и упрямые, — обвинил их Председатель.
Хорошо ещё они заехали в супермаркет, где Председатель купил зелёных яблок, салат, курицу, хлеб, потому они отвлеклись от своего несогласия.
Парни ушли, Председатель вспомнил, что среди книг, которые ему протягивали подписывать, было переиздание сербских рассказов «СМРТ», уже, оказывается, продающееся, а издательство его не предупредило. Он начал гневаться на издательство.
«Случившееся в феврале-марте на самом деле круто изменило тебя, старый парень. Изменило, изменило — не возражай! Ты стал злее и бескомпромисснее. Ты перестал прощать партийцам, да и подруге твоей, перестал прощать слабости.
Мама твоя покойная была, что называется, „юдофил“. Евреев она считала умнее и интереснее русских. Она всегда дружила с еврейскими семьями (одни фамилии чего стоят: Гернеры, Левины, Гуревичи) и гордилась тем, что порой бывала единственной русской в компании евреев.
Мать недооценивала русских, — думает Председатель. — Не ценила их вдохновенную грубость, их мрачное упрямство, их непревзойдённое умение молча умирать. Русские лучше всего проявляются на фронте. Мать не видела своих русских хорошо, потому они ей примелькались. А ты, её сын, достаточно побывав с ними в войнах и в тюрьме, оценил их как сильную нацию».
В 06:57 утра, как бы оправдывая его размышления о чрезмерной юдофилии матери, подруга Председателя отправила ему: «Извини, не получается сегодня. Я потом расскажу. Ладно, sorry».