Ребёнок от сводного врага (СИ)

Что-то это напоминает, не находите? ДНК, подмены, интриги. Оказывается, наша жизнь с самого начала была полна загадок и тайн, начиная от моего рождения, заканчивая отношениями с Эльзой.
— Через три года мы возобновили отношения с Роксаной, и она вновь забеременела.
Я бы демонстративно вздохнул, правда. Устало вздохнул от ходячей Санта-Барбары. Однако мой взгляд упал на лицо отца. Выражение меняется, как и поза. Он становится более напряженным, темные брови сходятся на переносице, в глазах появляется злость, которую немедленно необходимо куда-то вылить. Однако у него нет вариантов: после нашей разборки на улице у него нет сил на физические действия. Но того, что он скажет позже, я совсем не ожидал.
— Роксана умерла во время родов. Большая потеря крови, тяжелые роды. Она поздно приехала в клинику, хотела родить сама, но плод не выходил. Сделали экстренное кесарево, спасли ребенка, но не ее, — произносит отец в пустоту, сжимая кулаки до белых костяшек. — В тот момент я возненавидел все, что было связано со смертью Роксаны, даже ребенка…
— Эльзу? — удивленно смотрю на родителя. — То есть ты возненавидел собственную дочь, потому что она убила твою любовницу?
— Она не моя дочь. Ты сам доказал это тестом, — чеканит он, повернувшись ко мне. В его взгляде сквозит не только боль, но и обида. На кого? На меня? На Эльзу? На Роксану, которая влюбила и бросила в этом грешном мире? Неизвестно. — Недавно я нашел в кабинете Марты письмо. Прочитай.
Отец лезет в карман и протягивает телефон с фотографией какой-то бумаги. Она помята, наверняка была сложена в четверо, потертая, старая, разлинованный лист потерял белизну, однако чернила не пострадали — письмо можно спокойно прочитать.
«Пишу эту записку на случай, если меня уже не будет. Знаю, мои дни сочтены, у меня ужасно тянет живот. Доктор сказал, что со мной все хорошо, но я чувствую, что сегодня мой последний день. Сестренка, прости меня за все. Ты была права: он испортил мне жизнь. Он отнял моего ребенка, убил сына, а сейчас оставил одну с дочкой. Я специально сказала, что это его дочь. Но это ложь. Гриша по сроку не попадает. Этот гад отнял у меня все, я не позволю, чтобы он отнял будущее у моей малышки. Знаю, как ты любила Гришеньку и останавливала меня от романа с ним. Тебе он нужен, я верю в это. Если он узнает, что малышка не его, он никогда не свяжется с нашей семьей, а малышка останется одна. Вы будете жить в нищете.
Если меня не станет, пожалуйста, возьми опеку на себя и скажи Грише, что Эльза — его малышка. Да, назови ее Эльзой, очень красивое имя для девочки-альбиноса. Она пойдет в меня, я это чувствую. Мне снились ее голубые глаза, ее светлая улыбка. Она так похожа на меня.
Пожалуйста, сохрани эту тайну и позаботься о моей доченьке. С любовью, Роксана».
Перечитываю письмо дважды, потому что с первого раза не до конца осознаю, что написала Роксана. Точнее, о чем. Подчерк не везде возможно разобрать, а ее слова о моем отце и об обмане заставляют внутренности сжаться. Как? За что? У вопросов есть логичный ответ, и, наверное, я бы понял поступок этой женщины.
Но не сейчас, когда она разрушила наши с Эльзой жизни и оставила умирать в руинах.
— Марта оформила опеку на Эльзу, я помогал деньгами. По окончании университета Марте нужна была работа. Я устроил ее в винодельне. Так мы сошлись с ней, — устало произносит отец. — Я нашел это письмо в кабинете Марты в папке с вашими документами. Она уехала.
— Зачем? — спрашиваю, возвращая телефон отцу.
— Мы разводимся.
Ожидаемо ли решение отца? Не знаю. Что-то мне подсказывает, что за разговором с мачехой кроется еще кое-что. Непростительное. Грязное. Однако я не хочу вытаскивать грязное белье нашей семьи наружу. Мне хватает того, что мой отец оказался очень любвеобильным и неверным типом. Не единожды.
Я никогда не прощу ему неуважительное отношение к маме, гадкое отношение к Эльзе как к своей дочери. Надеюсь, я не унаследую эту черту характера.
— Тебе лучше уехать отсюда, — произносит он в полной тишине.
 
— Зачем?
— Репортеры поливают нас грязью. Ты не должен попасть под обстрел.
— Я не уеду без нее.
— Тогда общественность съест вас обоих.
Ты прав. Но я не позволю ей снова принять на себя удар. Мы не родственники, никто не имеет права нас осуждать. Я уберегу мою малышку, уберегу нашего ребёнка. Только как?
— Поздравляю, Даниил Григорьевич. У вас мальчик! — Виктория Андреевна вылетает из родильного зала, стягивая с лица маску.
Вместо ответа киваю доктору и покидаю клинику. Мне нужно сделать перекур…
Глава 36. Хэппи Энд?
Первое, что я ощущаю, открыв глаза, — облегчение. Невероятную легкость, наполняющую мое тело и душу. На лице расползается улыбка от воспоминания, что несколько часов назад появился на свет мой сынок. Было ужасно больно, на разрыв, но эти чувства забылись, когда мне принесли моего маленького мальчика. Моего Диму. Мое маленькое сокровище с потрясающими зелеными лазами. Виктория Андреевна сказала, что цвет может измениться, сейчас он мутноват, но я четко видела зелень в них. В глазах моего малыша.
Почему именно это чувство наполняет меня? Почему оно в то же время напрягает меня, стоит только открыть глаза и осознать…
Живота нет.
Практически сразу, как только меня привезли из родильного зала в палату, я уснула. Перед этим, конечно, покормила малыша, облегченно улыбнулась и… Пустота… Ощущение, что процесс вовсе забылся. Будто не я рожала ночью малыша, а кто-то другой. Будто это сон. Приято-болезненный сон.
Однако улыбка моментально гаснет, когда я поднимаюсь с кровати и не застаю рядом с собой никого.
Малыш должен лежать со мной, это условие мы прописали с Викторией Андреевной. Где он? Нажимаю на кнопку вызова медперсонала.
— Что-то случилось? — спрашивает миловидная девушка лет двадцать пяти, стоя в дверях.
— Где мой сын?
Мой голос звучит взволнованно, немного дрожит. От былого спокойствия и облегчения не осталось и следа, я вся переполнена беспокойством и страхом. От кончиков пальцев ног до макушки.
— Виктория Андреевна забрала его на обследование. Не переживайте, его скоро принесут.
Девушка мило улыбается и покидает палату, предложив перед этим завтрак. Знаю, что мне нужно поесть, но кусок в горло не лезет. Совсем. Волнение не покидает меня даже после информации от медсестры. Оно преследует, гложет, не дает покоя. Мне ничего не остается делать, как лежать и ждать своего малыша.
И вспоминать, что произошло вчера… кроме родов…
Дан не мой брат. Анализ ДНК отрицательный. Но как? Как так получилось? С чего Дан взял, что виноват его отец? Или не его, а мой? Не знаю. Я так запуталась в наших родственных связях! Они пугают меня, заставляют ужаснуться от одной только мысли, что нас поджидает этот ад. Не хочу вспоминать, какой ужас настиг меня, когда ко мне подбежал Григорий Викторович и когда Дан избил его. Отчим жив после этого? Или остался лежать на асфальте? Дан вряд ли пришел за ним после того, как отнес меня.
Интересно, где Дан? Почему он не зашел в палату после родов? Почему его нет рядом сейчас? Где он?
Задаюсь этим вопросом уже второй день, но никак не могу найти ответ на него. Его взволнованный взгляд до сих пор стоит перед глазами. Сначала ярость, окутавшая его, когда он увидел нас с отцом, затем волнение и проявление маленьких зеленых крапинок в радужке, когда у меня резко заболел живот.
Он придет к нам? Взглянет на Диму? Мы ведь будем счастливы, да? Все проблемы решены, мы не родственники, мы любим друг друга. У нас есть сын. Хэппи Энд? Я так надеюсь на него, но грудь все равно сжимается от волнения, от предчувствия чего-то плохого…
 
— Кто у нас недавно родил? — слышу знакомый голос. На мгновение мне кажется, что он принадлежит Дану, что это он пришел ко мне. К нам.
Но в дверях стоит Аленка…
Как я умудрилась перепутать голос подруги с голосом любимого?
— Привет, — хрипловато-устало произношу внезапно возникшей подруге.