Леди-киллер
В глубине души Лиззи гордилась матерью. Мать — следователь! Это производило на окружающих впечатление. Лиззи даже завидовали порой. Она унаследовала от матери внешность, чего нельзя было сказать об уме и сообразительности. Кэйт Барроуз, на ее взгляд, являлась не лучшим примером для подражания, но хуже всего было то, что мать никогда не старалась влиять на Лиззи, не заставляла ее делать что-либо против ее воли.
Свободное время они проводили вместе, и им было хорошо, Лиззи дорожила вниманием матери. Но тем обиднее было, когда Кэйт поручали очередное «большое» дело и она с головой уходила в работу, а Лиззи снова оказывалась заброшенной и одинокой. Ее как бы отодвигали на второй план, а на первый выступали другие люди, другие дела, и им мать отдавала все силы и энергию. Она часто возвращалась домой, когда Лиззи уже спала. Просыпаясь, бывало, среди ночи, девочка ждала, затаив дыхание, когда мать тихонько подойдет к постели и коснется своими прохладными губами ее лба. И ей так хотелось обвить руками нежную шею матери и сказать, как она скучала по ней! Но Лиззи никогда этого не делала. От матери пахло духами «Джой» и сигаретным дымом, от которого на глазах выступали слезы.
Лиззи глотнула кофе, уже едва теплого, кончиком пальца сняла с него пленку, стряхнув ее в блюдечко.
Время от времени появлялся отец, и тогда в доме творилось что-то невообразимое. Лиззи любила, когда отец приезжал. Он был ласков, внимателен, дарил ей подарки. Но, проснувшись однажды утром, она обнаруживала, что его нет. Иногда она замечала, что отец спит вместе с матерью. И потом мать сияла от счастья. Но он опять исчезал, а вместе с ним все хорошее и доброе, что он приносил в их жизнь. Мать страдала, Лиззи тоже страдала, а бабушка сердилась!
Она слышала, как рыдает мать по ночам, и это разрывало ей сердце. Наивная девочка! Она клялась себе не разговаривать с ним, если он снова появится, не поддаваться на его обман. Но шло время, и, возвратившись в один Прекрасный день из школы, она забывала о своих клятвах, увидев в кресле отца. Своим ласковым голосом он говорил, как она выросла, обещал никогда больше не уезжать от нее, и все начиналось заново.
Но продолжалось, как всегда, недолго!
Бабушка была главной опорой Лиззи, и девочка буквально обожала ее. Но почему она ничего не делала, чтобы мать почаще бывала дома? — недоумевала Лиззи. И чего ради всю свою жизнь посвятила дочери и внучке? Постепенно Лиззи пришла к выводу, что бабушка просто глупа. Ведь и мать, и она сама — обе взрослые и не нуждаются в опеке.
Эти мысли, занимавшие Лиззи целых две недели, начали давать свои плоды.
Ей так хотелось уехать в Австралию, забыть обо всем случившемся! Время лечит. Новые впечатления, новые люди, смена обстановки помогут ей обрести душевный покой. Она прочла в больших карих глазах матери столько смятения и муки, что сердце ее наполнилось неведомым ей прежде страданием.
Раньше она не признавала ничего, кроме собственных чувств и желаний. Не задумывалась о том, каких трудов стоило матери ее вырастить, выкупить дом, содержать семью.
За время своего пребывания в больнице Лиззи не только стала выздоравливать, но и прозрела.
Лиззи поглядела на свои руки. Теперь красные шрамы на запястьях постоянно будут напоминать ей о том, что она сделала. Но и маме, и бабушке.
Самое лучшее — улететь в Австралию и дать матери возможность прийти в себя.
Лиззи допила кофе и, взглянув на открывающуюся дверь, увидела отца. Сердце ее учащенно забилось. Он стоял на пороге с букетом цветов и улыбался той самой улыбкой, от которой ее с некоторых пор коробило. Впервые в жизни Лиззи призналась себе, что отец ее раздражает!
И ей стало грустно.
Она взяла у отца цветы, выразила из вежливости восхищение, и между ними завязался разговор. Лиззи улыбалась его шуточкам, но всячески избегала тем, касающихся личной жизни матери. Сегодня ее мысли были заняты предстоящим возвращением домой.
Но об этом Лиззи не обмолвилась ни словом, потому что знала, что он захочет отвезти ее домой. Только этого матери не хватало — встречи с Дэнни Барроузом! Лиззи заметила, что отец без часов и золотых украшений, которые постоянно носил. Наверняка заложил!
Лиззи теперь уже была способна смотреть на вещи по-взрослому.
Патрик вместе с Уилли стоял у могилы своего единственного чада. Цветы еще не увяли, и он разложил их по всему холмику. Венки, их прислали больше сотни, Патрик распорядился отправить в больницу Грэнтли, расплести и разнести цветы по палатам. Он был благодарен всем, кто помнил его дочь и разделил с ним его горе. И их оказалось немало. На похороны пришли даже школьные учителя Мэнди, и вовсе не из-за ее знаменитого отца. А из-за нее самой. Ее знают и любят все. Знали и любили, тут же поправился он.
Уилли насвистывал какой-то мотивчик. Патрик повернулся к нему и увидел, что тот рассматривает надпись на надгробном камне Рене. Заметив, что Патрик повернулся к нему, Уилли улыбнулся:
— Помнишь, как Рене не пустила тебя в дом?
Патрик нахмурился:
— Когда это было?
— Ну, вскоре после свадьбы — вы тогда снимали квартирку в Илфорде!
Патрик вспомнил и улыбнулся. Да, это был их первый общий «дом», Патрик тогда еще пытался сказать миру свое слово. Обоим было по семнадцать лет. Дети, изображавшие из себя взрослых!
Уилли между тем продолжал:
— Был канун Рождества, и мы с тобой сидели в ресторане «Илфорд Палэ», припоминаешь? Ты упился до чертиков, и я с трудом дотащил тебя до дому. А Рене взяла и заперла дверь на засов. Пришлось мне волочь тебя к себе. Ты едва стоял на ногах и хватался за мою мамашу!
— Да, вспоминаю. А когда на следующий день я заявился домой, Рене швырнула мне в физиономию рождественский ужин.
Согретые общими воспоминаниями, друзья засмеялись.
— Да, она была девушка что надо, старушка Рене! Признаюсь, Пэт, я часто мечтал о ней, честное слово!
— Ну вот, а теперь нет ни Рене, ни Мэнди!
И Патрик с тяжелым сердцем пошел прочь от могил. Уилли догнал его и зашагал рядом.
— Эта твоя Кэйт чем-то напоминает Рене. Не внешностью, нет, скорее характером!
— Понимаю, что ты хочешь сказать, — кивуул Патрик.
— Это у вас серьезно, да? Ну, эта ваша связь? — Уилли умолк, понимая, что затронул слишком деликатную тему, но врожденное любопытство взяло верх над страхом.
Патрик остановился на свежеподстриженном газоне кладбища «Корьетс Тэй» и пристально взглянул на друга.
— Да, приятель, серьезно! Ты, кажется, счастлив, что знаешь все подробности моей «скандальной связи»?
Уилли поскреб подбородок.
— Ладно, брось! Ты же мой приятель! Я просто хотел узнать, все ли у вас хорошо!
Патрик покачал головой и помахал кулаком перед носом Уилли:
— Мы столько лет вместе! И все друг о друге знаем. Так вот, старина, я в полном порядке! Это тебя интересовало?
Уилли ухмыльнулся:
— Вот и прекрасно! Пойдем в «Робин Гуд», дернем по кружечке пива! Я там давным-давно не был. В молодости мы называли эту закусочную «летающей бутылкой», помнишь? Усядемся, бывало, там на веранде, поставим рядом колясочку с Мэнди и трясемся от страха, как бы кто-нибудь не увидел и не доложил Рене, что мы потащили ребенка в закусочную!
Патрику казалось, что все это было вчера, волной нахлынули воспоминания, и он улыбнулся Уилли.
На Мэнди тогда было бело-розовое платьице «органди», и она дрыгала от восторга своими пухлыми ножками всякий раз, как Уилли корчил ей рожу.
Впервые Патрик вдруг понял, что Уилли, пожалуй, переживает смерть Мэнди так же тяжело, как он сам. Ведь она была ему словно родная дочь. Выросла на его глазах. Не было случая, чтобы Уилли забыл о дне ее рождения или о подарке к Рождеству.
К горлу Патрика подкатил комок, он с трудом справился с волнением, взял Уилли под руку, а тот слегка похлопал его по затянутой в перчатку руке…
— Я все хорошо помню, Уилли, — сказал Патрик.