Одержимость шейха (СИ)
Сейчас больше ничего нельзя сделать, остается только ждать. Делать то, что подобно пытке. Смотреть, как она лежит на животе, оголенная по пояс, в окровавленных ошметках разрезанной рубахи, слушать ее медленное и тяжелое дыхание и перебирать ярко-рыжие волосы, беспорядочно разметавшиеся по подушке. Несколько прядей на лбу слиплись от пота, и я, не удержавшись, убираю их с изможденного лица девушки, на щеках которой уже появился здоровый румянец.
Как она выжила? Судя по ожогам, Джансу несколько часов пролежала под палящим солнцем. Она слишком нежна, чтобы бороться в таких условиях за свою жизнь, и все же ей удалось противостоять безжалостной пустыне, убивающей все живое. Все, кроме нее.
Джансу подобно редкому цветку, рожденному под солнцем, но совершенно не приспособленному к жизни под ним. Возможно, небесное светило грозилось ее убить, потому что завидует девушке, способной затмить его цветом своих волос в сочетании с белоснежной алебастровой кожей, которая сейчас покрыта пятнами и кровавыми бороздами.
Сжав челюсти, я склоняюсь к Джансу ниже, все еще не решаясь прикоснуться к ней так, как мне хочется. Изучаю то, что станет недоступным для меня, как только ее зеленые глаза распахнутся, чтобы вонзить в меня копья ярости. Любуюсь тонкой, едва ли не просвечивающей кожей и длинными, черными как ночь ресницами, которые изредка трепещут во сне. А еще эти губы... Пусть сейчас они потрескавшиеся и в них нет жизни, но их аккуратная, выразительная форма сводит меня с ума. Такие я когда-то видел на родине матери у фарфоровых кукол. Они как изящное и неповторимое украшение этой девушки. А на вкус слаще рая. Сглатываю, когда неспешно вдыхаю особый запах ее волос с легкой примесью цитрусовых нот. Цветок пустыни. Этому аромату нет объяснения, но он влечет меня на животном уровне.
Я теряю ход времени, одержимо касаясь пальцами шелковистых локонов, и даже не замечаю, как мои прикосновения убаюкивают Джансу, и ее дыхание наконец выравнивается. Она заснула. Возможно, причина в моих прикосновениях, а возможно, все дело в ее изможденном организме. Мне известно об этом состоянии как никому другому.
Убедившись, что у нее спал жар и ее сну ничего не угрожает, я поднимаюсь и выхожу из комнаты, нуждаясь в глотке прохладного ночного воздуха. Присаживаюсь на каменном крыльце, наслаждаясь каждым вздохом.
Я даже не понимаю, в какой момент облокачиваюсь спиной о холодную стену и отключаюсь.
Не знаю, сколько времени я проспал — после долгих бессонных ночей, кажется, целую вечность, — но прихожу в себя от женских голосов, среди которых узнаю ее. Джансу.
Поднимаюсь и как можно тише захожу в дом, чтобы расслышать их разговор. Девушке явно стало легче.
— Не поеду, Магра… — дрожащий шепот режет мою душу. — Дай мне яда, умоляю-ю. Не дай совершить грех. Клянусь, если он прикоснется ко мне, я вспорю ему глотку.
— Воительница, — гордо заявляет ведьма. — Этим ты его и околдовываешь.
— Я никого не околдовываю! — шипит Джансу, после чего слышится стон боли, и ее ярость приглушается. — Я просто хочу жить, Магра. Хочу обрести свободу! Я не вещь и к подобному отношению никогда не привыкну. Считай меня глупой, да кем угодно! Только если для тебя отстоять крупицы гордости ничего не значит, то для меня это все! Я не смирюсь с такой жизнью никогда. Я из дома убежала из-за этого, но то, что происходит в вашем мире… это варварство!
Скрипучий смех.
— Вы оба глупцы, которые в конечном итоге убьют то, что могло было сделать вас только сильнее.
— Нет никаких нас. Он животное!
— Это животное целые сутки просидело у твоей кровати, руки этого животного заживляли каждую рану на твоем теле, голос этого животного молился, чтобы ты выжила. — Наступает тишина, которую нарушает укоризненный тон старухи. — У каждого животного есть сердце, и оно способно любить. Но ты не способна этого увидеть из-за своей ненависти. Она ослепила тебя так же, как когда-то ослепила и его.
— Ч-что? Н-ненависть? Т-ты… Это меня ослепила ненависть? Что ты такое говоришь, Магра? Он причинил мне боль! Боль, о которой я никогда прежде не знала!
— Сила женщины в том, что она может быть пламенем даже среди льдов, — спокойно поучает ее Магра в привычной себе манере. — Только женщина способна вынести боль и не сломаться, обернуть ее в свою пользу и показать власть над любым мужчиной.
Не желая больше слушать бред ведьмы, лишаю Джансу шанса ответить и появляюсь в дверях.
Она сидит на постели и так и замирает, вцепившись руками в края кровати, пока Магра стаскивает с нее остатки рубахи, а потом незамедлительно уходит прочь, оставляя передо мной обнаженную девушку.
Словно опомнившись, Джансу прикрывает руками полную грудь, но вид ее светло-розовых вытянутых сосков уже затуманил мой разум. За жалкое мгновение в моем горле пересохло, как в пустыне в самый жаркий день, и даже когда сглатываю, облегчения не ощущаю, зато отчетливо чувствую, как в штанах становится тесно.
Делаю вдох. Снова и снова. Только пламя желания разгорается лишь сильнее, настолько, что язык начинает покалывать, а зубы сводит от желания почувствовать вкус проклятых розовых сосков. И лишь нарастающая в груди злость на самого себя за слабость перед этой девушкой помогает мне прийти в чувства и сдвинуться с места.
С каждым шагом я замечаю, как сильно бьется жилка на ее тонкой шее. Джансу даже не успевает пискнуть, как я беру одеяло и, накинув на нее, убираюсь прочь. Снова на улицу, желая прямо сейчас оказаться похороненным среди льдов, чтобы пламя, раздирающее грудь, стихло. Только это невозможно. Оно подвластно лишь той, что прямо сейчас презирает меня, сидя в комнатушке ведьмы. Проклятье, ее ненависть подобна отраве…
Я задыхаюсь ей.
Часто хватая ртом воздух, сжимаю и разжимаю кулаки, едва совладая с тем, как сердце выламывает ребра.
— Каково это, спустя столько лет чувствовать, как в груди бьется сердце? — раздается хриплый голос Магры из тени крыльца, и я тяжело сглатываю. — Эта девушка способна вернуть тебе то, что было уничтожено много лет назад.
Склонив голову, я делаю успокаивающий вдох и усилием воли заставляю себя отодвинуть собственные желания.
— Ни одной женщине не вернуть то, что уничтожила родная мать, — я издаю мягкий протяжной свист, прежде чем замечаю черную точку, объятую пылью песков. — Девушка останется здесь еще на пару дней. Я вернусь за ней, когда она наберется достаточно сил, чтобы выдержать дорогу в седле, — с этими словами я запрыгиваю на подоспевшего вороного скакуна и, не оборачиваясь на старуху, пускаюсь прочь.
Глава 25. Я знала его еще до того, как он появился на свет.
ДЖАНСУ
Сердце стучит в такт скачущим мыслям, пока я пытаюсь разглядеть в старом зеркале спину с ярко-розовыми полосами. Сейчас, благодаря струящемуся в окно яркому дневному свету, я могу видеть явные улучшения. В это сложно поверить, но они выглядят, словно прошло не три дня, а минимум месяц. И, будто не веря своему отражению, я провожу пальцем по свежему рубцу в районе лопатки, вновь удивляясь тому, как быстро рассечения зажили, а от ожогов и вовсе остались лишь тёмные пятна.
И это единственное, что напоминает о том, через какую адскую пытку мне пришлось пройти.
Окончательно боль ушла еще вчера, осталось лишь чувство усталости, но, думаю, если продолжу следовать всем указаниям Магры, возможно, мое состояние совсем скоро придет в норму, а рубцы станут не такими заметными. Рядом с доброй ведьмой хочется верить в чудеса, а даже если и не хочется, она заставит. Поэтому, спустив платье до бедер, я беру баночку с мазью и начинаю наносить ее на повреждения, до которых могу достать сама, а остальные мне обычно помогает смазать Магра, появившаяся, как раз когда я пытаюсь дотянуться до ран на спине.
Устало выдохнув, я позволяю дрожащим рукам расслабиться, а ей уложить себя на живот и закончить начатые мной процедуры. Старушка, не торопясь, обрабатывает каждое рассечение своими умелыми пальцами, напевая под нос тихую нежную мелодию, которая в совокупности с заботливыми руками погружает меня в сон.