Одержимость шейха (СИ)

— Так избавься от меня, — провоцирует ведьма, не отрывая от моего рта колдовского взгляда, и я с трудом удерживаюсь от желания встряхнуть ее, как чертову куклу и бросить на пол.
— Признайся мне, что ты трахалась с моим братом, и я сделаю это, — припечатываю раздраженно. — Не сомневайся.
Открывает рот, но тут же закрывает его. Жаль, что ненадолго.
— Я больше не собираюсь перед тобой оправдываться, — шипит, гневно царапая мои кисти, а глазами умоляя меня ослабить хватку, только я игнорирую эту мольбу. И уже через мгновение в этих же глазах среди ужаса и страха разгорается раздражение, сменяющееся злостью. — Ты больше не напугаешь меня, — ее голос начинает дрожать от подступающих слез, но она отчаянно подавляет их, в то время как я испытываю дикую потребность закрыть ее глупый рот поцелуем, но каким-то образом удерживаюсь от греха. Сгорая от того, какие необратимые процессы вызывают у меня в крови ее слова, будто каждый сантиметр моей кожи высекают смоченной в кислоте плетью. — Не сейчас, так завтра я спрыгну с этого балкона. Ни завтра, ни послезавтра я не достанусь ни тебе, ни твоему брату. Никому. Я лучше сдохну, чем позволю вам обращаться со мной…
— Кус ом мак!!! Заткнись! Закрой свой рот, ведьма! — рявкаю ей прямо в лицо и, чтобы не придушить на месте, одним движением закидываю себе на плечо, широкими шагами быстро направляясь в комнату. Уйти. Я должен уйти от нее. Спустя секунду уже бросаю Джансу на кровать, и она с глухим аханьем подпрыгивает на матрасе.
Так и замирает, лёжа на спине, с часто вздымающейся грудью, глядя в потолок.
Сдавливаю челюсти и отворачиваюсь. Приказываю себе не смотреть на ее распростертое в шелковых простынях тело. Не думать о том, каково будет подмять под себя эту девушку и устроиться между ее персиковых бедер.
Издаю приглушенный рык и, больше не теряя времени, закрываю двери на балкон, запечатываю их намертво, чтобы и мысли у нее не возникло выполнить свои угрозы. Угрозы! Сука! Угрожать мне вздумала?!
Совсем размяк с ней, каждый раз жалею ведьму, позволяю вдоволь пользоваться всеми благами, которыми я окружил ее. Хватит! Будь я проклят, если еще раз подумаю о рыжей суке! Самое время напомнить Джансу, что отныне каждый ее вздох будет только с моего позволения. Резким ударом впечатываю кулак в стену. А-а-а. Кусссоммммак!!! Выть охота от того, как меня разрывает где-то глубоко внутри. Не могу успокоиться. Хочется причинить ей боль. Сделать так, чтоб глаза в пол опускала, когда почует мое приближение, но, оттолкнувшись от закрытых дверей и повернувшись в ее сторону, получаю все в точности до наоборот. Снова этот пронзительный взгляд глаза в глаза. Бессмертная!
— Забудь о том, что сможешь стать моей женой, — предупреждаю с угрозой в голосе. — Этого не будет. Но я даю тебе последний шанс сознаться во всем. Ты должна заслужить мое снисхождение правдой.
Останавливаюсь, нависая над дрожащим телом и с минуту травлю взглядом. Жду, когда раскроются лживые губы, когда она скажет то, что усмирит бурю в моей груди, только вместо этого получаю проклятую тишину, сквозь которую улавливаю лишь неровное дыхание девушки. Лживая дрянь. Отшатываюсь от нее и провожу ладонью по лицу, так и не услышав важных для себя слов. Ничего. Только молчание. Которое сводит меня с ума. Глупая женщина. А я ведь пытался дать ей шанс. Другую бы сразу выставил на всеобщее обозрение и лично высек плетью, а эту жалко. Вот только именно это и вызывает во мне то, что отравляет меня самого. Убивает. Медленно и мучительно.
— Сними с себя платье, ты больше не имеешь права носить мои подарки, — хладнокровно заявляю я и, развернувшись, широкими шагами иду на выход. — Наслаждайся последней ночью в комнате, завтра ты переедешь в подобающие условия.
— Неужели я настолько грязная, что даже не возьмешь меня? — раздается позади дрожащий голос, однако я не останавливаюсь, иду вперед, прикладывая нечеловеческие усилия, чтобы не вернуться и не доказать ей обратное. Не попадусь в эту ловушку.
Так я думаю, пока вдруг мне не прилетает в затылок чем-то твёрдым, вынуждая оцепенеть на месте. Что за… Делаю успокаивающий вдох, в то время как тишину прерывает лязганье отскочившей от моей головы металлической фляжки, которую когда-то я дарил своему брату. Только это ничто по сравнению с тем, что ведьма бросает вдогонку:
 
— Заставь меня забыть своего брата.
Дыхание становится глубокое и резкое, напряженные плечи вздымаются вверх-вниз, а кровь в члене начинает кипеть еще мощнее. Она будит во мне зверя, который еще никогда не получал свободу от рук женщины, но ей это удается с легкостью, всего лишь парой слов.
Зажмуриваюсь и выдыхаю воздух сквозь сдавленные челюсти. Обычно я с одного взгляда могу решить, виновен человек или нет, но с ней… С ней нет четких границ, невозможно установить истинную причину ее поступков, она как стихийное бедствие, в которое я попал по какой-то неосторожности. И теперь выход только один — ринуться в самую глубь и вырвать сердце самой настоящей Уль-Аззы (прим. автора — аравийская дева-воительница, младшая из доисламской триады, ее называют «самой могущественной», в любой битве она яростно сражается, решительно защищая то, что считает своим).
Встряхиваю головой и стягиваю свои волосы на макушке в кулак, сжимаю так, что искры из глаз, желая отрезвить разум болью, прежде чем обернуться и пронзить девушку взглядом, который заставит ее упасть на колени. Но она так воинственно смотрит на меня своими колдовскими глазами, что на колени упасть есть все шансы у меня. Внутри этой девушки, под золотым сиянием прекрасной лисы, скрывается змея, ядовитая и коварная, подползающая настолько тихо, что травинка не шевельнется, а заметишь ты ее, только когда она подберется к твоей шее, обернувшись вокруг смертельной петлей, однако я никогда не позволю этому случиться.
— Сначала я трахну тебя, — утробно рычу, не спуская глаз с диковиной зверушки, смотрящей на меня теперь, будто я грузовик, который ослепил ее светом фар. — А потом кастрирую родного брата.
Срываюсь с места, ощущая, как жгучее возбуждение постепенно поднимается по позвоночнику. Проклятье, даже если придушу ее в итоге, то сначала трахну, я хочу эту женщину. До скрежета зубов хочу. Особенно когда она начинает убегать от меня, семеня маленькими шажками назад, пока не врезается спиной в каркас балдахина.
— Повернись и встань на колени, — припечатываю хладнокровно, скрывая рвущийся из груди огонь. Ее хрупкость и невинность, которую сейчас она выставила вместо щита, сбивает меня с толку. Только его пробивает картина, как Джансу сидела на моем брате, а ее грязный рот не оставляет мне сомнений в том, что она далека от невинности. — Я не собираюсь ждать, Джансу, — ужесточаю голос. — Выполняй. И лучше не провоцируй. Я и без того на грани. Трахну так, что ты возненавидишь всякий член, приблизившийся к тебе на метр.
Гребаный ад. Я пугаю ее и не могу остановиться. Но вместо того, чтобы выполнить мой грубый приказ, она втягивает носом воздух и садится на край кровати. А потом делает то, чем впрыскивает в мою кровь убойную дозу яда, выстреливающую прямо мне в мозг. Она раздвигает ноги, как самая невинная шлюха на свете. И даже подол длинного платья не спасает ее от растущего гнева в глубинах моего сердца. Перед ним она также раздвигала?
— Хочу видеть твое лицо, — подписывает себе приговор, и я отсчитываю его исполнение по пульсирующей точке на ее тонкой шее. Один, два, три... Рывком хватаю дрянь за шкирку и со всей яростью вжимаю ее лицо в шелковые простыни, в которых теряется громкий испуганный визг.
— У шлюхи нет этого права, — рычу Джансу на ухо, еще крепче сжимая ее загривок ладонью, в то время как второй рукой приспускаю шаровары. Девушка вздрагивает вместе с грубым движением, которым я задираю ее проклятое платье. А как только высвобождаю болезненно пульсирующий член и провожу им по гладким складкам, Джансу принимает попытку дернуться, однако моя хватка ужесточается, и я намертво пригвождаю дрожащее тело к матрасу. Точка невозврата пройдена, она никуда не денется. Провожу грубее, задевая головкой напряженный клитор, и дурею, как от запретного наркотика. Повторяю скольжение снова и вырываю из нее громкий вздох, после чего она позволяет мне услышать ее частое дыхание. Толика сомнения все-таки зарождается в моей груди, и, хмыкнув, я склоняюсь к испуганному лицу, которое она повернула в сторону: — Ты спала с моим братом?