Когда земли окутает мрак

– Нет, – сказал он. – Не открыл бы.
Девичьи губы задрожали, словно листья на ветру.
– Больше, – холодно ответила она, – нам говорить не о чем.
От отчаяния Брон едва не лишился рассудка. Сам не понимая, что делает, он шагнул вперед.
– Хейта… прости… – Он протянул руку, пытаясь к ней прикоснуться.
Девушка отпрянула, точно к ней подступило кровожадное чудище.
– Прости?! – воскликнула она. – Так просто? Взять и простить за всё? Ты отца моего убил! И готов был скрыть это от меня? Да кто ты после этого?!
– Мерзавец, – прошептал Брон.
Хейта ядовито хмыкнула.
– Можно и так сказать.
Оборотень вновь поднял на нее горестные глаза.
– Ты должна знать, что не проходит ни дня, чтобы я не сожалел о содеянном. Мне снятся кошмары, где я убиваю его снова и снова, и я просыпаюсь в холодном поту.
Девушка жестко сощурилась.
– Хорошо.
– Твой отец был мне дорог! – порывисто бросил Брон. – Я был чужаком среди своих. А Хальд стал мне другом. Единственным другом…
Хейта поменялась в лице.
– Замолчи, – почти прошипела она.
Но остановиться оборотень уже не мог.
– Другом, которому я мог доверять…
– Замолчи! – Девушка толкнула его что есть мочи.
– Я потерял родителей. А Хальд… он заменил мне отца.
– Закрой рот! – себя не помня закричала Хейта.
Очередной удар пришелся оборотню в грудь. Но в этот раз всё вышло иначе. Яркая вспышка отшвырнула Брона к подножью старого дуба. Когда он поднялся, девушки рядом уже не было.
Хейта неслась вперед не разбирая дороги. Ноги не слушались. Ее шатало словно пьяную. Слезы застилали глаза. Она захлебывалась ими. Давилась обезумевшим ревом. Тело била частая дрожь.
Ярость, обида, ужас, отчаяние, боль – все эти чувства разом набросились на нее, точно изголодавшиеся людоеды, и теперь рвали ее, раздирали на части, и каждый отчаянно жаждал урвать кусок пожирней.
Очередной неровный шаг. Сапог зацепился за кочку. И девушка растянулась во весь рост. Приподнялась на локтях. К лицу пристала земля. Но Хейта даже не попробовала утереться. Закусила и без того искусанные губы, содрогаясь от рыданий. Боль жгла изнутри, точно неведомая тварь, желавшая выбраться наружу, находя выход в потоках слез, от которых рубаха уже насквозь промокла.
Он убил ее отца. Разорвал горло, проломил грудь, разбросал куски тела по земле. Залил его кровью всё вокруг: землю, травы, кусты. Он. Тот, кого она полюбила.
Хейта содрогнулась всем телом. Сдавленно прохрипела:
– Не по своей воле…
«Все равно, – возразил внутренний голос. – Как смотреть на него теперь, зная это? Как говорить? Как позволить к себе прикоснуться? Все кончилось, едва успевши начаться…»
Всё, о чем она сперва боялась мечтать, а потом уже перестать не могла, все надежды – всё это обратилось прахом. И не будет уже ничего. Никогда.
Не в силах дольше терпеть, девушка закричала. Она кричала от ужаса и бессилия. От ярости. И от одуряющей боли. Ей хотелось наброситься на него. За то, что он сделал. За то, что молчал. И за то, что хотел утаить. Ведь вспоминать без дрожи то, что с ними было в лесу Лиловой Синевы, она теперь не могла.
Но она не собиралась возвращаться. А потому оставалось только кричать. Вопить. Голосить. До боли в горле. До хрипоты. До темноты в глазах. Пока кричать уже совсем не останется сил.
Брон шел медленным, неровным шагом. Глаза его, потухшие, безучастные, ничего вокруг не замечали. Он не понимал, куда направляется. Хотя, по правде, ему было на это наплевать. Скажи кто, что впереди топкое болото, он бы, наверное, даже шагу не сбавил.
Случилось именно то, чего он до смерти боялся. Хейта узнала правду. И это разбило ей сердце. Он разбил ей сердце. Всё. Конец.
Конец всему, что было между ними. Волшебное будущее, навеянное робкими грезами, было утеряно навсегда.
«Ясное дело, – зловеще клубились мысли, – ведь хорошо бывает у других, а ты обречен бродить во тьме, изгой. И причинять боль тем, кто тебе дорог».
* * *
Оборотень был убит и потерян. Он мало того, что не почуял приближения остальных, даже ухом не повел, когда послышались их негромкие голоса.
 
– Говорю вам, сидят они в каком-то укромном месте и думать про нас позабыли, – уверенно заметила Харпа.
– Прошло уже часа два, – возразил Мар. – Им обоим известно, что огонек может вспыхнуть в любой момент. И они бы не стали так исчезать. Говорю вам, что-то произошло!
– На что им твой огонек! – едко фыркнула девушка. – Когда у них любо-овь! Поцелуи, объятья, страсть, пылкие признания… – Она осеклась, приметив оборотня, однако ничуть не смутилась. – О, а вот и Брон!
Упырь вздохнул с облегчением:
– Слава звездам! А я уж решил, вы в беду попали. – Он пытливо огляделся. – Эй, а Хейта где?
Оборотень не ответил. Он даже не остановился. Так бы, наверное, и прошел мимо, если бы его не остановил Гэдор. Брон недоуменно уставился на заскорузлую руку, легшую ему на плечо. Перевел взгляд на следопыта. В серых глазах мелькнула тень узнавания.
– Гэдор?
Следопыт все понял без слов. Смежил веки, словно превозмогая боль.
– Ушла?
Оборотень кивнул.
– Куда пойдет, не сказала?
Тот покачал головой. Харпа непонимающе переводила взгляд с одного на другого, а потом вопросила грозно:
– Что это значит? Куда Хейта подевалась?
– Я сказал ей правду, – глухо ответил Брон. – Что убил ее отца. Сперва она отказывалась поверить. Потом… чуть с ума не сошла. Разгневалась, отбросила меня светом и исчезла.
Упырь, все это время пытавшийся уразуметь смысл сказанных слов, подскочил на месте как ошпаренный и оторопело вытаращил глаза.
– Ты сделал что-о?!
Вместо оборотня ответил Гэдор:
– Ты все верно расслышал. Когда-то Брон убил человека по имени Хальд. И вышло так, что нашей Хейте он приходился отцом.
У Мара челюсть отвисла от изумления.
– Ну и дела, – только и смог вымолвить он.
– А я все гадала, чего это она на волков-оборотней взъелась! – крякнула Харпа. – Стало быть, вот откуда ноги растут. Однако что виной всему именно Брон – о таком я даже подумать не могла!
– Поверь мне, – мрачно отозвался следопыт, – никто не мог.
– И как давно вам двоим об этом известно? – насупился упырь, скрестив на груди жилистые руки.
– Когда у медведей-оборотней были, в последнюю ночь, тогда всё и выяснилось, – ответил Гэдор. – Брон рассказал мне. Не то чтобы он очень хотел. Я застал его врасплох, и больше ему ничего не оставалось.
– А мы, выходит, с Харпой, знать правду не заслужили? – вконец разобиделся Мар.
– Эту правду вообще никому знать не надо было, – неожиданно нарушил молчание Брон.
– Так, а кто ж тебя-то за язык тянул! – воскликнул упырь.
Оборотень процедил сквозь зубы:
– Химера.
Харпа недоверчиво прищурилась.
– Неужто рогатая тебя имела в виду, когда намеки гнусные делала? – Она цокнула языком. – Вот кобра коварная! Всё-то ей известно. Откуда, хотелось бы знать! – Харпа неодобрительно покосилась на оборотня. – Но и ты тоже хорош! Чем тебе человек этот помешал?
– Ничем, – обронил тот. – Он мне другом был. А братьям моим – как кость поперек горла. Они меня мерк-травой опоили. Я всбесился. Ну и… задрал его.
– Твари они, а не братья, – сверкнул глазами Мар и развел руками. – Но если они тебя опоили, ты вроде как и не виноват.
Харпа закатила глаза.
– Дай-ка я тебе кое-что растолкую, – добавила она. – Дело тут не в том, кто виноват. Брон был тем, кто оборвал жизнь отца Хейты. Пролил его кровь. Лишил Хейту дорогого ей человека. – Она поглядела на оборотня. – Будь это мой отец, я бы тебя за это, может, и не убила. Но отметелила б так, что ты бы имя свое позабыл на веки вечные. – Она криво ухмыльнулась. – Без обид.
Брон не пошелохнулся. Его растерзанные чувства остались надежно погребены под омертвелым лицом, эдакой нерукотворной маской. Только губы незаметно шевельнулись: