Когда земли окутает мрак

Дэйр вновь ничего не ответил, окинул пленников лихорадочным взором, развернулся и кинулся к выходу.
– Ты что, язык проглотил? – гаркнула напоследок Харпа.
Дэйр кинул связку ключей Гору. И ноги его часто-часто застучали по пыльным ступеням. Гор в свою очередь кинул связку Орму. Тот подскочил на лавке, испуганно озираясь.
– Ты первый сторожишь, – осклабился Гор. – Вечером сменю. – И он принялся тяжело подниматься наверх вслед за Дэйром.
Гэдор тем временем недоуменно поглядел на Харпу.
– Ты чего? На что было на паренька бросаться? Он и так от страха ни жив ни мертв. Ведь совсем зеленый еще!
– Когда я была зеленой, то не могла позволить себе трусость, – отозвалась Харпа. – Мне надо было выживать. Либо ты – либо тебя. И я выживала. А он просто сосунок желторотый. – Она презрительно сплюнула себе под ноги.
– Не суди всех по своей мерке, – сказал Брон. – Паренек вроде неплохой.
– Неплохой, и смелости побольше, чем у этих остолопов, будет, потому я время на него и потратила, – отозвалась та. – Таким как он, неплохим, но мямлям, порой пинок хороший нужен, чтобы действовать начали, вот он его и получил. – Она огляделась, точно впервые осознала, где находится, и язвительно бросила: – Чудесно! Лучше просто быть не может! Хейта и Мар нуждаются в нашей помощи, а мы сидим тут в грязном подземелье, как какие-то воры!
– Драка бы нас до добра не довела, – ответил следопыт. – Гул пообещал расквитаться и с Тэей, и с людьми. А он такой, что может. В его распоряжении драконье пламя, а в сообщниках – хорги.
– Пускай так, – кивнула девушка. – А то, что мы в тюрьме сидим, это, по-твоему, хорошо?
– Это меньшее из зол, – вздохнул тот. – Брону всё равно нужно время, чтобы рука срослась. А теперь не мешай, пожалуйста, мне надо подумать.
– Думай на здоровье, – пожала плечами та. – Кроме этого, тут все равно делать нечего! Интересно, они кормить не станут нас всех или только меня?
Брон равнодушно плечами пожал.
– Если что, с тебя половина того, что дадут, – требовательно заявила Харпа.
– Тебе что, правда есть хочется? – недоверчиво покосился на нее Брон.
– Я бы не отказалась! – ничуть не смутилась та. – У меня еще с леса живот сводит. Шутка ли – одолеть стольких хоргов! И вообще, силы надо беречь.
– Правда твоя, – отозвался Брон. – Можно взять пример с Мара.
Харпа непонимающе прищурилась.
– Крысами подзакусить, – пояснил оборотень. – Мар рассказывал, в особо трудные времена ему приходилось.
Харпа поморщилась.
– Да мне хоть нож к горлу приставь, крысу я жрать не стану!
Брон ответил без улыбки:
– Станешь, если не будет иного выхода. И ремень свой сожрешь, и сапоги.
  
VIII
 
Мир проносился мимо Мара стремительно. Ветки больно хлестали по лицу. Сперва он пытался кусаться, но ему живо заткнули рот грязной тканью, и теперь Мар просто болтался за спиной какого-то хорга как тряпичная кукла. А тот бежал как придется, видно, не заботясь, в каком состоянии пленник доберется до места назначения. И несчастный Мар то и дело сползал вбок, проезжая тощим телом прямо по камням.
Хорги летели по лесу безликими тенями. Мар хоть и смутно, но успевал различать их, неустанно бежавших нестройной толпой под непроглядным пологом Сумрачного леса. Они неслись словно полчища саранчи. Словно Смерть, неустанно следующая по пятам за живыми.
Очередной жестокий удар вырвал упыря из водоворота лихорадочных мыслей. Взвыв от боли, он зашелся сиплым кашлем, чувствуя, что в глазах темнеет, а от бешеной тряски его вот-вот вывернет наизнанку.
Он страшно тревожился за Хейту и всё время пытался извернуться, чтобы поглядеть на нее, но ему это никак не удавалось.
Внезапно земля под ним словно провалилась, тьма сделалась кромешной, потянуло сыростью, а в нос ударила вонь гнили и разложения. Они добрались до пещер.
Обостренным упырьским зрением Мар различал зубчатые, кривые своды подземелья. И с каждым мгновением они делались всё выше и выше, а осклизлые серо-зеленые стены расступались в стороны, позволяя хоргам нестись наперегонки всей толпой.
 
Они проваливались в подземелье словно в бездну. Вскоре до слуха упыря донеслись журчащие и булькающие звуки, как будто кто-то кипятил воду в огромном котле, – то шумели подземные воды. Трава и мох кончились, острых камней же стало больше, и боль в спине от ударов сделалась нестерпимой. Глаза упыря сомкнулись помимо воли, разум его медленно поглотило небытие.
Очнулся он от удара о землю, но тряска кончилась, и камни, упиравшиеся в его изувеченную спину, теперь хотя бы не стремились пробить ее насквозь. Превозмогая боль, Мар приподнялся на локтях и отупело осмотрелся.
Свод подземелья казался необъятным и черным, как небо, с лица которого какой-то изувер выколол все звезды. Тусклый свет настенных факелов обращал кромешную тьму в тошнотворный, грязно-серый полумрак. В нескольких шагах от упыря замерли темные фигуры. Неожиданно одна из них придвинулась.
Резкий удар отбросил его к щербатой стене. Он ударился лицом, чувствуя, как на губах сделалось солоно. Загремела цепь, обжигая кожу Мара леденящим холодом. Он отчаянно закрутил головой, силясь понять, что происходит, задергался и замер, осознав, что оказался намертво прикованным к осклизлым камням.
Из темноты вынырнуло уродливое лицо хорга. Под пепельно-серой кожей, словно черви, змеились черные кровяные сосуды. В обсидиановых глазах шевелилась тьма. Широкий рот искривился.
– Лежи смирно, ублюдок. Не зли лютого Рогзо́ха. Не то прежде времени глотку порву.
Мар выдавил из себя смешок.
– Так вот зачем вы притащили меня сюда – убить? Разве так положено обращаться со своими собратьями?
Придвинувшись ближе, хорг угрожающе прошипел:
– Ты нам не брат, тварь ничтожная. Вы, предатели, нам отвратней людей. Ты встал на их сторону. И здесь ты с одной целью – сдохнуть мучительной смертью на глазах у всего племени. Мы будем рвать твое тело на части, медленно, кусок за куском, наслаждаясь твоими воплями, пока не оголятся все кости. – Он смерил Мара ненавидящим взглядом. – Иной участи ты недостоин, выродок.
Упырь растянул в улыбке разбитые губы.
– Заманчивое предложение. Но, думаю, откажусь. Слишком нездоро́во, на мой вкус. – Он прищурился. – А отвращение наше взаимно. В жизни не припомню, чтоб я когда-либо видал таких уродов.
Очередной удар отбросил Мара в сторону. Неожиданно для себя он угодил на что-то мягкое. Воздух огласил глухой стон. Упырь вскинулся и пригляделся. В ворохе грязной рваной одежды он различил изможденное девичье лицо, обрамленное засаленными рыжими волосами. В зеленых глазах незнакомки читались обреченность и страх.
– Это на случай, если проголодаешься, – гадко ухмыльнулся Рогзох. – Нажрешься, больше жизни в тебе будет на казни, а нам – больше веселья.
Упырь поглядел на него с омерзением. Бросил жестко:
– Людей я не ем.
– А вот и зря, – осклабился хорг. – Их мясо – просто объедение. Может, ты их еще не распробовал? Гляди, не понравится эта, здесь их много, на любой, так сказать, вкус. Лучше всего, конечно, дети. Нежнейшее мясо. За уши не оттащишь!
Упыря замутило. То ли от речей этого выродка, то ли от ран и ушибов. Однако он нашел в себе силы подавить рвотный позыв и ищуще огляделся. Взгляд его остановился на невнятных нагромождениях у стен. Сперва он принял их за камни. Но, приглядевшись, судорожно сглотнул.
Это были тела. Одетые и полуголые, целые и окровавленные. Тела стариков, женщин и детей, а меж ними темнели лужи крови и белели кости, самые настоящие человеческие кости. Жуткая мысль поразила и без того исковерканное сознание упыря. Здесь держали пленных и здесь же пировали на их костях.
Мар почуял, как внутри него поднимается волна слепого, безудержного гнева. Он никогда не питал страсти к поеданию двуногих. Ему и четвероногих было жаль, потому он старался убить несчастных как можно скорей, чтобы те не мучились. А то, что творили здесь эти выродки, не находило названия ни на одном из известных ему языков.