Когда земли окутает мрак

Хейта перевела взгляд на Харпу. По бесстрастному лицу той трудно было сказать, какое впечатление произвела на нее пламенная тирада Мара, однако ярость ее, судя по всему, постепенно тухла.
Следопыт же тепло похлопал упыря по плечу:
– Никогда не меняйся, мой друг!
– Ничего не могу обещать, – с напускной важностью ответил тот.
А потом вдруг, подавшись вперед, с серьезным лицом вопросил:
– Как вы думаете, а что у них тут за рыба?
Теперь даже Харпа заулыбалась. А остальные, вконец сбив с толку несчастного Мара, зашлись дружным хохотом.
Трактир шумел и гудел громкими голосами и буйным смехом. Пламя светильников зловеще колебалось от сквозняка, бегало по странным, нечеловеческим лицам, выхватывая из темноты то острые звериные клыки, то локоны дивных оттенков, то кривые грозные когти, то таинственно мерцающие глаза. В воздухе витал невероятный дух волшебного ужаса.
Местная стряпня оказалась на удивление вкусной. Даже пресловутые травяные лепешки всем пришлись по душе. Они тонко хрустели на зубах, словно запеченный до корочки хлеб. И вдобавок источали терпкий травяной аромат. Сперва их рискнула отведать лишь Хейта, но потом и остальные распробовали и дружно запросили добавки.
Девушка, Брон и Гэдор рыбный суп ели, как и положено, ложками. А вот Харпа к ложке притронулась всего раз или два. Вместо этого она окунала в суп травяные лепешки, подгребала ими гущу и ловко отправляла в рот. Где она так выучилась есть, спросить никто не решался. Да и незачем было. Среди друзей можно было не церемониться.
Упыря это вообще не смутило. Он продолжал взглядывать на Харпу со слепым обожанием влюбленного и преданностью собаки. С рыбой было давно покончено. И теперь Мар деловито выковыривал косточки, застрявшие в острых зубах.
Вид этих двоих невольно навел Хейту на мысль, что между теми все же нашлось, наконец, нечто общее. Оба не заботились о правилах приличия и обладали отменным аппетитом. Хотя говорить им об этом, конечно, не стоило. Мар бы, может, и возрадовался. А вот Харпа бы точно спасибо не сказала.
Хейта вспомнила о том, как рысь-оборотень взревновала его намедни, и в ее глазах вспыхнули насмешливые огоньки. Харпа была настолько уверена, что не может испытывать к упырю тех самых чувств, что упорно не замечала их наличия. А тот, в свою очередь, не допускал мысли, что может ей приглянуться.
Хейту так и подмывало что-нибудь предпринять, но разум предусмотрительно советовал не вмешиваться. В лучшем случае они бы посмеялись над ней, в худшем – переругались, а Хейта осталась бы крайней. Этим двоим нужен был подходящий момент, а не чьи-то назойливые советы. Потому, поразмыслив, Хейта решила держать рот на замке.
Брон, покончив с ужином вслед за Маром, скользил пристальным взглядом по лицам завсегдатаев трактира, и лицо его делалось мрачней и мрачней.
– Надо поторапливаться, – тихо, но веско произнес он. – Слишком много глаз.
Друзья разом оторвались от еды и насторожились. Все вокруг были вроде заняты всяк своим делом: кто болтал с набитым ртом, кто лениво потягивал напиток из кружки, кто уплетал очередное блюдо, кто грубо хохотал, кто игриво обнимался, но время от времени чей-нибудь взгляд неизменно останавливался на незнакомых гостях.
– Да мы просто здесь в первый раз, – пожал плечами упырь. – Вот они и пялятся.
– Может, ты и прав, – отозвался Гэдор. – А может, слышали про нас. Или вообще знают не понаслышке.
Харпа, уже готовая надкусить очередную травяную лепешку, вдруг замерла и озадаченно вопросила:
– Что ты имеешь в виду?
– Ну, мы снискали себе известность в определенных кругах еще до того, как стали странствовать вместе, – пояснил тот. – Да и сейчас, хотя и стараемся действовать скрытно, люди ведь всё равно болтают. И не только люди. А о таких вещах изгои вроде этих всегда прознают первыми. Они – тайная память мира. А уж сколько мы судеб перекроили, пока творили зло или пытались творить добро, одним звездам известно! Потому, верней всего, некоторых здесь мы уже когда-то встречали.
 
– Надеюсь, встречи эти кончились полюбовно, – проронил Брон. – Иначе мы рискуем угодить в нешуточную потасовку. Не хотелось бы вас тревожить, но мы здесь в меньшинстве.
Хейта затравленно огляделась. Если сперва ей показалось, что они попали в общество хотя и опасных, но незнакомых им волшебных существ, то теперь она посмотрела на это совершенно другими глазами.
Трактир стоял на позабытой Солнцем земле, полный неведомых существ, сильных, ловких, которым и оружия никакого не требовалось, приученных убивать, а их было лишь пятеро, и пусть даже каждый стоил семерых местных, существ было больше, намного больше.
Ей сделалось не по себе. Положение ухудшало еще и то, что пастыри, судя по всему, что-то подозревали. Вряд ли они могли, как Эрья, почуять, что им повстречалась Чара. Хранительница леса Лиловой Синевы была древней, здешние пастыри по сравнению с ней казались детьми. Однако и они, без сомнения, что-то почувствовали.
Хейта ощущала на себе их взгляды: одни мягкие, точно прикосновения лепестков болотных цветов, другие холодные, словно лягушачья кожа. Девушка вздрагивала невольно, старательно пытаясь скрыть нарастающее беспокойство. Неведомо, как повели бы себя пастыри болот, прознав, что к ним заявилась Чара. А сражаться с ними в случае чего ей совсем не хотелось.
Гэдор вдруг бережно коснулся ее руки.
– Хейта?
Девушка не ответила, но тот и без того всё понял.
– Они… знают? – прошептал он.
Хейта пожала плечами.
– Нет. Не думаю. Но чувствуют. Не понимают, что я такое, и это разжигает их любопытство.
– Тогда нам и впрямь стоит поторопиться, – озабоченно нахмурился следопыт. – Я не подумал, что мы налезем на пастырей, когда решил привести вас сюда.
– Ну да, – хмыкнул Мар. – Трактир и пастыри. Кто б мне такое сказал, я б решил, что он тронулся!
– А что карта? – вскинул бровь оборотень.
Гэдор осторожно достал карту из внутреннего кармана, бережно развернул ее – ничего.
– Не заскучали еще?
Внезапное появление Фелы мигом заставило всех подобраться. Гэдор незаметно свернул карту и накрыл ее ладонью.
Огненно-рыжая дева принесла деревянный поднос, заставленный резными кружками.
– Что это? – нахмурился Гэдор. – Мы выпивку не заказывали.
– Это борэ́й, древний напиток болотного народа. – Фела сверкнула ослепительно-белыми зубками. – Подарок от меня и моих сестер. В такой глуши порой делается до смерти тоскливо. И мы всегда очень рады новым лицам, особенно таким, как у вас. – Она лукаво подмигнула Мару, который сидел недвижно, подобно дереву, и отчаянно пытался не выказывать никаких, даже самых невинных приязненных чувств по отношению к ней.
Фела тем временем ловко расставила кружки перед оторопевшими друзьями. Всякое движение у нее выходило изящным, проворным и гибким. Тонкие темно-зеленые руки порхали, точно крылья неведомой птицы. Рыжие локоны упали на лицо, приоткрыв длинную шею, испещренную щелочками жабр.
Влажная кожа пахла то сладко, словно спелая ягода, то горько, словно болотная тина. Этот терпкий аромат дурманил разум, бередил сердце, разжигал в нем неодолимую страсть, жажду ласки, горячих поцелуев, томной неги, неземного тепла… Только теперь завороженные путники по-настоящему осознали, кто предстал перед ними.
Необыкновенное существо, домом которому служили непроглядные воды коварных болот. Существо, коротавшее свои ночи на холодной постели из растений и водорослей. Существо, чья смертоносная краса заманила в топи и сгубила десятки изгнанников. Из всех пастырей именно пастыри болот слыли самыми опасными и непредсказуемыми.
Фела склонила голову, любуясь искусно расставленными кружками. Меж растрепавшихся рыжих прядей задорно выглянуло маленькое круглое ушко. В больших глазах плясало пламя, оно манило до боли, до стонов, до потери рассудка, до дрожи в ногах. Но прикасаться к нему было опасно, смертельно опасно! Так мотылек завороженно летит на свет, чтобы вмиг вспыхнуть и бесследно сгореть, обратившись в прах. Неожиданно дева подняла голову и звонко рассмеялась.