Николай I. Освободитель. Книга 4 (СИ)
— Ну мы конечно рассмотрим, твои бумаги… — Начал было император, и в его голосе я совершенно не услышал готовности доводить дело неудачливого подчиненного до логичного конца.
— А если не пускать дело по закону, то можно просто в газетах пару статей опубликовать, — я посмотрел в глаза брату, дав понять, что отступать не собираюсь и просто так замести всю грязь под ковер не дам. — Посмотрим, как на это отреагирует высшее общество столицы.
Видимо Александр что-то увидел в моем взгляде, поэтому поспешил заверить меня.
— Обойдемся без газет. Своими силами разберемся, если то о чем ты говоришь — правда, — самодержец нахмурился и перевел взгляд на главу Синода. Бывшего уже, судя по всему. Тот сжался еще сильнее, хотя казалось бы, куда уж. — От ответственности в таком случае уйти не получится.
Естественно, с самого начала предполагая возможную конфронтацию с Голицыным, я начал собирать на него компромат, в чем мне по старой дружбе помог Бенкендорф. А несколько недель назад на встречу напросился Аракчеев и шепнул, что обер-прокурор — министр путей и средств сообщения того тоже не жаловал — готовит против меня выпад для упрочения своего места при вернувшемся из отпуска императоре. Ну и передал собственные документы, которые у него были на Голицына. В общем, к разговору я подошел не с пустыми руками.
— Как скажешь, твое императорское величество, — я пожал плечами, как бы принимая волю императора в этом вопросе.
— Я понял тебя, Николай, передай пожалуйста мне эту папку, я обязательно ознакомлюсь, — я кивнул, для того ее и собирал, — а пока можешь быть свободен.
Закончилось все для Александра Николаевича Голицына естественно не судом. Не было тут принято судить вельмож столь высокого ранга за такие мелочи как банальное казнокрадство. К сожалению. Обер-прокурора тихо сплавили в отставку и попросили удалиться из столицы. Следующие два десятилетия Голицын провел, проживая в основном в своем крымском поместье и никак на политику в столицах не влиял.
На его место в качестве обер-прокурора Синода был назначен князь Мещерский, который был ничем особо не выделяющимся чиновником без огромных амбиций предшественника. С Петром Сергеевичем мы отлично сработались. Он показал себя как человек максимально спокойный, уравновешенный и ориентированный на достижение реального результата. Не склонный впадать в религиозный экстаз и тонко чувствующий политический момент. Он оказал огромную помощь в развитии начального образования и за следующие десять лет при его непосредственном участии только начальных церковно-приходских школ было учреждено по всей империи более пяти тысяч штук. Мещерский впоследствии занимал данный пост до самого его упразднения и восстановления патриаршества.
* * *Это бонусная глава выложенная по достижению 1500 лайков. Следующая на 2000
Глава 12
— За успехи в усмирении горцев, управлении Кавказской линией, выдающиеся достижения на ниве утверждения России на южных пределах, орденом святого Александра Невского первой степени награждается генерал от инфантерии, Алексей Петрович Ермолов! — Генерал в новеньком, только с иголочки мундире, сверкая и без того серьезнейшим «иконостасом», которым похвастаться мог сильно не каждый генерал в империи, строевым шагом вышел из линии награждаемых и чеканя шаг подошел к улыбающемуся императору. — Благодарю за службу!
— Рад стараться! — По-уставному ответил генерал, принимая из рук Александра орден и идущий к нему наградной лист.
Весна 1825 года ознаменовалась десятилетним юбилеем начала Кавказской войны если считать от времени назначения Ермолова в качестве командующего находящимися там войсками. За это время Алексей Петрович провел просто грандиозную работу показав, что если есть на то политическая воля, а также отсутствует постоянный недостаток в средствах, поставленные задачи могут решаться гораздо более оперативно, нежели это кажется на первый взгляд.
Наверное, в другом времени кто-то вполне мог назвать деятельность Ермолова на Кавказе геноцидом. Там вообще зачастую пихали это слово везде куда не попадя. Здесь, однако его еще просто не придумали, да и в целом на перипетии всяких колониальных войн на окраинах империи общество смотрело гораздо проще. Тем более, удержать разъяренных солдат, регулярно находящих в горных аулах зинданы с русскими рабами от справедливой мести, вряд ли смог бы хоть какой-нибудь полководец. Ну а Алексей Петрович, получив под командование весьма солидные силы, принялся методично зачищать местность, избавляясь от всего хоть сколько-нибудь ненадежного контингента раз и на всегда. Без всяких сомнений и рефлексий.
Историю Кавказской войны моей реальности я, откровенно говоря, помнил плохо, однако по обрывкам, оставшимся в памяти, вся война состояла из череды восстаний вроде бы как замиренных ранее народов и постоянно запоздалой на них реакции русского командования.
В этой реальности все было по-другому. Едва появлялся хоть малейший повод усомниться в лояльности того или иного рода, селения или иного образования, туда тут же приводили войска с пушками и банально выселяли местных за Кавказский Хребет к единоверцам. Альтернативой было переселение на равнину и обращение в православие. Ну или смерть, собственно немало было тех, кто действительно пытался сопротивляться до последнего и выбирал именно ее. Никто из русских правда по этому поводу не переживал, уж пару квадратных метров земли мы были готовы выделить на каждого бандита и работорговца без всякой жадности.
В итоге за десять лет поголовье местных горцев сократилось на 60–70%. Половина предпочла уйти на юг, посчитав это меньшим из зол, что, впрочем, было далеко не стопроцентной истиной. Как оказалось, там за Хребтом их никто не ждал, лишней земли там не было, а вот ограбить беззащитного переселенца готов был почти каждый. И даже общее вероисповедание тут совсем не было серьезным препятствием. В результате большая часть решивших уйти к единоверцам в итоге устлала своими костями кавказские горные дороги или просто попала в рабство. Там такое сплошь и рядом.
Меньшая часть согласилась на переселение в Поволжье и Причерноморье, ну а сколько в итоге легло в землю никто и не считал. Оставалась еще кое-какая часть непримиримых державшая оборону в небольших труднодоступных аулах в горах, однако на полноценную войну они были очевидно уже не способны. Дороги плотно контролировались нашими войсками, перемещаться незамеченными могли лишь мелкие группы, которых командировочные егеря регулярно отлавливали и изничтожали. Я лелеял надежду, что в такой ситуации объединение оставшихся непримиримых горцев вокруг одного лидера просто невозможно, а, значит, война должна была неуклонно идти на спад.
На освободившиеся земли активно заселялись русские крестьяне из центральных губерний, и это парадоксальным образом негативно повлияло на местную экономику. В отличие от живших тут веками горцев обычный мужик откуда-нибудь из-под Рязани об особенностях ведения хозяйствования в южном климате имел весьма отдаленное представление, и хоть мы — Комиссия по переселению, во главе которой после назначения меня регентом, я поставил Бориса Юсупова — старались проводить разъяснительную работу, реальную пользу эта деятельность приносила далеко не всегда.
Впрочем, временное падение производства фруктов, вина, мяса, меда и других основных местных товаров этого региона с лихвой компенсировалось снижением количества набегов — полностью перекрыть все тропки через хребет очевидно было просто невозможно — горцев.
Так или иначе к 1825 году вся линия от Каспийского моря на востоке до примерно Нальчика была очищена от откровенно нелояльных элементов, и лишь доставшаяся по Варненскому мирному договору России Черкессия оставалась для местных военных и гражданских постоянным источником непрекращающейся головной боли.
Проблема заключалась в их количестве, в огромной территории — размером примерно с Болгарию из 21 века — и ее трудном ландшафте, а также в способах хозяйствования Черкесов. Оценки численности этого народа сильно разнились, но если брать среднее наиболее разумное число, то горцев было примерно полмиллиона свободных и еще сколько-то рабов, посчитать которых и вовсе представлялось невозможным. Таких себе полноценных рабов, которых горцы продолжали держать, не смотря на все указы, поступающие из Петербурга.