Очевидное-Невероятное (СИ)
Только тут я заметил, что на дверях «Бутылки» висит огромный амбарный замок.
Говорить было не о чём, я и пошёл. Слышу, догоняет кто-то.
Косоротов.
— Товарищ Председатель ЧК, возьмите к себе.
— В смысле? — спрашиваю.
— На работу!
— А как же «Бутылка»?
— Так ведь нету больше «Бутылки». Всё! Закрыли родненькую за ненадобностью. Постановление ЧК — неужто, не слыхали? Да как так то, там же и ваша подпись стоит!
— Моя?
— Именно. На самом видном месте!
Я срочно пообещал поддержку, потому, что ещё минута, и я бы задушил его на фиг! А потом и себя заодно!
Разумеется, подобное обещание я вынужден был дать и Куроедову, настигшему меня минутою позже.
Что-то громко щёлкнуло, потом чихнуло и прокашлялось. Затем из ближайшего радиоприёмника донёсся голос ведущего Семёна Дежнёва. То есть, ведущего, но без фамилии. И без имени. Просто — «Глас Народа». Так он представился.
В качестве музыкальной подложки был использован всё тот же оркестр — скрытый смысл этого приёма я понял сразу. Музыка звучала настолько фальшиво, что текст ведущего, что бы он там ни говорил, воспринимался на её фоне, как «Нагорная проповедь» и вызывал чувство непогрешимого болезненного доверия.
Программа называлась «Без трёпа и базара» и, как вы уже поняли из заголовка, носила чисто новостной характер.
В принципе, я знал, что он скажет. Может, не в тех выражениях, но смысл предстоящих новостей мне был абсолютно ясен. Только теперь, впервые за последние дни, я, наконец, понял, чего хотел от меня Важный Специалист и что моё «Я» в результате непродолжительных мытарств и скитаний вновь обретает своё привычное пристанище.
Но вернёмся к новостям. А те, в свою очередь, вернут нас к завершающим событиям моего невесёлого повествования.
Итак, «Глас Народа» сообщил, в частности, что с сегодняшнего дня в стране вводится обязательное ношение слюнявчиков, на случай внезапных осадков или каких-то иных выделений. «А как же наша Алконост?» — спросят некоторые. Так вот запомните — никакая она не ваша. Это, во-первых. И во-вторых, вот с этой самой минуты Алла Константиновна Птицына становится членом Консилиума и прерывает повседневную предсказательную практику. Все вопросы бытового свойства окончательно подпадают под юрисдикцию Чёрного Квадрата и его председателя Зигмунда Фрейдовича Дзержинского.
В целях улучшения социального климата в стране Консилиум также единогласно вводит некоторые изменения в правила общественно-клинического поведения. Во-первых, отменяется всякая персонализация граждан, никаких более Навуходоносоров, Махатм Ганди и Петров Первых — подобные «преставляшки» дискредитируют страну в глазах мировой общественности и вызывают нездоровый смех, будто б мир имеет дело с сумасшедшими! Кому такое понравится? Во-вторых, в корне меняется кулинарно-гастрономическая политика, время лечебных столов и диет безвозвратно уходит в прошлое. Да здравствует, единое универсальное меню: «Щи да каша — пища наша!»
И в завершении выпуска — о самом главном. Основополагающим принципом существования в Очевидном-Невероятном является теперь неукоснительное соблюдение распорядка дня и приёма лекарств. Джинглом к последнему сообщению послужило выступление музыкального трио «Пустышки без покрышки» с композицией «Пейте, дети, тазипам, будет вечный праздник вам!»
Я узнал этот голос, то была осиротевшая Матрёшка и примкнувшие к ней виртуальные сёстры-близнецы. Я без труда визуализировал этот собирательный образ, с готовностью обнаружив на каждой из участниц победно развивающийся на ветру, алый пионерский галстук.
На прощанье «Глас Народа» пожелал всем радиослушателям ровного пульса и чистых подгузников. После «Новостей» объявили утреннюю зарядку, её проводил лично Василий Васильевич. Но что-то пошло не так и скорее всего по техническим причинам радио вскоре замолчало. На меня это произвело такое же радостное впечатление, как, если бы отменили воздушную тревогу.
Слава Макинтошу или кому там ещё, больше мне навстречу до самого лифта не попалась ни одна су…, пардон, живая душа. Может, все на завтраке? Сидят мирно за общим столом и пускают слюни на птичку киви?
В офисе меня ожидал Левша. То есть Лев Шаевич. Он что-то там прибирал, подравнивал, как надо устанавливал стулья. Правила ношения слюнявчика на него, судя по всему, не распространялись, а вот белый халат был парню явно к лицу. На кирпичной стене прямо над председательским местом красовалась знакомая репродукция, только в несколько раз больше, чем в моей комнате.
Мы поздоровались, как ни в чём не бывало.
— Я теперь Старший Брат, — похвастался Лев Шаевич, жестом приглашая меня проследовать на председательское место. — Так что, как и прежде будем рядом. Станем общими усилиями руководить и наставлять. Наука наукой, а ручного управления никто не отменял, верно?
— Жалко… — Я тяжело выдохнул, потому, что это была чистая правда.
— Жалко чего, — как бы, между прочим, поинтересовался Лев Шаевич. Он всё переставлял стулья с одного места на другое, словно играл в «пятнашки». — Или — кого?
— Да был тут парень один… В грязных ботинках…
— Что! — воскликнул Старший Брат. — Ужас какой!
— Зато блоху мог подковать, представляете?
Я занял своё место и напустил на себя начальственный вид.
— Секундочку… — Лев Шаевич прислушался к шагам в коридоре. — Наши идут! Да как идут! Нога в ногу…
— Другие и двумя не могут, — настаивал я на своём, — а он — одной. Причём, левой, что характерно!
— Смотри-ка… — Лев Шаевич демонстративно размял кисти рук. — И где он теперь?
— Нигде, — сказал я, заметно нервничая. — В Караганде.
— Ну, значит, там ему и место, — успокоил меня Старший Брат.
Вошли гурьбой. Безмолвно, будто им отрезали языки, расселись по своим местам. Как они поняли — где чьё место, для меня так и осталось загадкой!
А вы как думаете?
Лев Шаевич пересчитал присутствующих по пальцам. Один из них прижимал слюнявчик к носу, так как в помещении было слегка душновато и запах стоял такой, будто вас по самый подбородок поместили в выгребную яму. Правда, подобное сравнение приходило в голову только людям с завышенной самооценкой, а так, как у новоиспечённых жрецов Чёрного Квадрата чувство восприятия действительности определялось мерой необходимости, то и дышалось им в целом легко и непринуждённо.
— Вроде, все, — подытожил Старший Брат. — Вас же попрошу привести себя в порядок.
Он помог отступнику завязать слюнявчик, как положено.
— Вы, кстати, у нас кто?
Нарушитель предъявил документ.
— Ну, правильно, — сверившись с фотографией в паспорте, сказал Лев Шаевич. — Я так и думал. — Он вернул документ владельцу. — Ненадлежащее использование культовой атрибутики! Вы в курсе?
— Так воняет… — попытался оправдываться уборщик.
По старой памяти он всё ещё хранил в растраченной палитре ароматов незабываемый дух отечества.
— Ну и что? — удивился Лев Шаевич. А я удивился, что он удивился. — Ты ж бывший мусорщик, тебе, можно сказать, доктор прописал! Стыдно! А ещё член ЧК!
Но у бывшего фараона стыд отсутствовал напрочь — как и гордость, он потерял его вместе с бинтами. Поэтому Старший Брат мог бы и промолчать. Однако, молчать он не собирался, это я уже понял. И чем больше он будет болтать, тем меньше придётся говорить мне. Ну и отлично — хоть что-то хорошее!
Откуда-то со стороны Пищеблока прилетели странные звуки, напоминающие раскаты грома. Это слегка разбудило «ЧКистов», я отчётливо почувствовал, как кое у кого побежали по коже «мурашки». Были и такие, кто свалился со стула и растянулся на полу, закрыв голову руками.
— Шестидюймовые гаубицы! — крикнул Прохор-юнец, которого сюда вообще-то никто не звал. — Картечью херачат, суки!
Казалось, только мы со Старшим Братом поняли истинное происхождение этого зубодробительного послания природы: то гулявшая всю ночь раззява-кухарка выронила из скользких ладоней большой алюминиевый бак с отходами.