Паучий дар

Разнюхать, кто из торговцев закупался дешевой тканью, было проще простого. Это ни для кого не было секретом. Однажды Келлен через заднее окно забрался в дом к такому торговцу. Этот вечер он будет вспоминать снова и снова, вглядываясь в каждую деталь, пока воспоминания не замылятся, как захватанная картинка.
На складе было темно. Ткань хранили в комнате с высокими потолками; лунный свет, проникавший в узкие окна, заливал тюки и половицы и серебрил плавающие в воздухе пылинки. Келлен поспешил к тюкам и успел сделать три шага, прежде чем инстинкт заставил его замереть. Что это? Звук был до того тихий, что его легко спутать со скрипом оседающего дома, едва уловимый, ритмичный… Приглушенное шелковистое «тик-тик-тик-тик»…
Самый дальний тюк слегка подергивался. Келлен на цыпочках подкрался к нему, ведомый любопытством, как невидимой нитью, обвязанной вокруг его живота. Мешковина на тюке была разорвана, и розово-зеленый ситец, навевавший мысли о весне, купался в лунном свете. Вокруг на полу валялись обрывки ярких ниток. И посреди этого беспорядка сидело существо размером с ладонь и деловито выдергивало уто́чную [2] нить из полотна. Лапы так и мелькали в воздухе. По виду оно напоминало паука с бледным пушистым телом и толстыми черными ногами.
Келлен догадался, кто перед ним. Узнал по описаниям и по накатившей дурноте, которая была чем-то средним между тошнотой от ужаса и головокружением от голода. «Если доведется встретить Младшего брата, – говорил ему отец, – отнесись к нему со всем почтением. Тебя, скорее всего, обуяет страх – такое случается, когда натыкаешься на существо из Мари, – но, ради бога, держи себя в руках. Не наделай глупостей».
Келлен наблюдал за тем, как распускается дрожащее полотно. Будучи сыном ткача, он знал, сколько сил было вложено в эту ткань. В то, чтобы собрать хлопок, спрясти нить, намотать ее на катушки, заправить станок, соткать полотно, нанести на него узор, а потом хранить в чистоте, и чтобы оно не смялось. Пусть Келлен и сам пришел, чтобы испортить ситец, отчасти ему было больно наблюдать за тем, как ткань распадается на нити. Но неправильность процесса также завораживала. Порочная легкость, с которой уничтожался чей-то труд, пьянила и восхищала…
Его сознание в тот миг озарилось безмятежным счастьем, уподобившись листику, танцующему на ветру. Келлен упал на колени рядом с другим тюком, вспорол ножом мешковину и разорвал ее. Затем он выцепил нить ситца и потянул за нее. От его движения ткань сморщилась, но нить упорно не желала вылезать. И тут Келлен ощутил мягкую тяжесть на своей руке: Младший брат забрался на нее и потрогал зажатую меж пальцев ткань. Та задрожала, и в следующий миг Келлен уже дергал петельку за петелькой, и нити вылетали из полотна, почти не сопротивляясь. Келлен захохотал и полностью подчинился охватившей его дикой, разрушительной радости.
Теперь мальчик и паук соревновались в исступленном вандализме. Нити розово-зелеными арками взмывали в воздух, пока все вокруг не покрылось невесомой разноцветной паутиной. Под их прикосновениями тюк за тюком взрывались рыхлой нитяной массой, и время тоже расплеталось, утрачивая смысл. Потом Келлен мог вспомнить лишь переполнявшие его ясность и беззаботность и то, как восхитительно и легко было разрушать полотно за полотном бок о бок со своим новым лучшим другом.
Только когда дверь с грохотом распахнулась, Келлен очнулся от наваждения. Он стоял посреди склада – от удивления его прошиб пот – и смотрел на двух не менее изумленных мужчин. В комнате было темно, но вряд ли они не заметят паука, бархатистым комком приткнувшегося у его ног…
Келлен подхватил Младшего брата и рванул к окну, через которое он забрался сюда. Паук был слишком большим, чтобы проскользнуть между половицами, и слишком тяжелым, чтобы проворно вскарабкаться по стене.
– Я вытащу тебя отсюда! – шепнул он Младшему брату, залезая на ящик. – Я о тебе позабочусь!
Паук юркнул в складки его рукава. Келлен подпрыгнул, чтобы зацепиться за край окна, как вдруг кто-то схватил его за лодыжку и резко дернул вниз. Падая, Келлен ободрал лицо об стену и больно ударился о пол. Кто-то пнул его в живот, затем уперся коленом в спину. Келлен отбивался, ругался, брыкался и извивался, одновременно стараясь не перекатиться на бок: он боялся раздавить спрятавшегося в рукаве Младшего брата.
 
Раздались крики, кто-то еще прибежал на склад. Келлен услышал металлический лязг. Его схватили за свободную руку, а потом защелкнули тяжелые железные кандалы чуть ниже локтя. В ту же секунду Младший брат завопил. Это был тонкий, глухой, тошнотворный звук, который проникал прямо в душу, как лезвие проникает сквозь кожу. Келлена пронзила острая боль, как будто ему в запястье воткнули раскаленную докрасна иглу. Мужчины, державшие его, отпрянули, зажав ладонями уши. Келлен воспользовался этим и снова вскарабкался на окно. Почти ослепнув от боли, он выбрался в залитую лунным светом ночь.
Не помня себя от страха, Келлен пробежал шесть улиц, прежде чем осмелился остановиться и поправить кандалы. Он медленно спустил их ближе к запястьям – и из рукава тонкой струйкой высыпались мягкие черные хлопья, сажей усыпавшие мостовую. Следом вылетело несколько распадающихся на глазах черных паучьих лапок. Это было все, что осталось от Младшего брата. Согнувшись пополам посреди улицы, Келлен зарыдал от боли, горя и отчаяния.
* * *
Киттелсуолл был очень маленьким городом, и мужчины со склада, конечно, узнали Келлена. Семья, не задумываясь, сочинила для него алиби, но точно так же поступило подозрительно много других ткачей. Все соседи были рады угостить его напитками и сладостями, но Келлен хотел только одного – спрятаться подальше от чужих глаз. Младший брат доверился ему – и погиб, хотя Келлен обещал о нем позаботиться. В последние секунды своей жизни паук вонзил в него хелицеры, оставив воспаленную рваную рану. Келлен никогда не слышал о том, чтобы кто-то из Младших братьев умирал. Что же теперь будет?
– Никакой это был не Младший брат, – сказал отец. – Они же маленькие, не больше лесного ореха. Может, ты наткнулся на краба-паука с болот? Они иногда забираются в ящики с фруктами. Так и попадают сюда, к нам. Это был просто большой глупый паук. Не о чем плакать.
В первый раз за всю свою жизнь Келлен знал, что отец ошибается. Но все соглашались с ним и говорили, что Келлен зря волнуется. Впрочем, они разом замолчали, когда у Келлена обнаружился дар расплетателя.
Дар просыпался постепенно. Манжеты на рукавах стали изнашиваться быстрее обычного, и без конца расходились швы на одежде. Вскоре ткать в его доме стало совершенно невозможно: неважно, сколько раз расплетали и натягивали заново нить, она продолжала путаться, выбиваться и упорно отказывалась ложиться в ряд. Прошло немного времени, и ближайшие соседи принялись жаловаться на схожие проблемы, в особенности после того, как Келлену случалось заглянуть к ним в гости.
– Станки в полном порядке, – говорил дядя Келлена. – Так в чем же дело? Если мы не сможем ткать, нам будет нечего есть!
Если бы речь шла о другом квартале, его жители вряд ли так быстро сообразили бы, в чем причина их бед. Но у ткачей нюх на все, что связано с тканью, и они заметили, во что в последние дни превратилась одежда Келлена. От них также не укрылось одолевшее его беспокойство и то, как он суетился, за все цеплялся, ко всему приценивался. Как он ссорился, находил лазейки в спорах и упорно не отступал.
Никто на него не злился. Все приняли правду с печальной обреченностью.
– Ты не виноват, – сказала мама Келлена. Тяжелые разговоры были ее ипостасью. – Тебя прокляли, вот и все. – Она глубоко вдохнула, потом медленно выдохнула, и плечи ее беспомощно опустились, словно она смирилась с чем-то горьким и неизбежным. – И пока ты остаешься здесь, нам нести это проклятие вместе с тобой.
«Я не проклят», – мог бы сказать ей Келлен. «Я не проклят! – мысленно кричал он в лицо своей семье, когда вспоминал тот день. – Со мной случилось что-то другое!» Но его слова ничего бы не изменили.