Правда, которую мы сжигаем (ЛП)

 Тэтчер и Алистер не получили письма, потому что знали, что это произойдет, и я думаю, что они уже подготовились к этому. 
 Ты пробовал все, чтобы отказаться от этой мысли. Чтобы предотвратить это. 
 Они не получили письма, потому что, хотя они будут горевать и страдать из-за моей утраты, они не будут винить себя. 
 Не так, как ты. 
 Так вот почему это должен был быть ты, потому что я хочу, хочу, чтобы ты знал, что это не твоя вина. 
 Не по твоей вине у меня была шизофрения, не по твоей вине Роза умерла, и я знаю, что ты будешь бороться с этим, но ты ничего не мог сделать, чтобы предотвратить это. 
 Вы сделали все, что могли, и, хотя этого было более чем достаточно, ты все равно будешь думать, что сделал мало. 
 Не наказывай себя за мою смерть. Ты был единственным, который делал мою жизнь достойной, и если ты испортишь мне память своим чувством вины, я надеру тебе задницу. 
 Знай, что я спокоен. Что я счастлив. Я свободен, Рук, и я с ней. 
 И однажды, когда тебе будет далеко за девяносто, я все равно буду с тобой. 
 Не теряй себя, пытаясь найти почему, особенно после того, как я написал всю эту безвкусную вещь. 
 Никогда не теряй свой огонь. 
 Встретимся в Стиксе. 
 — Сайлас 
Я перечитал письмо еще раз, радуясь, что мне никогда не придется дорабатывать что-либо внутри него.
Взмахнув Zippo, я подношу оранжевое пламя к бумаге, наблюдая, как оно хватается за тонкий материал и начинает подъедать края.
Он сгорает быстро, даже быстрее, когда я бросаю его в мусорное ведро рядом с кроватью.
Одна неделя.
Вот как долго Сайласа не было. Все еще живы, но все же ушли.
Я отказался позволить его семье отправить его на базу Монарха после того, что Сэйдж рассказала мне об этом месте, и они охотно согласились отправить его куда-нибудь недалеко от Портленда. Не для того, чтобы уберечь его от унижений в Пондероз Спрингс, а для того, чтобы он получил надлежащую заботу, которую заслуживал.
Мы не были уверены, сколько времени потребуется Сайласу, чтобы оправиться от психоза, или сколько времени ему потребуется госпитализироваться. Это может быть несколько недель, это может быть несколько месяцев, это может быть год. Все, что мы знали, это то, что мы были готовы поддержать его, пока он не получит необходимую помощь.
Врачи надеялись, что с когнитивной терапией и новым набором лекарств он быстро вернется к своему прежнему «я», но всегда оставался шанс, что он может потерять себя из-за галлюцинаций и бреда, которые терзают его разум.
Я стараюсь не думать об этом слишком много.
Когда огонь погас и от письма не остается ничего, кроме мусора и пепла, я хватаю с кровати куртку и спускаюсь по ступенькам.
Отец сидит за столом, перед ним разбросаны несколько бумаг, слева от него стоит стакан с виски.
Звук моих шагов привлекает его внимание к моему присутствию.
— Куда ты идешь? — спрашивает он, хриплость в его голосе говорит мне, что он в настроении излить свое горе.
— Вон, — хмыкаю я.
— Если я задам тебе вопрос, Рук, я ожидаю реального ответа. Не умничай, — он отодвигает стул со своего места на столе, встречая меня на полпути к двери.
— Я иду на похороны Фрэнка, отдаю дань уважения, оплакиваю мертвых, выполняю свой христианский долг.
— Не проявляй неуважения к Богу в этом доме, сынок. Не тогда, когда я знаю, что ты сделал, что ты продолжаешь делать.
— Я не собираюсь сидеть здесь и слушать твою самодовольную чушь, — бормочу я, отступая в сторону от его тела, чтобы уйти без боя, но, похоже, сегодня он настроен именно на это.
— Ты будешь стоять здесь столько, сколько я захочу, — он хватает меня за рубашку спереди, притягивая ближе к себе, чтобы я почувствовала запах спиртного в его дыхании.
Я мог позволить ему ударить меня. Я мог позволить ему причинить мне боль за то, что я не предпринял что-то раньше с Сайласом. Я мог бы стоять здесь и позволить ему излить свою боль на мое тело и продолжать быть козлом отпущения за смерть нашей матери.
 
На минутку, я хочу. Жажда ощутить острую боль все еще живет прямо под моей кожей, ожидая, когда ее обнажат.
Но я не делаю этого. Потому что она ждет меня, и я дал ей слово. Я борюсь с этим желанием, потому что хочу быть тем, кто ей нужен. Человек, к которому она бежит, когда мир причиняет ей боль, а не наоборот.
— Я больше не позволяю тебе наказывать меня за то, что было случайностью, — я обхватываю руками его запястье, болезненно сжимая, отрывая их от ткани рубашки. — Ты не можешь играть в Бога только потому, что скучаешь по маме.
Выражение его лица можно было описать только как крайнее потрясение в сочетании со страхом. Он знает, что я убью его в драке; он знает, что делал со мной все эти годы, что я позволял ему делать без последствий.
— Несчастный случай? Если бы ты вел себя нормально, хотя бы раз, она все еще была бы здесь! — усмехается он. — Даже в детстве ты не мог следовать правилам, так что помоги мне и ты научишься дисциплине в этом доме.
Он поднимает руку, чтобы дать мне пощечину.
— Тебе лучше быть готовым к тому, что произойдет после того, как ты приземлишься. Я знаю, что могу выдержать твой удар — ты уверен, что выдержишь, когда я ударю тебя в ответ? — предупреждаю я. — Или я дам своим друзьям разрешение, которого они так ждали.
— Ты бы не стал, — выдыхает он.
— О, я бы сделал это, — ухмыляюсь я. — И тебе следует знать, что они не любят отцов, которые обращаются со своими детьми как с дерьмом. Так что, прежде чем ударить меня снова, спроси себя, папа, готов ли ты ответить за свои грехи?
На этот раз, когда я прохожу мимо него, он отпускает меня, стоя в собственном страхе перед наказанием.
Я думал о том, что произойдет, если он изменится, если я смогу заставить себя простить его за все оскорбления за эти годы. Я думаю, что это займет время, но я бы это сделал, потому что слишком долго позволял ему это делать. Я почти дал ему разрешение сделать это. Я позволил ему.
Но тигры не меняют свои полосы за одну ночь, и я бы перешел через этот мост, если бы он когда-нибудь был построен.
Когда за мной закрывается дверь, я оставляю все там.
Потому что есть кое-что гораздо более важное, требующее моего внимания.
Сэйдж прислоняется к капоту своей машины, скрестив руки перед собой, а на носу у нее сидят черные солнцезащитные очки. Юбка обёрнута вокруг её талии, демонстрируя её красивые ноги, которые я люблю чувствовать, когда она сжимает меня во время того, как я погружаюсь в неё.
Мой рот наполняется слюной при виде ее губ, окрашенных в ярко-красный цвет.
Ядовитое яблоко.
У меня такое опрометчивое желание съесть его. Оставить его размазанным по всему ее подбородку от моего поцелуя, от всех грязных вещей, которые я хотел бы сделать с этим покрытым ядом ртом.
Вот что я делаю, потому что у меня уже низкий импульсный контроль, а рядом с ней он кажется абсолютным.
Я прижимаюсь к ее губам, не беспокоясь о пятне, которое это оставит на моей собственной коже. Я пью ее, как воздух, чувствуя, как она оживает под моим прикосновением. Мой адский огонь и святая вода. Иногда она милая, а иногда может сжечь мир дотла.
И я люблю просыпаться, не зная, какую из них я получу.
Мои руки забираются под ее юбку, массируя большими пальцами, прежде чем подняться вверх, мои пальцы задевают приподнятую кожу прямо над ее левой ягодицей. Гордость переполняет меня.
— Как это заживает? — бормочу я, отстраняясь настолько, чтобы позволить ей ответить.
Мои пальцы на ногах сгибаются, зная, что она отмечена мною не только физически.
Мои инициалы отпечатались прямо на ее заднице, как я и обещал ей. Она носит изящный готический шрифт, словно сверкающий драгоценный камень, и каждый раз, когда я вижу его, мой живот наполняется эмоциями.
— Отлично. Все еще немного болит, но мне это нравится, — она прикусывает мою нижнюю губу, игриво оттягивая ее.