Правда, которую мы сжигаем (ЛП)

Потому что он защищает меня.
Это моя правда.
— Есть машины, — говорит он, когда свист пуль грохочет у меня в ушах, и еще больше краски взрывается на щите. — Самолеты. Поезда. Метро. Много способов путешествовать, Рук. Это не последнее — мы просто должны найти работу, и ты больше не сможешь поджигать здания.
Я смеюсь, чувствуя, как в желудке нарастает напряжение, когда действие травы начинает ослабевать. То есть он прав, и я знаю, что слишком много думаю из-за травки, но это все равно пугающее чувство.
Слово «семья» было потеряно в день смерти моей мамы.
И было найдено снова в загородном клубе, когда я пытался взорвать петарды.
Вопрос об отъезде из Пондероз Спрингс никогда не стоял, но покинуть их — это совсем другое чувство.
— И ты все еще намерен остаться? Не могу тебя отговорить? — спрашиваю я, хотя знаю, что у него нет причин уезжать, не то что у меня.
— Нет, я здесь, пока Роуз не окончит школу. Она хочет учиться в Холлоу Хайтс, так что я буду с ней до конца, — в его голосе есть прямота, спокойствие, такая решительность, что даже незнакомец, проходящий мимо, понял бы, что он имеет в виду то, что сказал.
—Твои родители не будут против?
— Они пытались заставить меня уехать с тех пор, как мне поставили диагноз, — он вздохнул. — Они любят меня, так что я понимаю. Они не хотели видеть, как я прохожу через насмешки здесь — они и сейчас не хотят, — но я не уеду от Роуз. Поэтому они также знают, что меня не отговорить. К тому же, будет проще проходить практику в компании моего отца в Портленде.
Он единственный, у кого хорошие родители. Даже отличные родители. Скотт и Зои успешны, счастливы с тремя сыновьями и любят их так, как и должны любить родители.
Безумие, что даже человек с постоянным окружением все равно жаждет разрушения, не так ли?
Затягиваюсь еще раз, докуриваю и бросаю окурок на площадку, зная, что он выжжет все дерьмо из искусственной травы.
— Мы закончили ностальгировать? У меня голова раскалывается, а нам нужно заехать за Роуз.
—Где она? — спрашиваю я, кивком головы давая ему понять, что готов уйти.
— У Тилли, учится, но появился парень ее сестры со своими друзьями, и мне не нравится, что она находится рядом с ними.
— Шанс нагадить Истону, а мне получить бургер? Где мне подписаться? — я поднимаю руки над головой, потягиваясь, когда встаю.
— Мы собираемся забрать Роуз, и это все. Никаких разборок, — он ворчит, шагая рядом со мной.
— Да, никаких драк. Понял, — ухмыляясь, я лезу в задний карман, достаю одну из своих сигарет Lucky Strike (прим. пер. мaрка американских сигарет) и кладу ее между зубами.
Я не буду ничего начинать. Обычно я никогда этого не делаю.
Но я бы закончил.
Закусочная Тилли находится в нескольких минутах езды от школы, и когда я на мотоцикле, мне требуется около шести минут, чтобы заехать на парковку с неоновой вывеской, освещающей асфальт.
Я стряхиваю волосы с глаз, когда натягиваю шлем на голову, перекидываю ногу через мотоцикл, пока Сайлас заезжает на парковочное место рядом с моим. В Тилли много народу. Неудивительно, учитывая, что сегодня суббота и это место, где собираются все чуваки с одеколоном «Axe» и девушки, готовые посплетничать.
Мне жаль Роуз, потому что ее сестра-близнец — яростная, полная самолюбия злобная девчонка. А поскольку Роуз ненавидит водить машину, большую часть времени ей приходится ездить с ней. Даже если она этого не хочет.
Ее родители, как я полагаю, думают, что, если они окружат Роуз «правильными» людьми, она поймет, насколько мы плохи для нее. Они думают, что она заскучает, увидит, какой могла бы быть ее жизнь, если бы она оказалась с людьми, находящимися на правильной стороне моральной шкалы, вместо парней, которые являются запятнанным пятном Пондероз Спрингс.
За те годы, что мы живем, мы испортили репутацию этого города и его жителей. Мы взяли их иерархию и разорвали ее на куски. Донахью боятся, что их драгоценная девочка полностью перешла на темную сторону.
Они правы.
И они не смогут ее вернуть.
 
Сайлас открывает стеклянную дверь, ступая на клетчатый пол, и когда мы переступаем порог, все голоса прекращают свое существование. Полностью заполненная закусочная становится тише мышиных шагов.
Мы те, кому не положено входить туда, где нам не рады.
Как будто мы только что вошли в церковь или в какое-то место поклонения.
А всем известно, что святая земля жжет ноги проклятым.
Я хватаю Сайласа за плечо.
— Что? У меня что-то на лице? — мой голос разносится по пространству, треща и пикая в их ушах.
Некоторые из них открыто смотрят в шоке; другие прячут взгляд, боясь, что мы установим с ними зрительный контакт и овладеем ими или сделаем что-то нечестивое. Женщины хватаются за сумочки, мужчины косят глазами, девушки подтягивают бедра, а парни пытаются вести себя круто.
Сайлас начинает двигаться, целенаправленно приближаясь к своей девушке. Ее тело примостилось в маленькой кабинке в одиночестве. Он не шутил, когда говорил, что хочет войти и выйти. Он ненавидит находиться среди такого количества людей. Даже если он никогда не говорил этого вслух, я вижу это по тому, как он держит себя.
Я следую за ним, наблюдая, как ее нежные глаза поднимаются, встречаясь с глазами ее парня. Для них двоих все исчезает, тревога спадает с ее плеч, и облегчение, как вода, омывает его спину.
Зависть — не то слово для того, что я чувствую по отношению к ним. Мне не нравится такая Роуз, и я могу признать, когда парни привлекательны, но Сайлас не производит на меня такого впечатления.
Но иногда, очень редко, я думаю, каково это, когда кто-то так смотрит на меня.
Как будто я больше, чем проблема. Ошибка. Чудовище. Люцифер.
Кто-то, кто смотрит на меня как на человека.
Роуз быстро собирает вещи и сползает со своего места в кабинке, привлекая мое внимание к окружающим. Члены футбольной команды сидят вместе, некоторые из них сидят на кабинках, на руках у каждого болтается вкус недели.
Во всех отношениях, кроме материального, они наши противоположности.
Мы все богаты, и на этом сходство заканчивается.
Если бы в Пондероз Спрингс была не та сторона рельсов, мы были бы там. И все это время они смотрят на нас со своих балконов и идеально подстриженных газонов, глядя так, будто наша одежда стоит не так дорого, будто наши семьи не так богаты.
Но все это не имеет значения, потому что наше богатство покрыто зловонием опасности. Гвалтом. Насилием.
Мы те, о ком предупреждали родители, когда вы росли, бугимены (воображаемый человек, который, как говорят, пугает людей под кроватью. — Прим. ред.) Мы мерзость для этого карусельного города, где каждый играет свою роль.
И никто не играет свою роль лучше, чем принц всего высокого и могущественного и его дорогая маленькая принцесса, которая сидит рядом с ним.
— Эй, ребята, готовы уезжать? — пробормотала Роуз, закидывая сумку с книгами на плечи, когда Сайлас притянул ее к своей груди, прижимая к телу.
— Привет, Рози, — я тянусь вперед, взъерошивая ее волосы. — Пойдем найдем какую-нибудь неприятность, в которую можно вляпаться, да?
Очевидно, я шучу. Шутки — это способ скрыть пустоту в моей груди. Никто не знает, как смех отдается эхом внутри меня. Потому что у меня ничего не осталось.
Раздается легкий кашель, за которым следует: — Ничтожества, — низкий, приглушенный звук, который вызывает у группы смех на вдохе.
Я перекатываю спичку через верхний ряд зубов, ухмыляясь.
— Извини, не расслышал тебя с этими членами во рту. Хочешь сказать это немного громче, Синклер? — я шагаю мимо своих друзей к его стороне кабинки.
Истон такой же вычурный, как шлепанцы от Gucci.
Я ненавижу его с тех пор, как познакомился с ним — мы все его ненавидим. Этот его менталитет, что он бог среди других. Люди думают, что он ходит по воде, и он пользуется таким вниманием.