Правда, которую мы сжигаем (ЛП)

Я вскакиваю с сиденья и тяжелыми шагами иду по проходу к передней части сцены.
— Что это было? — я упираюсь руками в сцену, подпрыгивая так, что стою в тени, а она продолжает пялиться на меня из прожектора. — Ромео и Джульетта?
Ей нужно время, чтобы понять, что происходит. Ранимая девушка, которая, казалось, наслаждалась этой сценой, отступает, и появляется ее защитник. Мы все становимся чем-то страшным, чтобы защитить себя и тех, кого любим.
Я вижу ее маску. И я устал от того, что она держит ее, когда рядом со мной.
Я хочу видеть уродливую боль. Тайные шрамы, которые она скрывает, монстры, пожирающие ее плоть. Они настоящие, а жизнь слишком коротка, чтобы сосредотачиваться на подделке.
— Что ты здесь делаешь, Рук? — спрашивает она, складывая страницы книги в руке, пока они не прилегают плотно к друг другу, и размахивая ими, чтобы смахнуть с себя дым. — Здесь нельзя курить! Это чертовски пожароопасно.
— Давай будем честными, Сэйдж. Я пожароопасен, — шучу я, но получается не так, как я хочу.
Суровая публика.
— Давай притворимся, что ты меня здесь не видел, — бормочет она, заправляя прядь волос за ухо, собираясь уйти.
— Ах, ах, ах, — начинаю я. — Не так быстро. Что ты делала? — мое тело блокирует ее, не давая ей спуститься по ступенькам.
— Делала операцию на открытом сердце, — невозмутимо отвечает она. — На что это похоже, идиот?
Я цокаю языком, делая еще один глубокий вдох травки, прежде чем положить вишенку на джинсы.
— Я бы не принял тебя за театрального фаната.
— Не называй меня так, — шипит она, указывая на меня своими темно-красными ногтями. — Если ты кому-нибудь расскажешь о том, что видел, ты пожалеешь об этом, поджигатель.
Тестостерон наполняет меня. Задача, которую она бросает, слишком сложна, чтобы с ней справиться. Она угрожает мне? Думает, что может сделать со мной то, что делает со всеми остальными? Угрожать мне?
Видимо, она так и не узнала, с кем здесь работает.
— Ага? Что ты собираешься с этим делать, ЛТ?
ЛТ. Мне это нравится. Любитель тетра. Это похоже на маленький секрет поверх секрета, который я мог бы повесить над ее головой.
Она делает паузу, пытаясь сообразить, что она могла бы сказать такого, что напугало бы кого-то вроде меня и заставило бы замолчать. Мне нравится наблюдать, как она борется за что-то, что-нибудь, что можно использовать против меня в этой ситуации.
— Это и проблема. У тебя на меня ничего нет. У тебя нет ни слухов, ни секретов, ничего, что ты можешь рассказать обо мне. И это твоя единственная сила в этом месте. Без этого у тебя нет абсолютно ничего.
Все это правда.
Как напугать парня без страха?
Я забрал ее единственный козырь. Так она держит людей на расстоянии вытянутой руки, потому что имеет над ними власть. Никто ничего не знает о Сэйдж, кроме того, что она хочет, чтобы знали.
Теперь она попалась в мою паутину.
— Рук, послушай…
— О, теперь Рук? Что случилось с поджигателем?
Разочарование пугает ее, под этим скрывается страх.
Ее пронизанная тревогой раскрасневшаяся кожа делает ее веснушки цвета корицы еще темнее. В прошлом месяце я поднес к ее шее горячую спичку. С ее хрупкой шеей в моих руках я мог бы убить ее, но она даже не моргнула. В тот день это был не страх, а волнение.
Это две разные эмоции, и можно почувствовать разницу. В том, как ее сердце трепетало о мою ладонь, а глаза оставались широко открытыми.
Я знаю страх, и я знаю переживание.
Но сейчас она боится, боится, что я расскажу о ней людям в театре. Что-то, о чем я до сих пор не знал, было личным.
— Перестань быть ослом. Думаешь, мне нравится просить тебя об услуге? — рявкает она, прижимая пальцы к глазам, прежде чем вздохнуть. — Просто, — выдыхает она, — пожалуйста, никому не говори, ладно? Это не то, что все знают.
Я делаю паузу, наклоняя голову, ожидая, стоит ли мне подтолкнуть ее дальше или позволить ей сделать это.
Ее глаза делают то же самое, что и на сцене ранее, когда они смягчаются, и синий цвет не такой резкий, но они все еще горят ярко, как газовое пламя. Хитрость заключается в том, чтобы выяснить, это все шоу или она честна.
 
В любом случае, я не уйду, пока не получу какой-то рычаг влияния на нее.
— Я буду держать рот на замке при одном условии, — предлагаю я, подходя ближе к ней. Запах ее духов, смешанный с моей марихуаной, создает аромат лихорадочного сна, который делает мой кайф более сильным.
Она касается языком верхней губы.
— Каком?
Я наклоняюсь так, что мое лицо оказывается на уровне ее, наши глаза на одной линии.
— Скажи мне правду. Почему тебя это беспокоит?
— Что? — она замолкает, пытаясь избежать вопроса.
— Не притворяйся дурочкой, Сэйдж. Это некрасиво для такой девушки, как ты. Почему тебя волнует, узнают ли люди о твоем хобби? Это не то, что вызвало бы неодобрение или испортило бы твой имидж, так почему тебя это тревожит?
Мой взгляд скользит по ее телу, я вижу, что ее кулаки сжаты очень сильно. Несмотря на это, она стоит на своем, не сводя с меня глаз. Как будто она так уверена, что я не увижу ее насквозь, не проникну в нее.
— Потому что, когда ты даешь людям подлинные частички того, кто ты есть, они смешивают их и заедают утренним завтраком. Они растопчут все надежды, которые у тебя когда-либо были. Когда Пондероз Спрингс узнает твои секреты, ты навсегда останешься в плену этого города. Выхода нет, и я не позволю этому случиться.
Я бы солгал, если бы сказал, что ее ответ меня не шокировал.
Это заставляет меня задуматься, видела ли Сейдж уже порочные обычаи этого города близко и лично, если душа Пондероз Спринг, которую все знают, скрывает что-то катастрофическое и извращенное в стенах своего разума.
— Что с тобой случилось? — я спрашиваю случайно, намереваясь сказать это про себя.
Мои глаза скользят по ее телу, я вижу, как ее кулаки сжаты так сильно, что руки становятся призрачными. Несмотря на это, она стоит на своем, не сводя с меня глаз. Как будто она настолько уверена, что я не буду видеть я, намереваясь сказать это в уме.
— Достаточно, чтобы знать лучше.
Внезапно звенит звонок, шум студентов заполняет залы, и вся подлинность исчезает. Она поднимает свою сумку со сцены, проходит мимо меня и спускается по ступенькам.
Теперь это имеет смысл, как она принижала меня звездой, когда я угрожал ей на обочине дороги. Как она была такой бесстрашной.
Есть только два человека, которые могут смотреть адским дырам в глаза и не вздрагивать.
Те, кто в аду, и те, кто уже выбрался из него.
 
 
 
 
 
 
Я поняла, что что-то не так, как только вошла в дом Синклеров. На самом деле, я думаю, что поняла это, когда мои родители сказали мне, что мы собираемся там поужинать.
Каждый год нас приглашали на праздничные вечеринки, дни рождения, даже устраивали один из бранчей кампании моего отца на их заднем дворе. Но никогда не на простой ужин.
Истон сидит слева от меня, его отец во главе стола. Его мать сидит напротив сына, а мои родители рядом с ней. Ничего, кроме тихого грохота столовых приборов, бьющихся о тарелки, пока все едят в умиротворяющей тишине.
Я чувствую, как рука Истона скользит к моему бедру, останавливаясь там, слегка сжимая меня, когда он откидывается на спинку деревянного стула.
— Итак, Сэйдж, в этом году ты получила еще одну номинацию на встрече выпускников? Что это, четыре года подряд? — прямо спрашивает меня Стивен, и мой позвоночник напрягается, когда он произносит мое имя. Каждый раз, когда он говорит, это с дисциплинированным тоном, даже когда он болтлив.
Я вежливо киваю.
— Да сэр. Все четыре года старшей школы.