Джип, ноутбук, будущее (СИ)
Так что Николай Эммануилович рассказал все, что знал, полицейским, да и остался отлеживаться дома, предвкушая, как он посмеется над своими коллегами, раздувшими его «смерть», да негромко шипя, когда приходилось переворачиваться с живота на бок. О том, чтобы полежать на спине — о чем Чуковский уже начинал тихо мечтать — и речи не шло: в дальнейшем, в общении с Лазаревичем, он, хоть и не стал показывать шрам — все же времена не настолько раскрепощенные, чтобы мужчина раздевался перед полузнакомым — но по описанию там была распорота ножом чуть ли не половина спины.
Итак, лежит себе господин Корнейчуков дома, полеживает, обдумывает, конечно, что это было такое и зачем какому-то сумасшедшему убийце на него нападать, как вдруг это самое нападение внезапно перестает быть самым странным событием в жизни журналиста.
Приходит к нему в квартиру, по адресу Коломенская, дом одиннадцать, молодая женщина, американка, которую он мельком видел на даче Репина. Она еще зачем-то попросила у него автограф, то ли перепутав с каким-то поэтом, то ли ошибившись… Может, у них, в Америке, если журналист — значит, поэт, кто его знает. Так вот, приходит эта самая американка к нему домой, и в разговоре с женой вдруг заявляет, что хорошо с ним знакома. Журналистская натура тут же сделала стойку не хуже английского пойнтера — мало ли на свете мошенников, которые приходят к родственникам внезапно умерших, и, под различными предлогами, требуют денег. От «Я его дальний родственник/родственница, приехал/а, узнав о скорбной вести, кошелек украли, дайте денег на билет» до «Есть у меня про вашего мужа порочащие сведения — была у него любовница/имел он пристрастия к мальчикам/курил опиум в притоне на Лиговке, и, если вы не хотите, чтобы об этом узнали ваши друзья/знакомые/родственники — платите». Но госпожа американка сумела удивить…
Она рассказала Маше, что ее «покойный» муж… писал стихи. Что, конечно, странно, но такой уж порочащей информацией не является… Стихи для детей?! Уже совсем странно. И тут госпожа Лазаревич выкинула удивительнейший трюк. Она рассказала, что он, Корнейчуков, не только писал стихи, не только рассказал ей об этом, но и… Передал ей папку с этими самыми стихами! Которую госпожа Лазаревич и передает Маше, чтобы «имя вашего мужа продолжало жить и радовать детей, даже после его смерти».
Чуковский решил было, что вот тут и всплывет тема денег — несмотря на то, что перед этим американка недвусмысленно сказала, что плата ей не нужна, более того, получение платы за этих стихи она почитает чем-то вроде мародерства — но нет. Стихи переданы Маше, странная госпожа Лазаревич удалилась.
Острый ум Чуковского смог сложить два и два воедино: если сначала на тебя нападет странный убийца, а потом в твой дом приходит странная женщина со странным рассказом и странными стихами — между этими событиями существует несомненная связь.
И пусть госпожа Лазаревич не годится в те самые убийцы по причине принадлежности к прекрасному полу — у нее есть муж. Американец-инженер, с короткой бородкой. Правда, он говорил с заметным акцентом, а в словах убийцы если и слышался какой-то необычный выговор, то разве что один из описанных господином Далем, но, с другой стороны — возможно, акцент Лазаревича фальшив или же он, Корнейчуков, просто не разобрал его в короткой фразе.
Авантюрная жилка дернулась, и Чуковский решил следить за Лазаревичем, аки Нат Пинкертон из многократно руганных им же самим бульварных романов.
Попервоначалу буквально все поступки Лазаревича казались странными и подозрительными, но довольно быстро Чуковский понял, что смотрит на них через призму своих домыслов. А ничего преступного американец не делал, не крался по ночам с ножом с случайными — или же неслучайными — прохожими, вообще по ночам предпочитал спать, а днем пропадать в мастерских Фрезе.
Чуковский уже начал было сомневаться в своих поступках, как Лазаревич его обвел вокруг пальца.
Находиться под дулом пистолета — неприятное ощущение, не то, которое хотелось бы повторить, в первые, очень напряженные мгновения Чуковский даже решил, что убийца, потеряв нож, решил переключиться на более современные орудия лишения жизни, но… Лицо Лазаревича рассказало все за него: это не было лицо убийцы, это было лицо человека, который… сам боится за свою жизнь?
Пистолет был опущен, и они начали разговор.
* * *В итоге, Николай Эммануилович Корнейчуков стал еще одним человеком, узнавшим тайну пришельцев из будущего.
* * *— С чем пожаловали? — поинтересовался Руслан.
И с удивлением увидел, что Чуковский замялся.
— Дело в том, Руслан Аркадьевич, что… У меня дело не к вам, а к вашей жене…
Руслан поднял бровь.
В здешние патриархальные времена женщина не могла остаться наедине с мужчиной — Невозможно! Компрометация! Репутация! — но Чуковский уже знал, что в будущем нравы несколько более свободны, если не сказать — вольны, поэтому, хотя и явно перешагивая через себя, но общался с Юлей, в основном, как ни странно, на тему своих будущих стихов.
Нет, в отличие от автомобильного фанатика Фрезе, которому из будущего были интересны только тенденции автомобилестроения — и то до определенного предела, после которого он переключался в режим «У вас так не делают? Да и фиг с ним!» — Чуковский, разумеется, поинтересовался, что там произойдет дальше с Россией и миром вообще. Про себя он не спрашивал и категорически отказывался узнавать, что там с ним произошло в будущем, очевидно, ведомый суеверием, что предсказанное будущее становится обязательным и изменить его уже нельзя. Впрочем, прожил он почти девяносто лет, в его судьбе не было очень уж плохих моментов, кроме разве что смерти дочки Мурочки от туберкулеза, но она и родится-то только через 10 лет — а теперь и вовсе неизвестно, родится ли — так что и предупреждать, собственно, не о чем. А в остальном Чуковского больше интересовало, как живется в будущем, чем политические перипетии.
Так что с Юлей они обсуждали его стихи. Вернее, категорическое нежелание Чуковского их издавать.
Нет, не потому, что это повредит его репутации журналиста, нет, не потому, что детские стихи — это несерьезно.
Чуковский категорически отказывался признавать свои стихи своими!
Нет, он был согласен, что это великолепные стихи, он с удовольствием читал их своим Коле и Лиде, но издавать их под своим именем — и даже под псевдонимом Корней Чуковский — был не согласен. Он не считал их своими и был убежден, что не имеет морального права их издавать. Собственно, большая часть его общения с Юлей и сводилась к попыткам его переубедить.
Что же здесь не так?
До этого Чуковский перед общением с Юлей так не смущался.
Если бы Руслан не знал свою жену — и не знал, что Чуковский влюблен в свою — он бы заподозрил, что за его спиной готовится супружеская измена.
Глава 5
Руслан отнес бы это смущение к естественной для человека начала 20 века неловкости — остаться с посторонней женщиной? Наедине?? — если бы не увидел смущение на лице Юли. А вот чтобы вогнать ее в краску — нужно сильно постараться.
— С нами будет Аня! — быстро отреагировала Юля
— А ко мне придет Володя! — выглянула из дверей своей спальни дочка. Увидела окончательно побуревшего Чуковского, ойкнула и спряталась обратно. В двадцать первом веке девочки и в топиках с шортиками спокойно по улицам ходят, но для двадцатого ночная маечка с кружавчиками и панталончики — все равно что голышом.
* * *Володя, мальчишка, Анечкин ровесник, с которым они познакомились на празднике воздухоплавания и неожиданно сдружились. На почве чего — Руслан откровенно не понимал. Девчоночьи игры для серьезного мальчика были слишком уж детскими, а любые игры мальчиков здешнего времени для Ани — слишком наивными или же грубоватыми. Хотя, надо признать, Володя, несмотря на свое простонародное происхождение — его отец был кем-то вроде участкового — в общении с Аней был деликатным, матерков не подпускал, причем сразу было видно, что ему это не стоит особого труда. Или в принципе не любил мат, или умел фильтровать стиль разговора в зависимости от собеседника. Руслан даже задумывался… не всерьез, нет, но так, проскакивали мысли, что, если уж выбирать для Ани… нет, не сейчас, разумеется, в будущем, в далеком будущем… не таком далеком, как то, из которого они прибыли, скажем так, в отдаленном… так вот, если выбирать для Ани жениха, то Володя был бы идеальной кандидатурой. По крайней мере, он смог бы держать в узде эту своенравную девчонку, которая характером явно пошла в маму, жизнь с которой иногда напоминала родео (и не только ночами).