Джип, ноутбук, будущее (СИ)
— Товарищу своему помогаю.
Из-под кепки блеснул острый взгляд:
— Кто таков? Не купец, не дворянин, не чиновник, не крестьянин… Прямо загадка, а не человек. По выговору вроде немца, но не немец… Погодите-ка… Уж не вы ли американский инженер из мастерских Фрезе? Как вас там… Макаревич… Мазуревич…
— Лазаревич.
Граду абсурда нарастал. Теперь еще и выяснилось, что этот тип знает его самого. Паранойя уже не просто проснулась, она успела позавтракать, сделать зарядку, принять душ и теперь намертво вцепилась в рычаги управления, вопя: «Это он!!! Тот, кто всех убивает! Не бывает таких совпадений! НЕ БЫВАЕТ!!!».
Хотя насчет совпадений Руслан вполне мог бы поспорить, если бы, конечно, спор с собственной паранойей не отдавал шизофренией. Был в его жизни случай, когда он, решив пособирать в лесу чернику, просто-напросто заблудился. Ходил между сосен часа, наверное, два, до тех пор, пока не почувствовал запах шашлыка. На который и вышел к берегу маленького лесного озерка, возле которого решил устроить пикник его, Руслана, одноклассник, с которым они сидели в школе за одной партой и не виделись после школы лет десять, не меньше.
Пока Лазаревич препирался с паранойей. Чуковский успел вкратце пересказать подозрительному гражданину историю с кляузными заметками в «Копейке».
— Журналиста, значит, ищете… — потер подбородок вор, — Знаю такого. В мансарде живет, чуть дальше надо пройти. Пойдемте, послужу вам, так сказать Вергилием…
* * *— Вот вы, Николай Эмануилович, насчет Пинкертона хорошо написали, небывальщина это, сказки бабушки Настасьи, в твердом переплете, рупь тридцать с пересылкой. Так почему ж не напишете, как оно на самом деле бывает? Даже обидно: про французских мазуриков книги пишут, про английских, про американских… ну, про немецких не помню, врать не буду. А про наших, российских? Раз, два и обчелся, гений русского сыска Путилин, да господин Крестовский. Да и те уже до дыр зачитаны, ведь им лет уже под… много, короче. Возьмитесь, не пожалеете!
Чуковский, еще не совсем пришедший в себя после того, как он узнал, что его судьба — быть детским сказочником, от карьеры детективщика вяло отказывался, иногда косясь на Руслана несколько ошалелым взглядом.
За такими литературоведческими беседами они прошли по задворкам, шуганули какого-то пьяного мужика, выползшего им навстречу с нелепыми претензиями — пьяный получил резкий удар «в душу» от «Вергилия» и осел на заплеванных лестничных ступеньках, размышляя над своим поведением — поднялись по скрипучей черной лестнице и постучали в обшарпанную дверь.
— Кто там? — испуганно спросили из-за двери.
— Дед Пихто! — рявкнул карманник и пнул дверь ногой, мгновенно переключившись с состояния «вежливый и интеллигентный» на «наглый и отталкивающий», — Открывай, лабута!
— Я Лютоеду пожалуюсь, — неуверенно произнесли из-за двери.
— Мне на меня же? Открывай!
Дверь заскрипела так, как будто вела в склеп, не посещаемый никем лет так триста. В узкую щель глянул глаз. Он посмотрел на, предположительно Лютоеда, потом на Чуковского, следом глаз уставился на Руслана, моргнул раз, другой… Расширился так, что перестал помещаться в дверной щели и исчез. Следом хозяин глаза явно попытался захлопнуть дверь, но та к таким резким маневрам была непривычна и, перекосившись, заклинилась полуоткрытой.
Еще один пинок — и в крохотную низкую квартирку зондеркомандой вошли трое.
* * *— Что вам надо? Я же заплатил! — журналист Ковалев плюхнулся на кровать, если, конечно, узкий топчан, накрытый каким-то тряпьем, заслуживал этого названия.
Да, с последней встречи Владимир Андреевич сильно опустился. Руслан помнил энергичного пожилого человека, владельца дачи в Луге, картежника, журналиста — хотя в последнем качестве он с ним и не сталкивался — а сейчас перед ним сидел — старик. Морщинистое, какое-то помятое лицо, сальные седые волосы торчали клоками во все стороны, одежда, знававшая лучшие времена, и как минимум, когда-то знакомая со щеткой.
— Это ты за жизнь заплатил, — хмыкнул карманник, который, видимо, был в здешних лабиринтах авторитетом, — А тут оказывается, котора у тебя с одним хорошим человеком, надобно, значит, обсудить, да и решение принять.
— Я их не знаю! — взвизгнул Ковалев, подпрыгивая на кровати.
— И меня не знаете, Владимир Андреевич? — вежливо спросил Руслан, чувствуя в глубине души какую-то гадливость.
Он шел сюда, ожидая встретить… ну, если не профессора Мориарти, то хотя бы Ройлетта, противника, который бросил ему вызов и с которым нужно бороться. А встретил спивающегося опустившегося типа, который, скорее всего, собрал остатки знакомств и связей ради этих заметок, бороться с которым — все равно, что бороться с кучей гнилья.
Впрочем, кто сказал, что гниль не может быть опасной?
— И вас не знаю! Не знаю и век бы не знать! Из-за тебя, из-за тебя все!
Из уголка глаза Ковалева вытекла и побежала по щеке злая мутная слеза.
— Зачем, зачем ты сюда явился?!
На секунду Руслану показалось, что Ковалев каким-то образом прознал о том, что американец Лазаревич — пришелец из будущего.
— Прикатил из своей Америки… кто тебя сюда звал? Сидел бы там, у себя, а то — явился, деньгами бросается, мол, я тут богач, а вы все — пыль.
Руслан точно помнил, что никакими деньгами не бросался, за неимением оных, наоборот — именно у Ковалева спрашивал, кому можно продать ружье, как раз из-за отсутствия денег. Но у бывшего журналиста в голове уже сформировалась своя собственная картина мира, в которой его честного и законопослушного, нагло совратил с пути истинного проклятый иностранец, заставив стакнуться с Громовым и стать грабителем и преступником.
Каждый преступник считает, что он нив чем не виноват, а виновата его же собственная жертва.
— …а теперь что? Что я теперь? Был уважаемый человек, друзей имел в каждой редакции, со мной люди разговаривали, сам генерал Иванов — за руку, а сейчас? Сейчас я уже даже в бутербродные негож, за рюмку водки не напишу… А все из-за вас!!!
— Не были вы никогда уважаемым человеком, — сказал Руслан, глядя на корчащегося перед ним журналиста, — Потому что не уважал вас никто. От того, кого уважают, друзья так быстро не отворачиваются. Значит, и друзей у вас не было.
— Не было?! Не было?! У тебя тоже ничего не будет! — взвился Ковалев, прыгая на Руслана и дыша ему в лицо смрадом гнилых зубов и застарелого перегара, — На весь Петербург ославлю, в грязи утоплю, сгною, уничт…
Ковалев поперхнулся, кашлянул, схватился за левую половину груди, вцепился в одежду пальцами, собирая ее комом, и рухнул на пол.
Глава 23
— Дорогой любимый муж, — Юля подсела на подлокотник кресла и обняла Руслана за плечи, — Что случилось?
— Ничего, — задумчиво произнес Лазаревич.
— Тогда почему ты мешаешь чай шариковой ручкой?
Руслан все так же задумчиво посмотрел, чем он там мешает чай.
— Это ложечка.
— А загружен ты так, что окажись это ручка — и не заметил бы. Давай, колись, что произошло? После вашего похода к журналисту вас с Чуковским как подменили. Один ходит целыми днями, натыкаясь на стены, второй забросил стихи и собирается писать детектив. Только псевдоним не может придумать.
— А какие варианты? — неожиданно для самого себя заинтересовался Руслан.
После упомянутого похода к Ковалеву он действительно как-то загрузился.
Старый журналист все же умер.
Сердечный приступ.
* * *Лютожор бесцеремонно толкнул упавшего на пол Ковалева ногой.
— Похоже, гигнулся, — хладнокровно сказал он.
Руслан склонился над телом, сдвинул засаленный манжет, пощупал пульс. Пульса не было. Потрогал шею. Там пульса не было тоже.
— Что теперь делать? — растерянно спросил он.
— Ну а чего вы делать хотите? — развел руками уголовник, — Ваша котора закончилась. Ничего он вам больше не сделает. Умраны в газеты не пишут.