Кортни. 1-13 (СИ)
– Над чем смеешься? – спросил Деннис.
– Думаю о том, как много изменилось за эти месяцы.
– Да, – согласился Деннис, и наступило молчание, нарушаемое только топотом копыт.
– Странно будет без па, – печально сказал Деннис. Мистер Петерсен был при Исандлване. – Очень странно – только ма, девочки и я на ферме.
Они опять помолчали, думая о прошедших месяцах и о том, что произошло в их жизни.
Обоим еще не было двадцати, но оба уже стали главами семей, владельцами земли и скота; оба познакомились с горем и убивали людей. На лице Шона появились морщинки, теперь у него была квадратная борода лопатой. Они были в отряде, который жег и грабил, мстя за Исандлвану.
При Улунди они сидели верхом под жарким солнцем за рядами солдат регулярной армии Челмсфорда и терпеливо ждали, пока Сетевайо соберет своих воинов и отправит их по открытой местности смять хрупкий человеческий квадрат. Они ждали под регулярные, неторопливые выстрелы регулярной армии, наблюдая, как неприступный людской квадрат разрывает на части огромного черного зулусского «быка». Потом ряды пехотинцев расступились, и они, две тысячи сильных, опытных всадников, выехали вперед – чтобы навсегда сокрушить зулусскую империю. Они преследовали бегущих, и убивали, пока их не остановила темнота, и не считали убитых.
– Вон колокольня, – сказал Деннис.
Шон медленно очнулся, вырвавшись из прошлого. Они были в Ледибурге.
– Твоя мачеха в Тёнис-краале? – спросил Деннис.
– Нет, переехала в город, в дом на Протеа-стрит.
– Наверно, не хочет вмешиваться теперь, когда Энн и Гарри поженились, – сказал Деннис.
Шон нахмурился.
– Как тебе понравилась женитьба старины Гарри на Энн? – усмехнулся Деннис и покачал головой. – Я поставил бы двадцать против одного, что у него нет ни единого шанса.
Лицо Шона стало свирепым. Гаррик выставил его чудовищным глупцом. Ведь он еще не покончил с Энн.
– Есть ли от них вести? Когда они возвращаются домой?
– Последний раз они прислали ма телеграмму из Питермарицбурга – сообщили, что поженились. Она получила ее за несколько дней до того, как я вернулся из Исандлваны. Это было два месяца назад. Насколько мне известно, с тех пор от них ничего не было.
– Наверно, Гарри так прочно устроился в гнездышке, что его придется выковыривать оттуда ломом, – сально усмехнулся Деннис.
Шону вдруг живо представилось: Гаррик на Энн – ее колени высоко подняты, голова откинута назад, глаза закрыты, она тихонько постанывает.
– Заткнись, грязный ублюдок! – рявкнул Шон.
Деннис мигнул.
– Прости, я только шутил.
– Не смейся над моей семьей: он мой брат.
– Но ведь Энн была твоей девушкой, – сказал Деннис.
– На колотушки нарываешься?
– Успокойся, парень, я просто шутил.
– Я такие шутки не люблю, понял?
– Хорошо, хорошо, успокойся.
Грязный, грязный разговор. Шон отчаянно пытался прогнать картину Энн: она в бешеном наслаждении сцепила руки за спиной Гаррика.
– Боже, с каких пор ты стал святошей? – спросил Деннис и, пустив лошадь галопом, ускакал от Шона; он поехал по главной улице к гостинице. Шон хотел было окликнуть его, но передумал.
Он свернул в тенистую боковую улицу. Дом третий от угла – Уэйт купил его три года назад, вложив деньги в недвижимость. Очаровательный маленький домик в глубине пышно цветущего сада: тростниковая крыша, выбеленные стены, вокруг – плетень. У ворот Шон привязал лошадь и пошел по дорожке.
Он открыл дверь в гостиную; там сидели две женщины. Обе встали; у обеих удивление сменилось радостью, как только они его узнали. Он почувствовал внутри тепло – приятно возвращаться, когда тебе рады.
– О Шон, мы тебя не ждали!
Ада быстро пошла ему навстречу. Шон поцеловал ее и увидел, что горе оставило на ней свой след. И почувствовал легкие угрызения совести – на нем смерть Уэйта отразилась вовсе не так наглядно. Он отстранил мачеху на расстояние вытянутой руки.
– Ты прекрасно выглядишь, – сказал он.
Она похудела, глаза стали необычайно велики для такого лица, и горе в них было как тень в лесу, но Ада рассмеялась и улыбнулась Шону.
– Мы думали, ты вернешься в пятницу. Я рада, что ты приехал раньше.
Шон посмотрел мимо Ады.
– Привет, Малинка Пай.
Она нетерпеливо ждала его внимания.
– Здравствуй, Шон.
Она чуть покраснела под его взглядом, но глаз не отвела.
– Ты повзрослел, – сказала она, вряд ли замечая его запыленные кожу и волосы и покрасневшие от пыли глаза.
– Ты просто забыла, как я выгляжу, – ответил он и снова повернулся к Аде.
– Нет, и никогда не забывала, – сказала Одри так тихо, что ее никто не услышал. У нее в груди что-то сжалось.
– Садись, Шон. – Ада отвела его к большому креслу у камина. На каминной полке стоял дагерротип Уэйта. – Я налью тебе чаю.
– А как насчет пива, ма?
Шон погрузился в кресло.
– Конечно. Сейчас принесу.
– Нет. – Одри пробежала через комнату в сторону кухни. – Я принесу.
– Пиво в кладовой, Одри, – крикнула ей вслед Ада и сказала Шону: – Такой милый ребенок.
– Посмотри на нее внимательнее, – улыбнулся Шон. – Она не ребенок.
– Хотела бы я, чтобы Гарри… – Ада замолчала.
– Чего бы ты хотела? – переспросил Шон. Она помолчала. Чтобы Гаррик нашел себе такую девушку, как Одри.
– Да ничего, – сказала она наконец, подошла и села на подлокотник кресла Шона.
– От Гарри было что-нибудь? – спросил Шон.
– Нет. Пока ничего, но мистер Пай сказал, что получил чек, оприходованный банком в Кейптауне.
Шон приподнял пыльную бровь.
– Наш мальчик живет на широкую ногу, – сказал он.
– Да, – подтвердила Ада, вспомнив сумму, указанную в чеке. – На широкую.
Вернулась Одри; она несла на подносе большую бутылку и стакан. Подошла к креслу. Шон притронулся к бутылке – холодная.
– Живей, девчонка, – поторопил он. – Я умираю от жажды.
Первый стакан он осушил в три глотка; Одри налила еще; держа полный стакан в руке, Шон удобно откинулся на спинку кресла.
– А теперь, – сказала Ада, – расскажи нам все.
Приятно было говорить, видя их радость, удобно устроившись в кресле и чувствуя, как расслабляются мышцы. Шон и не знал, что можно столько рассказать. Едва поток его слов замедлялся, Ада или Одри задавали вопрос, и он мог продолжать.
– О Боже! – ахнула наконец Одри. – Уже почти темно. Мне пора.
– Шон, – Ада встала, – не проводишь Одри?
Они молча шли рядом в полутьме под цветущими деревьями, пока Одри не заговорила.
– Шон, ты любишь Энн? – выпалила она, и Шон, как обычно, разозлился. Он раскрыл рот, чтобы обругать девчонку, но остановился. Вопрос точный. Любит ли он Энн? Он впервые задумался об этом, старательно формулируя вопрос, чтобы получить верный ответ. С неожиданным облегчением, с улыбкой он сказал правду:
– Нет, Малинка Пай, нет, я никогда не любил Энн.
Он ответил искренне, не кривя душой. Она шла рядом, счастливая.
– Не ходи дальше.
Она впервые заметила его грязную, пропыленную одежду, которая может смутить его перед ее родителями. А она хотела, чтобы с самого начала все было правильно.
– Я подожду, пока ты не дойдешь до двери, – ответил Шон.
– Наверно, поедешь завтра в Тёнис-крааль? – спросила она.
– Завтра же утром, – ответил Шон. – Там очень много работы.
– Но в магазин зайдешь?
– Конечно! – сказал Шон, и то, как он поглядел на нее, заставило Одри покраснеть. Нежная кожа так легко выдает ее! Она быстро пошла по дорожке, но потом остановилась и обернулась. – Шон, пожалуйста, не зови меня больше Малинка Пай.
– Хорошо, Одри, постараюсь не забыть.
Глава 30
Минуло шесть недель после его возвращения с Зулусской кампании, подумал Шон, шесть недель, и они пролетели стремительно. Сидя в кровати, задрав ночную сорочку и удобно скрестив ноги, как Будда, он пил кофе из чашки размером с немецкую пивную кружку. Кофе был горячий; Шон шумно отхлебывал и выдыхал пар.