Анна К

Программа оздоровительного центра была не более насыщенной, чем реабилитация от наркозависимости. Ее не запирали в палате на ночь, потому что она приехала сюда добровольно. Но она оставалась в стационаре, что означало несколько более высокую цену, чем та, которую платили родители подростков, приходивших сюда лишь несколько раз в неделю, дабы принять участие в местной амбулаторной программе «Дезерт Виста». Дни Кимми оказались заполнены частными консультациями, групповой терапией, арт-терапией и физическими упражнениями. Поначалу девушка чувствовала оцепенение, просто механически повторяя свое ежедневное расписание занятий, напечатанное на карточке, которую ей сунули под дверь. Но в анонимности этого места ей виделось нечто привлекательное. Никто не знал ее, она тоже никого не знала. Кроме того, она была счастлива, что находится так далеко от Нью-Йорка.
Сотрудники центра забрали ее телефон, к чему Кимми отнеслась совершенно нормально, не желая напоминаний о том, что происходит с девочками из школы или даже с сестрой. Последние фото она видела в «Инстаграме» Лолли, в аэропорту, ранним утром перед тем, как они с матерью улетели. Через Анну она получила приглашение на вечеринку Беатрис, но никак не могла бы пойти, уверенная, что Вронский, конечно, будет там. Лолли не стала постить фото с ним, но выложила множество селфи, а еще снимки Стивена и Анны, все они были одеты в костюмы и, кажется, прекрасно проводили время с другими красивыми тинейджерами, некоторых из которых Кимми видела лишь в телевизионных шоу или на обложках журналов.
В аэропорту она листала и листала «Инстаграм» Лолли, но потом картинки начали выводить ее из себя, поэтому Кимми выключила телефон и положила его в сумочку. Она решила, что уничтожит все личные аккаунты в социальных сетях. Она не была особо активна онлайн, в основном потому, что у нее никогда не было свободной минуты во время тренировок, и, когда она вернулась домой после травмы колена, у нее не появлялось желания размещать фото своей скучной затворнической жизни, разбавленной сеансами физиотерапии.
Однако в школе Спенса она стала одержима сетями, как и все остальные, и вскоре подписалась на сотню человек: одноклассниц, знаменитостей, даже своих старых друзей из мира фигурного катания, но, в конце концов, глядя на фото других людей, почувствовала себя странно. Кимми постоянно спрашивала себя, действительно ли всем так весело, как кажется: #живемодинраз #жизньпрекрасна #отдыхаем.
То, что в оздоровительном центре ей пришлось отдать телефон, было первым намеком на то, что мать обманула ее. Второй подсказкой стала одна односпальная кровать в комнате. Именно тогда родительница призналась во всем, поскольку побоялась откровенничать раньше, хотя и планировала сделать это в самолете. Она испытала огромное облегчение, когда Кимми поплелась к цитате в рамке над кроватью, прочитала ее и сказала: «Мне нравится эта комната». Мать заплакала и обняла дочь, заявив, что скоро жизнь наладится. Даниэлла объяснила, что она забронировала номер в соседнем отеле и будет приходить сюда каждый день и даже посидит на нескольких сеансах терапии, дабы убедиться, что Кимми понравились ее новые терапевты, прежде чем отправиться на спа-курорт «Каньон Ранч», чтобы встретиться со своими друзьями.
– Ты должна знать, что ты здесь не пленница, Кимми, – добавила мать. – Если захочешь пойти в кино или поесть в ресторане, можешь просто взять «Убер». Только нужно вернуться до комендантского часа. – Она достала брошюрку об оздоровительном центре «Дезерт Виста» и оставила Кимми изучить на досуге. – Доктор Беккер сказал, что это замечательная программа, и пациенты, которых он сюда посылал, всегда приезжали домой отдохнувшими и готовыми снова наслаждаться жизнью.
Кимми кивнула и снова заверила маму, что хочет почувствовать себя лучше и готова работать над достижением цели. Последнюю неделю, сидя дома, она ощущала такую сильную подавленность, что даже погуглила термин «селфхарм», означающий нанесение себе увечий. Ролики, которые она увидела в сети, были очень депрессивными, а еще больше ее встревожили посты в блогах девушек, которые резали себя: многие из них говорили, что поступают так, чтобы перестать чувствовать боль, а не причинять ее. Но Кимми подумала, что это скорее не боль, а некое оцепенение, как будто ее погрузили под воду или поместили за толстое стекло.
 
– А Лолли знает, что я буду здесь целый месяц? – спросила она.
Мать ответила, что пока ничего не сказала старшей дочери, но все объяснит ей, как только вернется домой. Кимми попросила лишь передать Лолли, чтобы та не делилась с ней никакими сплетнями. Даниэлла согласилась, что Кимми нужен «информационный» перерыв.
Во время первой недели терапии Кимми узнала, что она, вероятно, страдала от банальной депрессии, которая началась после травмы, положившей конец ее карьере, и почувствовала хоть какую-то радость, когда Вронский поцеловал ее на вечеринке Стивена, и она вцепилась в него, как утопающий в спасательный круг. Отчаянно желая сохранить хорошие ощущения, она ошибочно убедила себя в том, что Граф – единственная причина ее счастья.
Если это правда, то все, что она считала любовью, на самом деле любовью не являлось. Мозг просто пытался найти способ заставить Кимми почувствовать себя лучше.
Это открытие принесло ей огромное облегчение. Может, она и не виновата в своей ошибке. Если уж на то пошло, именно Вронский нечестно воспользовался ее хрупким душевным состоянием. Она оказалась жертвой, точно такой же, как те девушки, которых он соблазнял до нее. Они были Красными Шапочками для большого злого волка.
На второй неделе терапии Кимми ухватилась за возможность изменить ситуацию. Если она не хотела быть жертвой, то должна что-нибудь сделать. Раньше жизнь была для нее сплошным дерьмом. Но пришла пора действовать и пнуть ее прямо по яйцам.
II
Кимми посещала групповую терапию раз в день, как правило, утром, но иногда ходила и на второй сеанс вечером. Было что-то в том, чтобы слушать о проблемах других подростков: это заставило ее прекратить прокручивать в голове собственные проблемы. Ведь последние несколько недель она только и делала, что препарировала психику, и, честно говоря, ей самой уже было тошно от навязчивых мыслей. Кроме того, на вечерних групповых сеансах присутствовала девушка, в которую Кимми оказалась влюблена.
Когда Наталья привлекла ее внимание на прошлой неделе, Кимми искренне восхитилась незнакомкой. Нечто подобное она почувствовала, когда впервые встретила Анну. Охватившее ее страстное томление было не романтическим, но чем-то совершенно иным. Она не хотела ее. Кимми хотела быть ею.
Наталья, вероятно, являлась ровесницей Лолли, но вполне могла сойти за кого-то гораздо старше. Кимми знала, что Наталье не может быть больше восемнадцати, потому что иначе ей пришлось бы посещать другую группу. Несмотря на то, что она была высокой, худой, узкобедрой и с двумя припухлостями вроде пчелиных укусов на месте грудей, она излучала необузданную сексуальность, которая вспыхивала, словно фейерверк. Кимми ненавидела короткие стрижки у девушек, но у Натальи была искусно взъерошенная копна ярко-зеленых и голубых прядей волос, идеально подчеркивавших широко расставленные изумрудные глаза. Сидя на металлическом складном стуле, она смахивала на инопланетное кошачье существо, посланное на Землю, чтоб человечество точно знало, что к чему.
После пяти бесед в группе Кимми выяснила, что Наталья выросла в Вегасе с матерью-одиночкой, которая разносила коктейли в дешевом казино за пределами города и подрабатывала проституткой, когда с деньгами становилось совсем туго. Наталье исполнилось двенадцать, когда она впервые попробовала метамфетамин – подаренный ей маминым бойфрендом, наркоторговцем. Единственное, что она знала о своем отце, – то, что он был игроком-дегенератом, который интересовался дочерью ровно настолько, чтоб посылать ей наличные каждый раз после крупного выигрыша (последнее случалось не так уж часто). Наталья сказала, что перепробовала много других наркотиков, но крепко подсела на метамфетамин. Однажды, находясь под кайфом, она в джинсах, лифчике от бикини и высоких кедах «Конверс» бегала по Вегасу как угорелая, выскакивая на проезжую полосу.