Анна К

Сидя в вестибюле с нервно трясущимся правым коленом, Стивен отправил Дастину сообщение.
«Чувак, сегодня не встречаемся, День В. Завтра?»
Ответ от Дастина пришел мгновенно.
«Я так и думал. О’кей».
Стивен настрочил новое послание.
«Ты не спишь допоздна? Звякну после полуночи? Надо поговорить».
«Да, позвони мне позже. Счастливого Дня В».
«И тебе, братан».
«Сомневаюсь. Любовь – отстой».
Последнее сообщение заставило Стивена поморщиться, поскольку он забыл о проблемах Дастина с девушкой. Когда в понедельник после вечеринки друг пришел заниматься со Стивеном, тот не знал, хочет ли парень делиться переживаниями, связанными с Кимми.
Когда Стивен открыл дверь, то первыми словами Дастина стали:
– Давай никогда больше не будем говорить о ней, хорошо?
– Я даже не в курсе, о ком ты, братан, – ответил Стивен, придерживаясь братского кодекса.
Если Дастин не хочет откровенничать, то кто Стивен такой, чтобы спорить?
Стивен гадал, заинтересует ли Дастина новость, что Граф уже не значился потенциальным бойфрендом Кимми, но одновременно он слышал от Лолли, что Кимми сильно переживает по этому поводу, поэтому, возможно, стоило дать всем время остыть.
Хотя родители предупреждали сына не болтать о семейных делах с посторонними, он понимал, что может довериться Дастину. Стивен также знал, что у Дастина – своя семейная драма. Ни для кого не являлось секретом, что его старший брат Николас несколько лет лечился в реабилитационных центрах, да и сейчас, похоже, пытался избавиться от зависимости. Стивен никогда не пробовал героин, потому что боялся, что сразу же подсядет и никогда не слезет. Он также не пробовал мет, но скорее из ложного предубеждения, будто мет – наркотик для бедных.
Стивен поразмыслил над тем, может ли отец знать, что его жена спит с другим, но быстро отмел эту мысль. Эдвард был горд, как многие корейцы. Казалось, мужчина тотчас потеряет лицо, если у его супруги будут любовники. А предки точно не стали б жить открытым браком. Ни за что. Неприкосновенность частной жизни, защита семейной фамилии и Анна – это были главные приоритеты в жизни отца, и Стивен не понаслышке знал, как сердился родитель, если кто-то ставил под угрозу его приоритеты.
Стивен покачал головой, злясь на мать, которая поставила его в неловкое положение. Это было именно то дерьмо, о котором Стивен не любил думать. «Мне за такое не платят», – подумал он.
А потом Стивен решил, что хочет все выкинуть из головы. Пусть она будет пустой. Это означало: ему нужен кокаин.
Но у него не имелось ни грамма, и у него не было даже травки. Лолли настаивала на свободном от наркотиков Дне святого Валентина, сказав, что у нее запланировано нечто особенное, от чего Стивен забалдеет и так. Он улыбнулся впервые с тех пор, как все пошло вразнос. Подруга, потерявшая девственность, удивила его, оказавшись довольно дикой в постели. Он возлагал большие надежды на праздник и потратился на подарок, купив ей браслет розового золота «Картье Лав». Чтоб оплатить его, парень получил разрешение отца, причем сначала тот сказал «нет», но Стивен намекнул на некоторые проблемы в «раю», а также на то, что ему действительно нужно загладить некоторые проступки. Эдварду нравилось, когда сын признавал ошибки, и он согласился, хотя Стивен знал, что родитель, вероятно, позже предъявит ему эту растрату в сумме девять тысяч долларов.
В животе у Стивена заурчало, и тогда он решил подождать Лолли наверху, заказав еду в номер. Ему требовалось что-то быстро перехватить, и он вспомнил о двух перекусах «Хот Покетс», которые оставил в микроволновке. Парень с сожалением стукнул себя кулаком по бедру. Теперь мать узнает, что он был дома дольше, чем подразумевалось в записке. На мгновение Стивен подумал о том, чтобы вернуться в пентхаус и избавиться от улик, но это казалось слишком рискованным. Меньше всего ему хотелось столкнуться с матерью или, еще хуже, мистером Татуировка-на-спине.
 
Если родительница заговорит о «Хот Покетс», он прикинется дурачком и будет надеяться на лучшее. А что еще остается?
«Проклятье, – подумал он, – этот гребаный День святого Валентина».
IX
Выставка Вестминстерского клуба была одной из немногих оставшихся в стране выставок с так называемым бенчингом, когда собаки ждут оценки в выделенных вольерах в специально отведенной зоне, куда судьи могут пройти и близко осмотреть животных, пока их владельцы, заводчики и грумы наводят последний лоск на участников. Анна обожала собак и не раз посещала мероприятие, будучи ребенком. Она любила прогуливаться по залу и наблюдать за конкурсантами до того, как они выйдут на круг.
Отец всегда брал ее с собой, и именно здесь она призналась, что однажды, когда вырастет, у нее будет собака, которая получит ленту Вестминстерского клуба. Отец заметил, что он уверен: если она захочет, то так и будет. Теперь, десять лет спустя, Анна была на полпути к цели, и, хотя она не знала об этом, она оказалась самой юной собаковладелицей на арене.
Отец уехал по делам в Сингапур и не мог присутствовать на выставке, но он встал посреди ночи и связался с дочерью по видеосвязи, чтобы пожелать ей и Дозорному Джону Сноу удачи. Рабочую группу должны были начать судить в течение часа.
Анна любила отца и знала, как ему больно не разделить этот момент с ней, но он заверил дочь, что она вполне заслужила место в числе двенадцати сотен владельцев собак всемирно известного соревнования. Она была очень тронута.
Отец учил ее быть благодарной за важные моменты в жизни, и девушка решила насладиться сегодняшним днем.
Как бы ей ни нравились близкие отношения с отцом, она понимала: за все приходится платить, и цена была высока, поскольку все это сказывалось на семье в целом. Тон, которым отец говорил со Стивеном, строгий и сдержанный, шокировал ее. Правда, брат начал влипать в неприятности еще в пятом классе, но Анна всегда замечала, что отец относится к ним по-разному.
Корейская бабушка Анны однажды тоже высказалась по этому поводу, заметив за обедом, что внучке крупно повезло, потому что папа обращается с ней, словно с золотой монетой. На ломаном английском она объяснила, что в корейской культуре дочери не считались чем-то важным и никогда к ним не относились с таким трепетом, как к сыновьям. Мальчики наследовали фамилию, их долгом и честью было заботиться о родителях, в то время как девочки вырастали и вливались в семью мужа, а это значило, что все хорошее и дурное в их жизни поставят в заслугу не отцу, но супругу.
– Папа так не считает. Возможно, потому, что он больше американец, чем кореец, – ответила Анна, не подумав, что разговаривает с бабушкой.
– Твой отец прежде всего кореец, и так будет всегда, – процедила бабка, свирепо нахмурившись. – Тебе не мешало бы последовать его примеру! – А потом она протянула пыльцы с длинными красными ногтями и ущипнула Анну за руку.
Внучка, которой тогда было десять лет, вскрикнула – скорее от удивления, чем от боли. Она не стала лить слезы, не желая доставлять бабушке удовольствие. Она ушла, извинившись, и выплакалась в одиночестве в туалете.
Анна не хотела рассказывать отцу о том, что случилось, но, когда она постучала в дверь кабинета Эдварда, чтобы пожелать спокойной ночи, он притянул девочку к себе и усадил на колени. Начал расспрашивать дочь о визите бабушки, и Анна, не желая лгать ему, зарылась лицом в его рубашку и пробормотала, что все было нормально и ей очень понравилась жареная картошка с трюфелями (здесь она не соврала). Хорошо зная дочь, Эдвард начал настаивать на подробностях, и Анна неохотно выложила ему правду. Смелея по ходу дела, она показала бледно-розовый след, который остался на коже после щипка бабки.