Заложница своей воли (СИ)

Мать-настоятельница выдержала паузу и миролюбиво добавила:
— А Святая Купель защитит тебя от всех.
От ее слов стало горько, но я знала, что эта правда, и в мире нет ни души, которой было бы до меня дело. Но все равно, мечтала о свободе.
Матушка Агата протянула руку и отдала цепочку, сжав пальцы мои пальцы.
— Держи и никому больше не показывай, дитя. И помни, тебя здесь любят. Это единственное место, где безопасно.
***
Эмилия
Несколько дней ловила на себе настороженные взгляды. Девчонки с предвкушением ждали, что последует за выходкой, пока однажды у них на глазах меня не вызвали снова наверх. А вернулась лишь к отбою и видела не скрытое злорадство в глазах соседок. Жажда отмщения хорошенькой аристократке была удовлетворена.
На самом деле, меня забрали сразу после завтрака и снова проводили в главную башню, только вот не к матери-настоятельнице, а на соседнюю лестницу, сплошную, без комнат на этаже до самого чердака. Там на пороге встретила знакомая, высохшая в лице монашка.
— Ветошь, вода, щетки, — она указала на стоявшие рядом инструменты. — Приведи в порядок эту комнату, здесь очень давно не водили мокрой тряпкой, — скрипуче хихикнула монахиня и ушла, стараясь не дышать пылью, поднимавшейся от каждого шага по каменным ступеням.
Я подозревала, что ничего приятного не ждет, но все равно в ужасе вскрикнула, а затем чихнула от неосторожно втянутой носом паутинки.
Чердачная комната была похожа на старый заброшенный подвал, окно оказалось так далеко и завалено хламом, что стояла кромешная тьма. Нашарив среди ведер и швабр подсвечник и мешочек со свечами и огнивом, осмотрелась.
Стало светлее, но не лучше. Половые доски скрипели от каждого шага, слева стояла большая кровать без матраса со сломанным балдахином, окно подпирал старинный перекошенный шкаф, к которому и подходить то страшно было, так криво он завалился на сломанной ножке, на люстре, которая давно не работала: все отверстия для газа забились грязью, не хватало подвесок, а еще жило целое семейство пауков.
Один из насекомых, проявив любопытство, спустился на длинной паутинке прямо перед моим носом, заставив завизжать. Я бездумно носилась по комнате, поднимая в воздух столбы пыли, размахивая руками, пытаясь отбиться от жутких созданий.
Чем больше носилась, тем хуже становилось: паутина, что была тут на каждом выступе, сплелась в комок, катавшийся по полу, в воздухе летали частички пыли и даже клочки пуха.
Запыхавшись, остановилась, смахнув с лица невесомое нечто и передернула плечами. По кожи побежали мурашки.
Так или иначе, а начать уборку с чего-то придется. И чем раньше, тем быстрее избавлюсь от мерзкого ощущения на лице. Со вздохом намочила тряпку и начала работу. На самом деле задачу дали не такую уж и сложную, хоть и неприятную.
Других вон розгами пороли, а меня кое-как берегли. В общем-то бить аристократию было запрещено, а даже без титула я ею оставалась, по рождению. Перед детьми же объяснялись, что чахлая, к лихорадке склонна, как и умершая мать. А монастырю было крайне невыгодно, чтобы субсидии от короны и доля в наследстве на содержание перестали приходить.
Только вот все равно не нравилась мне так жить. Скажи несколько лет назад, что на руках будут сломаны ногти, кожа загрубеет, а пальцы станут возить грязной тряпкой, протирая пыль, я бы очень удивилась. Тогда вообще не знала, как это происходит. Кошмарный сон будущей герцогини, наследницы рода.
Монахиня заглянула спустя несколько часов проверить результат, поцокала и, выходя, бросила:
— Еще час и можешь быть свободна. Завтра вернешься после обеда и завершишь. Нужно поспешить, монастырь посетит важный гость. У него поручение от самого святейшего кардинала!
Я замерла, как стояла. Что делать посланнику самого Августа Анфийского на задворках королевства. Не в тех ли слухах дело?
Говорят, в городах стало не спокойно. Незаконные маги то и дело нападают на церковные владения, инквизиция так малочисленна, что не справляется.
— Странно все это, — задумчиво пожевала губу и вернулась к работе.
 
Поздно вечером, возвращаясь в свою комнату, услышала голоса, что удивительно, один был мужским.
Интуиция возмущенно вопила идти к себе, а ноги потянули на звук, и действовали отдельно от разума до тех пор, пока не обнаружила себя стоявшей у приоткрытой двери кабинета матери-настоятельницы в темном коридоре.
Сама не понимала, зачем это делаю. Хотела спешно убежать, но люди внутри молчали, и эхо шагов непременно донеслось бы. А когда заговорили вновь, уйти уже не смогла.
Единственным желанием было ворваться в кабинет и с восторженным детским визгом обнять говорившего человека, таким родным он казался. Словно родственник, вернувшийся из далекой страны спустя много лет.
— Лорд Пирс, подлить вам чаю? Сбор прекрасный, мы сами готовим, такого нигде больше не найти.
Мужчина ободрительно хмыкнул и шумно отхлебнул.
— Налоги, значит, стали выше? Я слышала, слышала. Говорят, король Грегор задумал очередное реформирование. Что ж не живется спокойно-то…
— До вас в такой-то глуши удивительно хорошо доходят слухи, — тембр лорда был мягок и певуч, такой обычно ожидаешь услышать от статного молодого мужчины. Хотя Рирэнцо Пирсу было далеко за сорок, голос его не выдавал.
— Ну не совсем же мы дикие. Почта приходит, грамоты королевские. Да и гости бывают изредка, такие как вы.
— Как я, вряд ли, — шумно водрузив чашку на стол, лорд Пирс откинулся в кресле.
— Да, милорд, мы благодарны вам за щедрое пожертвование. Пришлось как нельзя кстати. Продукты дорожают, а детей в приюте становится лишь больше, да и болеют часто.
Лорд не скрываясь, усмехнулся.
— Слышал, вы землю купили неподалеку, матушка Агата, строительство начали.
— Не я, а монастырь.
— Но планируется к строительству жилой дом, в живописной долине у подножья гор? Зимой там красиво. А летом восхитительно. Не каждый позволит себе выкупить столь дорогу землю. Кажется, у его величества где-то неподалеку есть охотничий домик.
— Старые кости нужно где-то греть, стены замка для них вредны, а в доме будет прекрасная печь — сухо отрезала матушка Агата. — Вы интересовались другими вещами, милорд.
Тот понимающе хмыкнул и немного помолчал, я вся обратилась в слух, уж слишком осторожными фразами они бросались, словно прощупывали друг друга.
— Как девочка? Ее отец был мне хорошим другом, душа болит о ее судьбе.
— Болит, так возьмите дитя под собственное покровительство.
Голос, который раньше казался приятным, приобрел резкие интонации.
— Не забывайтесь, матушка Агата, вы говорите с графом, это я снабжаю вашу обитель. На милостыню короны вы бы так не жили. И лично вам немало помогаю. Вы помните наш договор?
Агата что-то произнесла, но так тихо, что до меня донесся лишь звук вдоха.
— С девочкой все хорошо. Здорова, трудолюбива. Старается, — помедлив, добавила, — как может, не отлынивает.
— Ей тут хорошо?
Уши начинали гореть, а сердце бешено биться, так печально прозвучал вопрос, с теплой заботой.
— Как и всем. Ей тяжело среди других девушек, но иных неудобств нет.
— Она ведет себя… нормально?
Сердце стукнуло где-то в районе горла и замерло, ожидая ответа, на столь странный вопрос. Я не знала почему, но услышать это было страшно и в то же время жизненно необходимо.
— Ничего примечательного, что вас могло бы заинтересовать. Ведет себя тихо, на провокации никак не реагирует. Она не опасная и совершенно обычная девочка, — дрожащим голосом заверила матушка Агата.
Не опасная? Внутри похолодело. Так говорят с инквизицией, когда проверяют человека. Не опасен, значит, не одарен. Но меня проверяли, метка на ладони говорит о пройдённом в детстве ритуале. Никакой меркой магии у меня быть не может, зачем же дядя Рирэнцо спрашивает.
— Я, пожалуй, сам решу, насколько Эмилия особенная. Покойный Себастьян Винтерс не зря доверил мне в последнем письме заботу о дочери. Знаете, однажды он сообщил кое-что еще, не для сторонних ушей. У девушки есть тайна, потому ее и засунули в эту дыру, подальше от глаз короля и Церкви. До по поры до времени.