Семь валькирий: шкатулка Эофии (СИ)
— А ты? — спросила я, наблюдая за тем, как драконы кружат вокруг бурлящей в центре воронки. Затягивая в себя оранжевые и красные цвета вечного неба, она превращала их в некрасивый и удручающий темный цвет, какой обычно предшествует сильному дождю.
— Меня никогда к ним не тянуло…Думаю, это можно считать ответом на вопрос, — Эолин тепло улыбнулась, взяв меня за руку.
Небесный водоворот становился огромным, будто бы намеревался вобрать в себя абсолютно всё пространство. В его центре я видела проблески ярких молний и чувствовала, как сильный ветер, бьющий мне в спину, словно бы подгонял меня к этой стихии. Положив руку на моё плечо, Леннарт кивнул Эолин и ушел вперед, позволяя нам остаться наедине. Повернувшись к маме, я с удивлением заметила, что ветер не трогает её волос и одежд.
— Что ж, вот уже и пора… — она поджала губы, касаясь пальцами моего лица. — Какая ты уже большая…
Мои глаза вдруг жутко заболели, и я поспешила кинуться в любящие объятия, чтобы спрятать собравшиеся в уголках слёзы.
— У нас необычная семья, — рассмеялась мама, — живем отдельно, так далеко друг от друга…Но я вижу и чувствую, как сильна между всеми нами связь. Эфи, я бы хотела подарить каждой из вас столько времени, сколько вы заслуживаете. Я безмерно люблю вас и хочу быть рядом. Наверное, ради одного-единственного дня в году я и живу…
— Я…
— Нет-нет, послушай, Эфи, ты никогда не будешь одна, ты никогда не сможешь нести на себе все в одиночку, ведь кто-то непременно станет рядом и подхватит этот груз. То, что ты чувствовала столь долгое время…В этом есть моя вина. И посланники Богов не всесильны, я упустила тот день, когда могла бы успокоить тебя и объяснить, что твоё рождение предназначено для большего, нежели быть старшей сестрой валькирий. Моё нежелание вмешиваться в судьбу привело к тому, что моё собственное дитя погрузилось в удручающие думы о собственном существовании…
— В этом нет твой вины, мама, о чем ты? Я сама нагрузила себя…Может быть, на самом деле, я попросту завидовала?..
— Эфи, я знала, что твой путь будет тернист. Нет ничего ужаснее, чем знать о будущем своего дитя и не иметь возможности ему помочь…Но всё то, что произошло с тобой, всё то, что ты пережила, было необходимо для своего становления как ещё одной божественной посланницы, что будет поддерживать этот хрупкий, постоянно ломающийся мир. Ты тоже Валькирия, Эфи. Но ты не была ею рождена. Ты стала ею сама.
Воронка нависла над всей водной поверхностью, отчего отдельные капли вдруг начали подниматься и лететь вверх, сливаясь в большие пузыри. Наши с Леннартом волосы безвольно трепыхались на ветру, и я чувствовала, что теряю под ногами опору. Крепко сжав на прощание мои ладони, мама грустно улыбнулась, успев перед этим поцеловать меня в лоб.
— Всё будет хорошо, милая. Теперь всё будет хорошо.
— Но я…я всё также буду скучать, мама…
— Эфи, больше не беги от себя самой. Гордо неси свою силу. И…Прошу, навещай меня в храме. Для меня нет большей радости, чем видеть всех вас рядом… — она отпустила мои руки и коснулась белоснежными пальцами своих влажных глаз.
— Я очень люблю тебя, мама!
— И я люблю тебя, Эфи. Будь счастлива!
Сильный ветер подхватил всё моё тело, и прежде, чем я запуталась в ткани собственного платья, Кракен схватил меня за руку, притягивая к себе. Мы оба неслись к бушующей воронке, пахнущей дождем, и, обернувшись напоследок, я грустно всмотрелась в уже далекую фигуру, стоявшую неподвижно среди настоящего хаоса. Только сейчас я поняла, что не высказала и доли всех тех чувств, что хотела поведать Эолин. И почему только мы всегда всё откладываем напоследок…Ведь нам ничего не стоит обнять другого, поцеловать, но мы постоянно во власти одного и того же слова. Потом. Потом…Потом будет уже поздно.
Я ведь так и не сказала ей спасибо. Спасибо за всё то, что она для меня сделала, находясь в плену своих же сил. Если я когда-нибудь стану матерью, я хочу быть, как Эолин. Я буду любящей и теплой, ласковой и мудрой. Я хочу без остатка любить каждого ребенка, и моё счастье будет в том, что я смогу быть с ними рядом всегда. Не думаю, что так уж скоро взыграет во мне материнский инстинкт, и немало времени пройдет прежде, чем я решусь на столь ответственный шаг, однако, я буду медленно, но верно растить в себе те качества, которыми я сделаю своих детей счастливыми.
Перед глазами все смешалось, и я крепко зажмурилась, чувствуя, как крепко прижимают меня к телу мужские руки. Головная боль упрямо стучала по вискам и шум в ушах, казалось, заглушал всё вокруг. Ветер кусал кожу, до боли врезаясь в веки, а мы всё летели ввысь, будто бы находились всё это время в настоящем аду.
Всё моё тело начало обволакивать что-то мокрое и солёное, и, пытаясь сделать вдох, я вобрала в себя много воды. Не было ни воздуха, чтобы задержать дыхание, ни света, чтобы разглядеть место. Но я чувствовала руку Леннарта, что тянул меня дальше, а вот куда, уже и не помню. Наверное, я потеряла сознание…
Я проснулась в светлой красивой комнате в окружении отца и двух своих непоседливых сестер. Все они широко улыбались, смеялись и что-то говорили, но я не слышала ничего. Видела лишь шевеление губ и белоснежные зубы, пока кто-то не хлопнул меня по щекам так смачно, что невидимая заглушка в моих ушах звонко разорвалась. В моё сознание проникли смех и пение птиц за ярким окном.
Удивленно откинув голову, я ошеломленно посмотрела на Кракена, что облокотившись об изголовье, смотрел на меня сверху с нескрываемой усмешкой. Сил, чтобы язвительно ответить колкостью, не было, и даже дракончики, свернувшись калачиком, мирно спали на одеяле. Должно быть, из-за того, что они потратили всю магию, полностью истощилась и я.
Папа протянул мне стакан воды, и я окончательно пришла в себя, искренне отвечая на крепкие объятия. От папы всегда пахло горящей травой и чем-то хвойным, и таким родным был этот запах, что я, положив на его плечо свою щеку, не желала отпускать феникса ни на минуту. Я, видимо, ужасная дочь, но я больше не оставлю своего отца, если тому самому не надоест моё присутствие. Быть может, обстоятельства или же время вновь разведут нас по разные углы мира, но никогда больше не пропаду я надолго. Жаль, что для подобного заключения потребовалось столь много времени…
За двадцать лет Альфинур совсем не изменился, лишь оброс не идущей ему щетиной, которой он сейчас и кололся. Но мои сестры словно бы похорошели ещё больше. Индира стала сдержаннее и спокойнее, а Дейриа начала разговаривать чаще, хотя само слово «молчаливая» всё еще было к ней законно применимо. Они не спрашивали меня ни о том месте, где я была, ни о Кракене за моей спиной, но наперебой рассказывали обо всём, что произошло.
Сев к вечеру за кухонный столик и вооружившись чаем со сладостями, мы вновь постоянно срывались на непрекращающиеся объятия и странные извинения, в которых не было смысла. И прежде, чем услышать обо всём понемногу, Индира схватила меня за руку и потащила на соседнюю площадь, что по совместительству оказалась главной. Столица изменилась, точнее, теперь это был обычный город, который перестроили из-за разрухи во время прошедшей войны. Прежде, чем мы вышли, моя сестра попросила через Аметиша изменить наши внешности, и смысл подобного действия я поняла лишь тогда, когда мы пришли к нужному месту.
На главной площади стояла огромная статуя высокой девушки с распахнутыми крыльями и развивающимся платьем. В руке она держала длинный двуручный меч, тогда как второй рукой колдовала заклинание, которое скульптур изобразил в виде вечно сияющей розоватой сферы. Я взглянула в лицо воинственной девушки и с минуту стояла молча, смотря то на подпись внизу, то на Индиру, что уже разрывалась от смеха.
— Какого это быть настолько знаменитой? — произнесла она, подбегая ближе и хватая меня за руку.
— Как-то я пока не пойму…
— Я вижу по твоему лицу, — рассмеялась она, — жители столицы видели тебя и признали своей спасительницей. Ну, золотую ручку сюда ещё и Эдир приложил. Для этой страны ты теперь легенда! Наверное, в ближайшее время людям стоит всё-таки показаться, они будут в восторге!