Проводница
— Тогда дай мне картонку и карандаш, — сказала Ольга.
Владелица собаки ткнула ей свою, Ольга перевернула ее и написала: «Я глух, я нем. Я ничего не ем». И повесила себе на шею.
— Ишь ты, Маяковский… — злобно проворчала женщина, прочтя ее табличку, и отвернулась.
Ольга за долгие дни, проведенные в больнице, привыкла к неподвижности. Она выпрямила спину, уперлась локтями в колени и замерла, глядя на текущий мимо нее бесконечный людской поток.
Люди спешили, даже не глядя в ее сторону. Только некоторые мельком скользили взором по ее лицу и привычно морщились. Но не сострадание было написано на их лицах, а брезгливость. Ольга и сама понимала, что вид у нее, мягко говоря, непрезентабельный. Багровый шрам на бритой голове никого не украсит, а исхудавшее лицо выдает голодного человека.
Некоторые все же читали табличку и усмехались, и только совсем редкие прохожие бросали мелочь в ее подставленные ковшиком ладони. Один раз ей дали булку, и Ольга ее гут же съела. Один раз мальчик, похожий на Корешка, положил ей в руку мороженое в вафельном стаканчике.
Тетка с собакой злились. Ольга явно отбирала у них большую часть клиентуры. Подаваемую мелочь она сразу же рассовывала по карманам, и пустые ладошки были прохожим немым укором. Тетка посмотрела на нее и тоже выгребла лежавшие в картонке деньги. И как оказалось, зря. Потому что какая-то сердобольная женщина достала из сумки пакет «Чаппи», открыла его, насыпала корм в картонку и подвинула собаке. Ожиревший такс лениво понюхал его и отвернулся.
— Вы только посмотрите! — всплеснула руками женщина. — У нее собака уже зажралась! Нос от еды воротит! А она все стоит да все клянчит, бесстыжая!
Женщина не стала ждать, когда разразится скандал. Она быстро подхватила корзинку с таксой и ретировалась прочь. Правда, Ольгина радость была недолгой. Вскоре женщина появилась вновь, да не одна, а с милиционером.
— Вот, Андрей Васильевич, — она ткнула пальцем в Ольгу. — Видишь? Расселся на твоем участке, как на паперти. Меня с места согнал.
— А ну вставай, — грозно велел милиционер. — Пройдем в отделение.
Ольга покачала головой, помычала и показала пальцем на табличку.
— Да врет он все! — крикнула женщина. — Он такой же глухонемой, как я слепая! Очень бойко болтает и слышит прекрасно.
— Разберемся, — охладил ее пыл милиционер.
Он ухватил Ольгу за плечо, поднял с пола и повел перед собой.
…В отделении, небольшой комнатке рядом с турникетами, дежурил молоденький сержант. Он посмотрел на Ольгу и скривился;
— Ну что ты, Андрюха, сюда всякую рвань тянешь? Что ты возьмешь с убогого? Не видишь, он без крыши работает.
— Документы! — велел Андрей Ольге и протянул руку, но она улыбнулась ему и вложила в его ладонь свою и крепко сжала.
— Да не здороваюсь я с тобой! — разозлился он. — Хватит придуриваться! Документы!
Ольга изобразила на лице понимание и достала из внутреннего кармана паспорт.
— Ты глянь! — обрадовался милиционер, открыв его на первой странице. — Ворованный! О, как ты попал, голубчик… Паспорт-то женский!
Ольга двумя пальцами быстро натянула свитер на груди и выразительно крутнулась перед опешившими милиционерами.
— Андрюха, глянь, она ведь девка… — обрел наконец дар речи сержант.
— Сам вижу, — буркнул Андрюха.
Он пристально сравнивал Ольгино фото, сделанное всего год назад, на котором она была настоящей красавицей с пышными распущенными по плечам локонами, с тем, что теперь предстало его взору.
— Это точно ты? — наконец выдавил он.
Ольга кивнула.
— М-да… — озадаченно протянул Андрей. — Вот что жизнь с человеком делает… А побираешься зачем? Ехала бы домой, что тебе в Москве бомжевать? У тебя там дом есть?
Ольга опять кивнула и выразительно потерла щепоть.
— А! На билет собираешь, — догадался Андрей. — Ну ладно… — Он покосился на своего напарника и неожиданно решил: — Иди. Только не попадайся больше. Лучше на другую станцию езжай. Понял? Тьфу, поняла?
Глава 12
Она поняла. Поняла, как безумно соскучилась по Корешку, как хочется ей войти в родной дом, пройти по улицам родного города… И даже Ксениных вечных скандалов ей все это время жутко недоставало.
Страх, близкий к панике, который она испытывала, выходя из больницы, отступи,! и на его место пришла тоска. Она ведь не бомж, не попрошайка. Она всю жизнь пахала и зарабатывала, мечтала собственную квартиру купить. А теперь что?
В общем, нечего здесь думать. Надо ехать домой. Говорят, дома и стены помогают. А ради того, чтоб обнять Корешка, можно и Ксенин скандал выслушать. Да, честно говоря, она и по Ксении тоже уже скучает. Жалко ее… Жизнь не удалась, вот и злится на весь белый свет.
А если подумать, почему не удалась? Есть дочь, и не какая-то пропащая, а работящая, с колес не слазит, все зарабатывает. Есть внук, умничка-разумничка. Ну чего человеку не хватает? Что она вечно выдумывает? Вон, даже родню себе какую-то мифическую отыскала, словно уже и не одна семья с ними…
Ей вдруг стало жалко себя, словно маленькую. Как-то не так у нее все… Вот вернется домой и начнет жить совсем иначе. Но как именно, она даже себе объяснить не могла.
Работу сменить она не хочет. Зачем? Ей нравится быть проводницей, нравится ездить по стране, встречать новых людей… И потом, где она еще так заработает? Значит, Корешку опять придется жить в интернате? И опять она будет собачиться с Ксенией, кому из них оставаться с ним дома, опять будет уговаривать ее уйти с работы, а Ксения станет обвинять ее в том, что Ольга плохая мать…
И что изменится? Раньше она хоть надеялась, что скоро купит квартиру, а теперь денег нет. Вряд ли владельцы станут ждать несколько лет, пока она накопит нужную сумму.
Ольга села на лавочке в дальнем конце вестибюля, выгребла из карманов деньги и пересчитала. Оказалось чуть больше двухсот рублей. На билет, конечно, не хватит, но уже жить можно. Она и не думала, что меньше чем за час в переходе можно срубить такие бабки. Так вот из-за чего озлилась на нее тетка с таксой… Нищенство в Москве весьма выгодный вид бизнеса…
Но Ольга решила больше не рисковать. Она воспользовалась советом милиционера Андрюхи, села в поезд, доехала до следующей станции и там перешла на другую линию.
В переходе она купила у бабки шерстяные носки и шерстяную шапочку, которую можно было натянуть по самые брови. Лишившись своей шевелюры, Ольга поняла, что лысая макушка мерзнет очень быстро, гораздо быстрее ног и рук.
Она отошла в конец платформы, надела носки и с наслаждением вытянула ноги. Шапочка прикрывала стриженую голову, закрывала безобразный шрам, наискось тянущийся от затылка к виску, и теперь на Ольгу люди перестали обращать внимание, она начала сливаться с обшей массой. Даже то, что она в такой мороз без шубы, никого не волновало — в метро торговали с лотков цветами, газетами, шампунями, и девчонки-продавщицы тоже стояли в одних свитерках.
Ольга купила в ларьке сосиску и чай, съела и почувствовала, что Москва воистину лучший город земли. В московском метро можно было жить, не выходя на поверхность. Даже не верилось, что там, снаружи, завывает метель и больно щиплется мороз. Здесь, под толщей земли, было тепло, светло и уютно. А главное, никому до нее не было дела.
Ольга покаталась остаток дня по кольцевой, подремала, а потом вышла прямо внутрь Курского вокзала и нырнула в длинный тоннель, ведущий к платформам. Как удобно, даже на улицу выходить не надо.
Она пошла вдоль состава к бригадирскому вагону, отворачивая лицо, чтоб не встретиться глазами с кем-нибудь из знакомых проводниц. Они как раз стояли на платформе в форменных кительках, с флажками в руках, ежась от утреннего холода.
В бригадирском, к ее счастью, проводницей была незнакомая деваха. Словно пародия на Лидку: толстая, мордатая, но жутко несимпатичная, со спесивым и в то же время заискивающим выражением лица.