Плохая девочка. 2 в 1 (СИ)

Я хватаюсь за бортик, кашляю, а она колотит меня по груди и щекам. Плачет. Я вылезаю из воды и помогаю подняться ей. Она садится рядом, рыдает, отжимает волосы.
– Ты напугал меня! Напугал!
– Прости. – Говорю я, подсаживаясь рядом.
Обнимаю ее за талию, прижимаю к себе. У меня не было в мыслях кончать с жизнью, не знаю, что это было. Со мной сейчас вообще все впервые, я только учусь понимать свои чувства.
– С тобой всегда так тяжело. – Всхлипывает Эмилия, отжимая длинные темные пряди.
– Мне жаль. – Отвечаю я.
Никто и никогда не будет так важен в моей жизни, как Мариана. По телу проходит электрический разряд, как в момент засыпания: мозг проверяет, жив ли я, дает сигнал сердцу: «Бейся». Оно сопротивляется, но восстанавливает ритм.
Вместе со всем темным и грязным Мариана пробудила во мне и что-то настоящее, человеческое, которое могло бы спрятаться обратно в глубины души после нашего расставания, но уже не может и не хочет. Уже пора снова становиться собой прежним – неряшливым, пугающим, безразличным, грубым. Но что-то изменилось, надломилось в прежнем мне и потеряло смысл.
Можно быть каким угодно, но это ее не вернет.
Кем бы я ни был, как бы себя не вел, она больше не будет со мной.
И больше нет ни ярости, ни гнева. Ничего.
* * *
Я ложусь в постель и закрываю глаза. Эмилия устраивается рядом. Несмело придвигается, обнимает меня и облегченно выдыхает – ее не оттолкнули.
Но сон не идет.
Дождавшись, когда она заснет, я поднимаюсь с постели и подхожу к окну. Вижу, как Мариана стоит возле куста с гортензиями и глядит в небо. Свет фонаря позволяет разглядеть ее лицо – по-детски восторженное, слегка наивное: она ловит ртом снежинки и улыбается. Подставляет ладони.
Идет первый снег.
* * *
– Может, сходим куда-нибудь? – Эмилия суетится у плиты.
Ставит перед мной тосты: ломти хлеба, которые она умудрилась сжечь по краям и затем намазала маслом. Наливает кофе в чашку.
Пока из чайника льется кипяток, мне труднее прислушиваться к звукам на лестнице, поэтому я инстинктивно хмурюсь. Мой разум пытается вырвать из тишины дома звуки шагов, хотя, я прекрасно знаю – Мариана ушла еще до того, как мы спустились: тихо, почти беззвучно, она не хотела столкнуться со мной, чтобы избежать неловкой сцены.
– В кафе? Кино? Может, на танцы? – Продолжает перечислять Эмилия.
– Не хочу. – Говорю я, глядя на размытое отражение своего лица на поверхности кофе в чашке.
– Ты и так лежишь уже больше недели, как труп! – Вздыхает она. Придвигает ко мне жженый хлеб, от него воняет гарью. – Хочешь, чтобы я покрылась плесенью? Я и так сижу взаперти в этом доме круглые сутки.
Я поднимаю на нее взгляд. Эмилия поджала пухлые губки, которые она регулярно подкалывает какой-то химией в косметическом салоне. Ей бы уже пора остановиться, но, похоже, эта химия воздействует напрямую на чувство меры – верхняя губа уже слегка оттопырилась, обнажив зубы.
– Так сходи, погуляй. В парк, по магазинам, в салон красоты – я ведь тебя не держу.
– Пф. – Она корчит рожицу. – Одна? У меня нет подруг в этом городе, я ничего тут не знаю.
– Тут я не могу тебе помочь.
– Ты можешь сходить со мной куда-нибудь. – Эмилия наклоняется на стол, выгибает спину. – Мы с тобой тысячу лет не отрывались вместе.
– А ты не думала, что в твоем положении лучше сменить образ жизни на более… хм, спокойный? – Выпрямляюсь я.
– Я хочу жить полной жизнью, пока могу. – Улыбается она. – Потом вылезет пузо, и уже никуда не сходишь, а после рождения ребенка я вообще буду отвратительной и жирной. Представляешь, пока мы найдем няню, пока я приведу себя в форму в спортивном центре: это может и целых полгода пройти! А я еще не старая, чтобы так долго нигде не отдыхать.
– Я не пойду. Не сейчас. – Холодно говорю ей и опускаю взгляд на кофе.
– М-да. Не такого Кая я знала. – Хмыкает Эмилия. Обходит стол, становится сзади и начинает массировать мне плечи. – Если честно, не понимаю, с чего это вдруг ты не можешь взять себя в руки. Что такого страшного в твоей жизни произошло? С арестом все обошлось, даже права вернули! Еще несколько месяцев, и получишь наследство: поделите все с… этой, и мы купим квартиру в центре. Может, и на машину хватит. Ты не думал о том, чтобы забрать у нее внедорожник? Он, кстати, кому достанется? Или придется пилить за него бабки пополам?
 
– Об этом рано думать. – Напряженно отвечаю я.
– Расслабь плечи, ты так зажат. – Продолжая разминать мои мышцы, говорит Эмилия. Наклоняется и дышит прямо в ухо. – Пора возвращаться к жизни, Кай. Начинать думать, планировать, что-то делать, а то протухнешь на этом диване. Что насчет возвращения в команду? – Томно произносит она.
– Как раз собирался. – Дернув плечами в попытке прекратить массаж, вру я. Залпом выпиваю горячий кофе и, еле ворочая онемевшим от боли языком, сообщаю. – Все. Мне пора.
Встаю из-за стола и покидаю кухню.
– Ты даже не поел! – Сетует она.
Взлетаю наверх, собираю сумку, хватаю коньки, клюшку и вихрем спускаюсь вниз. Она права. Нужно что-то делать. Нельзя все время лежать и бояться будущего. Бояться того, как будешь жить без Марианы. Нельзя оставаться без смысла, нужно искать его. Или делать вид, что ищешь.
– Если ты на машине, может, подкинешь меня в центр? – Спешит за мной Эмилия. – Прогуляюсь, поищу хороший салон, уже пора сделать маникюр, обновить покрытие.
– Нет, я на автобусе!
Я чуть не сшибаю кота. Хвостик отскакивает, выгибает спину, его шерсть вздымается от испуга.
– Прости, дружок. – Останавливаюсь, треплю его по башке, глажу спину, подхватываю сумку, клюшку и вылетаю за дверь.
Сбавляю скорость, только отойдя метров на сто от дома.
Устраиваю сумку удобнее на спине и, обняв клюшку, медленно плетусь по улице. Дует ветер, лужи замерзли. Нужно было надеть шапку. Я иду, разглядывая дома, и удивляюсь тому, что все то время, пока мне было плохо, мир продолжал жить, люди ходили на работу и по делам, а природа готовилась к зиме.
Мне нравится ощущать жизнь. Такое чувство, будто я впервые замедляюсь для того, чтобы посмотреть по сторонам и увидеть происходящее вокруг.
Веселые ребята в палатке у здания торгового центра режут мясо здоровенными ножами и делают шаверму: запах стоит на весь квартал, рядом бабулька продает кофе с лотка – наливает из термоса в маленькие бумажные стаканчики прохожим из числа туристов. Цена – сущие копейки. Рядом, в ресторане быстрого питания в пять раз дороже.
Даже я не удерживаюсь: рыщу по карманам, выскребаю мелочь и подхожу к ее лотку.
– Варю по своему рецепту. – Гордо заявляет она, и ее рот растягивается в улыбке от уха до уха. Эта не идеальная улыбка делает ее симпатичной и рассказывает мне целую историю ее жизни: наверное, бабушка когда-то была невероятно красивой и прожила долгую, счастливую жизнь. Ну, не могут так выглядеть несчастные люди: она буквально сияет, заряжая светом всех вокруг. – Вот увидишь, это самый вкусный кофе, который ты пробовал. – Подмигивает мне она.
Я пытаюсь всучить ей больше денег, чем требуется, но бабулька ни в какую не соглашается.
– Потом придешь еще. – Отмахивается она. – Все возвращаются.
Ей удается заставить меня улыбнуться.
– Когда-то я знала парня с такой же щербинкой, как у тебя. – Улыбается бабуля, наливая кофе в мой стаканчик. – Ох, сколько он сердец разбил. И я тоже не убереглась от его щербатой улыбки.
Мне хочется знать, чем закончилась ее история, но она не досказывает ее:
– Держи, спортсмен.
Открываю рот, чтобы спросить, откуда она знает, что я занимаюсь спортом, но тут же догадываюсь – клюшка в моей руке.
– Спасибо. – Киваю ей.
– Ох, девки по тебе, наверное, сохнут! – Качает головой бабуля.
Я не привык смущаться, но ее слова заставляют меня застенчиво пожать плечами.
– Выбирай ту, с кем сам становишься лучше. С которой чувствуешь себя орлом, а не павлином. – Лукаво подмигнув мне, она обращает внимание на подошедшую парочку студентов. – Что, ребятки, замерзли? Сейчас мой кофе живо вас согреет!