Шерлок Холмс. Новые заметки доктора Ватсона
— Все, о чем я вам рассказал, даже о событиях далекого прошлого, — чистая правда. Это факты из самых достоверных источников.
— И что же это за источники? — засомневался Скептик.
— Слово самого короля Уффы. Пока я стоял в темноте, весь дрожа, и смотрел по сторонам, как велел мне Шерлок Холмс, моей руки вдруг коснулось что-то холодное и металлическое. Я обернулся и нос к носу столкнулся с призраком саксонского короля. Он был измучен, с безумным взглядом; именно таким он предстал пред лицом смерти. Его гневный взгляд и шлем с отверстиями производили впечатление дьявольской маски.
Он заговорил на языке, на котором говорили в его время, но, к счастью, я достаточно хорошо знаком со старым английским, чтобы понять суть сказанного им.
Его не волновали сокровища. Ведь золото не в ходу у тех, кто ушел в мир иной. Он даже не расстраивался по поводу своей судьбы, ведь теперь он был рядом со своей любимой королевой в какой-то мрачной преисподней.
Но что его на самом деле беспокоило, так это раздражающее шипение, рычание и скрежет зубов дракона. Тот все еще появлялся на холме Уффы, жадно и громко заглатывая непрошеных гостей, так что королю и его жене не было покоя. Он хотел избавиться только от этого. Он начал объяснять, как колдунья выгравировала изображение дракона на тарелке из слоновой кости и спрятала ее внутри холма. Если эта тарелка разобьется, то дракон исчезнет.
— Вы хотите сказать, что дракон таки существует? — спросил я, и мне стало жутко.
— Он просто указал мне направление. Я обернулся. Из болота поднялось мерзкое, мокрое, немного светящееся существо, испускающее холодный дым, его глаза были словно тусклые красные звезды. Это был тот самый дракон, который поглотил королевскую свиту и королеву Гротвильду и наверняка убил еще и Понтерби. Он наклонился ко мне. Его неровные крылья, с помощью которых невозможно летать, издавали звук, похожий на трепещущую на ветру палатку. Его голос был подобен реву урагана.
Король предложил мне свой щит и меч, но они были ржавыми, и я видел, что они непригодны для битвы. Для начала я с силой бросил в дракона один из прутов. Монстр пришел в ярость и завыл — прут вонзился в его лицо, как игла. Затем я продолжил борьбу с помощью палки, с которой шел сюда, и тоже не ударил в грязь лицом — я колол его в нос снова и снова, как поступает дрессировщик с неуправляемым медведем. Я знал, что Холмсу, Ватсону и Грису Патерсону грозит ужасная опасность, и единственное, что мне оставалось, — это заманить дракона в трясину, поскольку была надежда, что его засосет быстрее, чем меня.
Поэтому я снова ударил его по носу, закричал и посветил ему в глаза своим фонарем. Затем я побежал к краю холма Уффы, где надеялся найти тропинку. Но в темноте я все перепутал. Меня сразу же затянуло в песок вместе с палкой и фонарем. Я схватился за куст и через несколько минут смог бы выбраться, но дракон уже был рядом, и я понял, что это конец.
И тут вдруг, как по волшебству и как совсем недавно случилось с миссис Грис Патерсон, дракон растворился в воздухе.
— Как удобно! — бросил Скептик. — Волшебство.
— Именно так все и выглядело, но Холмс говорил нам, что на самом деле все не так, как может показаться на первый взгляд. В недрах холма действительно была спрятана тарелка из слоновой кости, диаметром примерно в четыре дюйма, с грубо выгравированным силуэтом дракона. Сейчас она находится в британском музее.
— Никогда не видел ее там.
— Ее не выставляют на всеобщее обозрение из-за плохого состояния, но она хранится там, в ящике, разбитая пополам, потому что величайший, лучший в мире частный сыщик неосторожно наступил на нее. Смотритель музея — мой старый приятель. Однажды он показал ее мне.
Скептик был повержен, его перехитрили и заткнули за пояс. Остальные, как мне кажется, были удовлетворены. Но неумолимый противник Активиста схватился за последнюю соломинку.
— Мне хотелось бы узнать, — сказал он, — что вы делали на болоте в ту ночь. Это довольно-таки удивительное совпадение, согласитесь. Что у вас было за дело, о котором вы впоследствии забыли?
Активист сделал глоток и замер. В глазах Скептика засиял злой триумфальный огонек.
Активист опустил свой стакан.
— Я искал Лосося Мудрости. С древнейших времен британцы верили в вечную рыбу, источник мудрости и, согласно легендам, хранительницу всего, что было на этом острове. Когда святой Августин Кентерберийский пришел проповедовать Евангелие язычникам саксонцам, он знал, что, если он хотел добиться успеха, сначала ему нужно было обратить в веру эту рыбу. В его дневниках есть некоторые подсказки, по которым я догадался, где он ее нашел.
— Что-то я такого не читал…
Мы не обратили внимания на слова Скептика. Активист скромно продолжил:
— Я оказался там в ту ночь, потому что, как и Грис Патерсон, был так воодушевлен моим открытием, что не мог позволить никому другому опередить меня. Лосось тоже был там. Я не дошел всего каких-то десяти ярдов до пруда, в котором он обитал. Ведь меня засосали зыбучие пески и настиг дракон. Дракон увидел рыбу и на секунду замер, и этого было достаточно, чтобы Холмс случайно спас мне жизнь. Дракон моментально проглотил рыбу, как закуску перед основным блюдом, которым должен был стать я. А потом, естественно, дракон растворился. Но рыба исчезла, и все мои усилия оказались напрасными. Думаю, вы согласитесь, что добропорядочность английской расы уменьшается примерно с тех пор, как этой рыбы не стало.
Он указал на продолжавшего храпеть Невежу, и даже Скептик не смог возразить ему.
Он поднял свой стакан:
— Официант! Еще виски!
Приключения Риколетти и его противной жены
«Роберта Рогоу» (приписывается П. Г. Вудхаусу)
В бухгалтерской книге мистера Р. указано: «Риколетти — 6000 фунтов стерлингов — П. Г. В.». Этот намек на национальность автора, так же как и общий тон получившейся новеллы, указывают на то, что она принадлежит перу П. Г. Вудхауса (1881–1915), британского комедиографа, наиболее известного своими романами о Дживсе. Несмотря на присутствие фиктивного мажордома, говорят, что мистер Р. остался вполне доволен этим рассказом о Холмсе, который появился благодаря его деньгам. — Дж. А. Ф.
* * *Ноябрьские туманы предельно сгустились в ту особую ночь 1890 года, и те из моих пациентов, у кого не было простуды, страдали плевритом. Я шел по Бейкер-Стрит, увидел свет в окне моего друга Холмса, и мысль о густом роме или, по меньшей мере, горячем чае — на самом деле мне было все равно, что будет этим горячим, — заставила меня позвонить в дверь и войти прежде, чем я успел назвать свое имя.
Холмс наигрывал что-то неопределенное на своей скрипке, глядя на огонь в камине. В первый момент мне показалось, что он снова под воздействием кокаина. Затем я увидел распечатанный конверт, лежавший напротив фотографии Ирен Адлер.
— О! Что это? — спросил я.
— Приглашение на охоту в резиденцию графа Даксбари, — сказал Холмс. По его тону можно было подумать, что его пригласили на одну из знаменитых церемоний, проводившихся императором Нероном в Колизее, где гвоздем программы была схватка христиан со львами, и все ставки делались на львов.
— Один из ваших самых довольных заказчиков? — предположил я.
Вошла миссис Хадсон с чаем и лепешками, и я жадно набросился на еду. Лепешки миссис Хадсон достойны того, чтобы на них набрасываться.
Холмс бросил усталый взгляд на лепешки.
— Ватсон, — сказал он, — в этом мире есть места, куда я не хотел бы попасть снова. Дворец Даксбари — первый в списке таких мест.
Я обратил внимание на то, что тень ужаса пробежала по его лицу, когда он говорил, — это доказывало, что воспоминания настолько жуткие, что даже сама мысль об этом вызывала у него отвращение. Я думаю, что выгляжу так всякий раз, когда кто-нибудь упоминает об Афганистане.
— В любом случае, что бы там с вами ни произошло, это не могло быть настолько ужасным, — произнес я.