Возьми меня с собой
— Чтобы Маша не шарахалась от меня.
— А ты будешь появляться?
— Не знаю, — Илья пожал плечами, — может быть.
— Так не пойдет, — покачала Лера головой. — Это слишком жестоко. Даже собаке хвост отрубают разом, а не постепенно. Решай — либо да, либо нет.
Илья вздрогнул, словно она навела на него пистолет, и промолчал. Лере стало ясно, что говорить с ним бесполезно. Вместо мужчины и отца перед ней стоял растерянный малыш, потерявший в толпе мать. Глупо было пытаться взывать к его разуму и чести.
Она почувствовала, что устала. Зачем все это, когда ей и так тяжело, когда она в отчаянии? И в сад они с Машкой снова опаздывают!
— Иди, — попросила она Илью. — Я попробую поговорить с Машей, но обещать тебе ничего не стану. И еще. Если тебя не будет следующие полгода, можешь больше не подстерегать нас во дворе и не приносить свои паршивые шоколадки и игрушки. Я выкину их на помойку.
— Я постараюсь прийти. — Илья кивнул на прощание, взглянул на Машку, прыгающую возле бабы, и побрел к шоссе.
28
Они успели в сад. Правда, не к восьми, а к пяти минутам девятого, но Катерина Михайловна прямо-таки просияла от удовольствия. Лере даже показалось, что веснушки на ее лице стали ярче.
— Другое дело, мамочка, — похвалила она, — в этом возрасте режим для детей — главное, а вы все время завтрак пропускаете. Раздевайся, Маша, и проходи в группу.
Машка вяло принялась расшнуровывать ботинки, так и не сняв при этом куртку.
Лера постояла рядом, пока она справлялась со своим гардеробом, но помогать не стала, решила: пусть вырабатывает самостоятельность, согласно указаниям воспитательницы.
Потом они попрощались, причем Машка на этот раз вела себя удивительно сдержанно: не пролила ни одной слезинки, чмокнула Леру в щеку и чинно удалилась.
Лера вышла на заметенную снегом улицу. Совсем неподалеку от садика буксовала в сугробе машина, двое мужчин пытались сзади подтолкнуть ее, а третий сидел за рулем и громко матерился в раскрытое окно.
По единственной расчищенной дорожке к соседнему школьному зданию гурьбой бежала ребятня в разноцветных, ярких, таких же как у Машки, куртках.
Прямо у ограды сада сидел маленький, смешной и толстый щенок и трясся от холода. Заметив, что Лера смотрит на него, он подковылял ближе и, поскуливая, стал жаться к ее ногам.
— У меня ничего нет для тебя, — грустно сказала она щенку. — И вообще, что ты здесь делаешь? Где твоя мама?
Щенок заскулил громче и стал повизгивать, словно жалуясь на злую судьбу. Лера поколебалась, потом нагнулась, подхватила щенка под мягкий животик и пошла обратно в сад.
— Возьмите его, — попросила она охранника, немолодого уже мужика с прямой военной выправкой, который стоял на крыльце и неспешно курил. — А то замерзнет. Кажется, из породистых, может, бросил кто-то.
— Держи карман, из породистых, — со знанием дела проговорил мужик, беря щенка за шкирку из Лериных рук. — Двортерьер. Сука тут бегала брюхатая, Лиска, небось ее отпрыск. А сама то ли сбежала, то ли под машину попала, а то — просто сдохла с голодухи. Давай, что ли, возьму, — он прижал щенка к куртке защитного цвета, — пусть живет, если только заведующая по шапке не даст — тогда придется ему гулять на все четыре стороны.
Охранник скрылся да дверью, унося с собой щенка, а Лера снова побрела к ограде. Ей неосознанно хотелось оттянуть тот момент, когда нужно будет идти в больницу. Еще можно подождать, постоять здесь минут десять, нет, уже семь. А впрочем…
Она решительно прибавила шагу. Жалкие пять минут ее не спасут. Все равно очень скоро она переступит порог отделения и увидит шефа. Машка давно в саду, а Лера так и не придумала, как ей быть дальше. Одно ей стало ясно за то время, что прошло с шести утра: нужно как-то бороться, нельзя совсем опускать руки, сдаться на милость Максимова, стать кем-то вроде его заложницы.
Но как бороться? Пойти в милицию, рассказать все с самого начала про его домогательства, про то, как он поручил ей палату астматиков, как она накануне своего дежурства встретилась с опекунами Скворцова и те усомнились, не помешает ли Лера убийству деда? Но у нее нет, ни одного свидетеля, никого, кто бы слышал ее разговор с опекунами, кроме самого Максимова. Да если бы кто-то и слышал — ни чернявый, ни толстяк в пуховике не сказали ничего криминального и подозрительного, все их слова можно истолковать двояко, и никто не станет искать в них тайного смысла.
Остается слабая надежда на графологическую экспертизу, но ее проведение возможно лишь в том случае, если заведут дело. А дело заведут, если Лерино заявление о виновности Максимова в покушении на убийство Шаповалова примут всерьез. В противном случае разгневанный шеф поступит с ней так же, как поступил с Настей.
Значит, милиция отпадает. Это слишком большой риск.
Во всяком случае, она не может идти туда одна, ей нужен человек, который бы поддержал ее, подтвердил, что ей можно доверять, что она не какая-нибудь шлюшка, с места в карьер прыгнувшая в койку шефа, и ни черта не смыслящая в терапии.
Где взять такого человека? Открыть всю правду Анне? Объяснить ей, что четыре года назад ее облапошили, списали на нее чужие грехи, да еще заставили расплачиваться за них собственным телом?
Не гарантия, что Анна захочет слушать такую неприятную правду. С тех пор много воды утекло, она уже переболела, перестрадала, ворошить старое, грязное белье — не такая уж большая радость, лучше обо всем благополучно забыть. И опять-таки Анна не видела родственников Скворцова и не была в ту ночь в больнице. Стало быть, свидетель из нее никакой.
Замкнутый круг. Он неуязвим, этот подлец, одним мановением пальца разрушивший Лерино счастье, он подлинный гений зла, дьявол во плоти. «И как его еще носит земля?»
Лера почувствовала, как внутри нее закипает черная ненависть, сметая все остальные ощущения, поглощая страх, сомнения, отчаяние. «Ничтожество, ублюдок, подонок!»
Она не заметила, что произносит все эти ругательства вслух, и, только когда проходящая мимо тетка в длинной, до пят, нутриевой шубе шарахнулась от нее в сторону, Лера очнулась, пришла в себя.
Никогда прежде с ней такого не случалось. Никогда, даже по отношению к изменнику мужу, не испытывала Лера столь сильной, испепеляющей злобы.
Она стояла у входа в больницу и не могла вспомнить, как дошла сюда. В открытые ворота медленно въехал ослепительно белый «Пежо». Он остановился неподалеку от Лериного корпуса. Дверца открылась, и из автомобиля вышел вчерашний «муравей». Он был в короткой дубленке и без шапки.
Отойдя на расстояние, «муравей» слегка пригнулся и принялся рассматривать низ автомобиля, фары и бампер.
Лера смотрела на хирурга как зачарованная. Вот кто ей поможет! В нем чувствуется сила и ум, он не такой, как все, и Лера ему понравилась. Точно понравилась, она вчера почувствовала это. К тому же он сам сказал, что в терапевтическом отделении страшная текучка кадров. Что ж. Лера объяснит ему, почему это происходит.
Максимов, конечно, друг Борису Трофимовичу, но если тот узнает о нем правду, то, возможно, переступит через эту дружбу.
Она уже сделала шаг вперед, но в это время другая дверца автомобиля распахнулась, и из салона вылезла женщина в короткой серебристой норке и длинных сапогах-ботфортах.
— Борь, ну ты скоро? — нетерпеливо поинтересовалась дама и высоко, точно журавль, поднимая ноги на огромных каблуках, направилась к «муравью». Она была выше его, и прилично выше, едва не на голову, с фигурой манекенщицы и короткими, светло-пепельными волосами.
— Сейчас, Люся, минутку, — Борис Трофимович оторвался от созерцания бампера и лучезарно улыбнулся пепельной блондинке, — смотрю, не помял ли этот гад мне передок. Ездят по городу как слепые! — Он возмущенно качнул головой, бросил последний взгляд на «Пежо» и пошел навстречу своей пассажирке. — Ладно, все вроде бы в порядке. — Борис Трофимович обнял блондинку за талию, и они не спеша пошли к крыльцу.