Бабель (ЛП)

«Но объявлять войну невинным людям...»
«Не притворяйтесь, что именно здесь вы проведете черту», — сказал он. «Вы были в порядке со всем остальным — не похоже, что Китаю есть что предложить миру, кроме своих потребителей. Почему бы нам не...» Он остановился. Казалось, он понял свою ошибку, что он только что подтвердил их историю.
Но было уже слишком поздно. Атмосфера в башне изменилась. Скептицизм испарился. Раздражение сменилось осознанием того, что это не фарс, не приступ истерии, а нечто реальное.
Реальный мир так редко вмешивался в работу башни. Они не знали, что с ним делать.
Мы используем языки других стран, чтобы обогатить этот». Робин обвел взглядом башню, пока говорил. Он не пытался убедить профессора Плэйфера, напомнил он себе; он должен был обратиться к залу. Мы берем так много знаний, которые нам не принадлежат. Самое меньшее, что мы можем сделать, — это предотвратить это. Это единственная этичная вещь».
«Тогда что вы планируете?» — спросил Мэтью Хаундслоу. В его голосе не было враждебности, только неуверенность и замешательство. «Теперь все в руках парламента, как вы сказали, так как...»
«Мы объявим забастовку».
Да, теперь он твердо стоял на ногах; здесь был вопрос, на который он знал ответ. Он поднял подбородок, попытался придать своему голосу авторитет Гриффина и Энтони. «Мы закрыли башню. С этого дня ни один клиент не войдет в вестибюль. Никто не создает, не продает и не обслуживает серебряные слитки. Мы отказываем Британии во всех переводческих услугах, пока они не капитулируют — а они капитулируют, потому что мы им нужны. Мы нужны им больше всего на свете. Вот как мы побеждаем». Он сделал паузу. В комнате воцарилась тишина. Он не мог сказать, убедил ли он их, не мог сказать, смотрит ли он на выражения неодобрительного понимания или недоверия. «Послушайте, если бы мы все просто...
«Но вам нужно будет охранять башню». Профессор Плэйфер издал короткий, злобный смешок. «Я имею в виду, вам придется подчинить всех нас».
«Наверное, да,» сказала Виктория. Полагаю, мы делаем это прямо сейчас».
Далее последовала очень забавная пауза, когда до корпуса оксфордских ученых медленно дошло, что все, что последует дальше, будет вопросом силы.
«Вы.» Профессор Плэйфер указал на ближайшего к двери студента. «Иди и приведи констеблей, пусть они...
Студент не двинулся с места. Он был на втором курсе — Ибрагим, вспомнил Робин, арабский ученый из Египта. Он казался невероятно молодым, с детским лицом; всегда ли второкурсники были такими молодыми? Ибрагим посмотрел на Робина и Викторию, затем на профессора Пэейфера и нахмурился. «Но, сэр... . .»
«Не надо», — сказала ему профессор Крафт, как раз в тот момент, когда пара третьекурсников неожиданно рванула к выходу. Один толкнул Ибрагима на полку. Робин бросил в дверь серебряный прут. «Explōdere, Explōdere». Огромный, ужасный шум заполнил холл; на этот раз это был пронзительный вой. Третьекурсники разбежались от двери, как испуганные кролики.
Робин достал из переднего кармана еще один серебряный слиток и помахал им над головой.
Этим я убил Ричарда Ловелла». Он не мог поверить, что эти слова выходят из его уст. Это говорил не он; это был призрак Гриффина, более смелого и безумного брата, который пробирался через подземный мир, чтобы дергать за ниточки. Если кто-нибудь сделает хоть шаг ко мне, если кто-нибудь попытается позвать на помощь, я уничтожу его».
Они все выглядели такими испуганными. Они поверили ему.
Это беспокоило его. Все это было слишком просто. Он был уверен, что столкнется с большим сопротивлением, но зал казался совершенно покоренным. Даже профессора не шевелились; профессора Леблан и де Вриз прижались друг к другу под столом, словно готовясь к пушечному обстрелу. Он мог приказать им танцевать джигу, вырывать страницы из книг одну за другой, и они бы послушались.
Они подчинились бы, потому что он угрожал насилием.
Он не мог вспомнить, почему мысль о том, чтобы действовать, так пугала его раньше. Гриффин был прав — препятствием была не борьба, а неспособность представить, что это вообще возможно, принуждение цепляться за безопасный, выживаемый статус-кво. Но теперь весь мир был сорван с петель. Все двери были широко открыты. Теперь они перешли из области идей в область действий, и это было то, к чему студенты Оксфорда были совершенно не готовы.
 
«Ради Бога», — крикнул профессор Плэйфер. «Кто-нибудь, задержите их».
Горстка аспирантов шагнула вперед, неуверенно озираясь. Все европейцы, все белые. Робин наклонил голову. «Ну, давайте».
То, что произошло дальше, не было достойным, его никогда не поставили бы на полку рядом с великими эпосами о доблести и отваге. Ведь ученые Оксфорда были укрыты и опекаемы, теоретики в креслах, которые писали о залитых кровью полях сражений гладкими и нежными руками. Захват Бабеля был неуклюжим, глупым столкновением абстрактного и материального. Парни подошли к столу, протягивая нерешительные руки. Робин отпихнул их. Это было похоже на пинки детей, потому что они были слишком напуганы, чтобы быть злобными, и не были достаточно отчаянными или злыми, чтобы причинить ему реальный вред. Казалось, они не знали, что вообще хотят сделать — повалить его, схватить за ноги или просто поцарапать лодыжки, — и поэтому его ответные удары были такими же отработанными. Они играли в драку, все они, актеры-любители, получившие режиссерское задание: бороться.
Виктори!» — крикнул он.
Один из ученых забрался на стол позади нее. Она обернулась. Ученый мгновение колебался, оглядел ее с ног до головы, затем нанес удар. Но он ударил так, словно знал об этом действии только в теории, словно знал только его составные части — поставить ноги, отвести руку назад, разжать кулак. Он неправильно рассчитал дистанцию — эффект был не более чем легкое похлопывание Виктории по плечу. Она ударила левой ногой. Он упал на голени и заскулил.
«Стоп!»
Драка прекратилась. Каким-то образом профессор Плэйфер обзавелся пистолетом.
«Прекратите эти глупости». Он направил его на Робина. «Прекратите это прямо сейчас».
«Продолжайте», — вздохнул Робин. Он понятия не имел, откуда взялся этот нелепый источник храбрости, но не чувствовал ни малейшего страха. Пистолет почему-то казался скорее абстрактным, чем реальным, пуля не могла его коснуться. «Вперед, я осмелюсь».
Он ставил на трусость профессора Плэйфера, на то, что тот может владеть пистолетом, но не нажмет на курок. Профессор Плэйфер, как и любой другой ученый Бабеля, ненавидел пачкать руки. Он разрабатывал смертоносные ловушки — но сам никогда не пускал в ход клинок. И он не знал, сколько воли или паники нужно, чтобы действительно убить человека.
Робин не обернулся, не посмотрел, что делает Виктория. Он знал. Он раскинул руки, не сводя глаз с профессора Плэйфера. «Что это может быть?»
Лицо профессора Плэйфера напряглось. Его пальцы шевельнулись, и Робин напряглась, как раз в тот момент, когда раздался выстрел.
Профессор Плэйфер отшатнулся назад, его лицо полыхнуло алым. По башне разнеслись крики. Робин оглянулся через плечо. Виктория опустила один из револьверов Гриффина, вокруг ее лица вились клубы дыма, глаза были огромными.
Вот так, — вздохнула она, выпятив грудь. Теперь мы все знаем, каково это».
Профессор Де Вриз внезапно бросился через зал. Он направлялся за пистолетом профессора Плэйфера. Робин спрыгнул со стола, но он был слишком далеко — и тут профессор Чакраварти бросился на профессора Де Вриза. Они с грохотом упали на пол и начали бороться — неуклюжее, неуклюжее зрелище: два пухлых профессора средних лет катаются по земле, их мантии хлопают по поясам. Робин с изумлением наблюдал, как профессор Чакраварти вырвал пистолет из рук профессора де Вриза и прижал его к земле.
«Сэр?»
«Получил ваше сообщение», — пыхтел профессор Чакраварти. «Очень хорошо сделано».
Профессор Де Вриз ударил локтем в нос профессора Чакраварти. Профессор Чакраварти отшатнулся назад. Профессор Де Вриз вывернулся из захвата, и борьба возобновилась.