Лабух (СИ)

— Нашла! — обрадовано пискнула Феня и в этот самый момент раздался стук в дверь.
— Кто там ещё? — напрягся Константин.
— Не знаю, — затравленно оглянулась Вострикова.
— Может блатные? — предположил я.
— Елена Станиславовна, откройте! — донесся снаружи голос Фельдмана.
— Час от часу не легче…
— Боже, мне почему-то кажется, что я нахожусь внутри какой-то глупой оперетки, — беспомощно прошептала Ланская, и, говоря по совести, у меня было точно такое же чувство.
Но, к сожалению, вокруг нас была не оперетта, а трагедия. Первой не выдержала Корделия, в руках которой всё ещё оставался дамский браунинг. Зажмурившись, она выставила его вперёд и несколько раз пальнула в дверь.
— Дура! — заорал потерявший самообладание жиголо и выстрелил в том же направлении.
Что оставалось делать в данной ситуации? Два быстрых шага вперед и верная свинчатка, казалось, сама скользнула мне в руку, после чего с неприятным чмоканьем опустилась на затылок Константина. Один враг был повержен, зато его подруга уже поднимала пистолет. «Твою ж мать!» — успел подумать я, прежде чем она снова нажала на спуск.
Что было потом, помню плохо. Кажется, надо мной склонилась Елена, и я что-то пытался ей сказать. Затем, в комнату ворвались какие-то люди и принялись тормошить моё тело. А потом наступило небытие…
У вас когда-нибудь было ощущение дежавю? Вот и у меня до сегодняшнего дня нет. Первым лицом, которое я увидел, после того как очнулся, была до боли знакомая физиономия Никишки. На какой-то момент даже показалось, что мы снова в том сарае в Новосёловке и сейчас придут бандиты, но… под моей спиной была не сухая земля, а матрас на скрипучей кровати, а под глазом молодого милиционера отсутствовал фингал.
— Товарищ Семёнов! — чуть не подпрыгнул Никифор. — Наконец-то вы очнулись…
— Пить! — с трудом вырвалось из пересохшего горла.
Щедро наделённый чувством сострадания молодой человек тут же подхватился и побежал на поиски воды. Вернувшись через минуту с полной кружкой, он попытался облегчить страдания и, в общем, преуспел. То есть, я всё-таки напился, но большая часть живительной влаги попала не в рот, а на постель и бельё. Но это, в сущности, уже мелочь!
— Где я? — говорить стало явно легче.
— В больнице.
— Тогда ладно. Я уж подумал, что в аду, а тебя прислали в наказание. Не знаю, правда, за какие грехи…
— Загробной жизни не бывает! — убежденно заявил юный безбожник.
— Тебе-то откуда знать?
— А я вас тут охраняю, — проигнорировал мои слова парень. — Чтобы, значит, никакая недобитая контра или уголовный элемент не добрались.
Мысль о том, что моё бренное тело нужно охранять от мировой контрреволюции показалась мне настолько бредовой, что я опять едва не отключился, но потом в палате появились медработники и вернули нерадивого постового на его законное место.
Почтенного вида старичок с бородкой клинышком в белом халате и такой же шапочке некоторое время меня осматривал, потом показал палец, и спросил сколько их.
— Сам пошёл! — едва слышно ответил я.
— А теперь? — ничуть не смутился эскулап и показал два.
— Знак козы или победы, в зависимости от ситуации или культурных традиций.
— Больной всё ещё бредит! — вынес вердикт доктор и велел меня покормить и переодеть.
В ответ на это приказание в палате появилась рослая бабища с выправкой наполеоновского гренадёра и без всякой прелюдии стащила с меня сначала одеяло, а затем и рубаху с подштанниками. Казалось, вот-вот случится непоправимое, но затем она так же сноровисто меня обмундировала.
— Пожрать то сам сможешь, убогий? — с немыслимой добротой в глазах поинтересовалась фемина, покончив с переодеванием.
— Попытаюсь…
— Ладно, покормлю, — смилостивилась служительница Асклепия. — Но смотри, чтобы без баловства! А то я вашу мужскую кобелиную натуру знаю!
На обед, впрочем, как на завтрак и ужин в этом богоугодном заведении полагалась жидкая овсяная кашица, которую почему-то именовали «габерсуп». На вкус, если не очень привередничать — невообразимая дрянь, но ничего не скажешь, питательная. Никакой возможности отказаться от приёма пищи не предусматривалось в принципе, так что я всё съел. И, как совершенно очевидно, именно поэтому не пострадал.
 
— Ну всё, некогда мне, — заявила санитарка и вытерев мне на прощание губы подолом не самого чистого передника, удалилась.
Стоило ей исчезнуть, как в палате снова появился Никишка. Судя по всему, парню было просто скучно. Я бы на его месте приударил за медсёстрами, но кто знает, может тут весь женский персонал таков, как только что покинувшая меня дама?
Впрочем, мне это может быть на руку. Уж не знаю, почему Фельдман назначил на пост именно его, вполне вероятно, других людей просто нет. Но раз уж так получилось, почему бы не воспользоваться?
— Никифор Лукич, — едва слышно позвал его.
— Я здесь, товарищ Семёнов, — с готовностью отозвался молодой человек.
— Расскажи, что-нибудь. Всё равно что…
Просить дважды не пришлось. Мой юный друг с удовольствие поведал про недавно закончившийся конгресс Коминтерна. Про то, что буржуи сделали всё, чтобы Московская конференция закончилась безрезультатно, но мировой капитал это не спасёт, поскольку пролетариат продолжает борьбу и даже оторвал от Британской империи Ирландию!
— Что, правда? — удивился я, пытаясь припомнить историю «Зеленого острова».
Получилось откровенно плохо, но несколько хитов из репертуара U-2 в голове возникли. Впрочем, время для них ещё не настало, чего никак нельзя сказать о «Гимне ИРА», который менее чем через двадцать лет присвоят ребята Геринга из Люфтваффе. Или «Восход Луны», что иногда пела на своих акустических концертах Хелависа. Музыка для гитары вполне подходит… [1]
— Вот увидишь, — продолжал политинформацию Никифор. — Ирландские товарищи теперь непременно устроят социалистическую революцию, и присоединятся к борьбе за освобождение трудящихся во всем мире!
— Эти могут, — поддакнул юному оратору, терпеливо дожидаясь, когда тот покончит с международной обстановкой и перейдёт к делам более приземлённым.
Например, чем закончилась вся эта история с драгоценностями? А также, что известно милиции о моём в ней участии? И Никишка не подкачал…
Вкратце, ситуация была такова. Корделии удалось скрыться, а вот её подельник получил черепно-мозговую травму, оказавшуюся смертельной. Фельдман, услышав выстрелы, успел отпрянуть в сторону и потому не пострадал. Дождавшись подкрепления, начальник милиции и его подчиненные взломали дверь, после чего обнаружили два тела на полу, рыдающую гражданку Ланскую и целую кучу драгоценностей. Последние были немедленно изъяты и переданы в Гохран.
Здравствуйте, приехали!
— Вы теперь, наверное, грамоту получите, товарищ Семёнов! — добил меня Никифор.
— Грамоту?
— Ну да. Это ведь вы отказались сотрудничать с преступниками и вступили с ними в бой.
— Ни фига не помню…
— Что, вообще ничего?
— Нет, про схватку с уголовным элементом я что-то смутно припоминаю. А вот про всё остальное…
— Ничего. Товарищ Фельдман вам всё расскажет. Я ему уже сообщил, что вы очнулись.
— Спасибо тебе, добрый человек!
— Да не за что.
— Слушай, а что с Ланской?
— С супругой-то вашей? Всё хорошо. Она уж приходила, пока вы в беспамятстве лежали, потом её на допрос увезли…
Что же, по крайней мере, кое-что прояснилось. Если бы не моё появление в прошлом, Фёкла Вострикова, она же Корделия всё равно ограбила своих клиентов и попросила помощи у гимназической подружки. Что было дальше не совсем понятно, но именно так сокровища оказались в тайнике в шкафу. Потом, много лет спустя, их найдёт мой школьный приятель — Сеня Фельдман и пустит на развитие бизнеса.
Значит, в том варианте истории, его прадедушка всё-таки дожал строптивую барышню и женился на ней, получив мебель и семейную тайну в придачу! Но что мне проку от знания событий, которым уже не суждено случиться?