Конфидентка королевы. На службе Ее Величеству
— Какой восхитительный из него выйдет гребец! Посмотрите на эти плечи и руки — такой будет грести за троих! Саид, — позвал муккадем надсмотрщика за рабами, — ты говорил, что у тебя кто-то заболел? Выбрось его за борт и посади на весла этого белого кафира [79]. Дай ему немного воды и для начала не сажай на открытом солнце — будет жаль, если такой крепкий раб сразу же умрет от ожогов.
Габриэля приковали к скамье, и с этого мгновения мир сосредоточился для него лишь на стертых в кровь ладонях и нестерпимо болящих мышцах на спине и руках. Их галера заходила в большие и маленькие гавани, несла дозор, сопровождала грузовые корабли, участвовала в стремительных погонях, топила христианские нефы. Никак не реагируя на происходящее, Габриэль с безучастным видом греб под ритмичный бой барабана. Он перестал думать и вспоминать. Перестал чувствовать.
Но, будто сжалившись над шевалье, период навигации подошел к концу. Зимой, которую Габриэль провел в поместье хозяина галеры близ Дамаска, отчаянное безразличие пленника отступило; к нему вернулась способность мыслить. Он снова выжил, единственный из всех, кто плыл на корабле. Ему помогла марсельская часовня Девы Марии или святой Руф. Пусть сейчас он галерный раб, но живой, а значит, у него есть надежда. О побеге нечего было и думать, вокруг — бдительная охрана, да и кандалы на ногах самостоятельно не снимешь. Но возможность сбежать обязательно представится, главное — не упустить ее. А пока молодой пленник присматривался к новому окружению и пытался выучить арабский язык. Вот когда ему пригодились слова, слышанные в детстве от Готье.
Еще во время плаванья Габриэль узнал имя человека, приказавшего выловить его из воды: Музаффар ибн Мухаммад — богатейший сирийский купец, предоставлявший галеры для войны с неверными и лично принимавший участие в священном джихаде. Он мстил неверным, убившим его предков в 1110 году, во время погрома в Бейруте. Помогая женщинам носить воду, Габриэль прислушивался к болтовне мусульманок и вскоре узнал о том, что в Каире новый султан — аль-Камиль. В Дамаске же правил его родной брат аль-Малик аль-Муаззам Второй, что невероятно возвысило Музаффара, приходившегося тому каким-то родственником.
Однако над государством Айюбидов нависла угроза: христианские воины вот-вот возьмут Дамьетту, а за ней Каир…
И с наступлением весны галерный флот без промедления спустили на воду. И вновь пленный шевалье под раскленным солнцем держал в руках тяжелое весло и обреченно смотрел на безжалостное море за бортом. Он часто вспоминал фразу из прочитанной в детстве нравоучительной книги: «Терпение — доблесть сильных». Тогда это изречение вызвало у Габриэля смех, теперь же обрело суровый смысл.
***
— Каюту капитана осмотрели? — крикнул чернобородый коротышка-предводитель, обращаясь к команде. — Забирайте все ценное, перегоняйте пленных. Галеру затопить!
— Капитан, не горячись, это неплохая посудина, — возразил коренастый моряк с уродливым, пересекающим лицо шрамом.
— К дьяволу балласт! Нам некогда! Нужно как можно скорее прийти на базу и сгрузить рабов. Пусть торгаши озаботятся их продажей, — оскалил гнилые зубы главарь. — У нас есть дела поинтересней: из Акры в Палермо вышел купеческий караван, груженный пряностями и шелком! Нам нельзя опоздать!
Габриэль стал пленником дважды. Судьба неутомимо доказывала ему, что сарказм — ее конек. Их галера, на корме которой находилась каюта Музаффара, увлеклась погоней за одиноким нефом и не заметила, как сама стала добычей. Судно попало в поле зрения венецианских пиратов, и более крупная триера без труда настигла мусульман. Учитывая то, что гребцы на венецианском судне были свободными людьми и при необходимости могли вступить в бой, атакующие имели значительный численный перевес. Поэтому кровопролитный абордажный бой длился недолго. Мусульманские моряки, защищая жизнь Музаффара, полегли все до единого. Последних раненых добили у него на глазах. С жизнью галерных рабов тем более никто не считался: шальные стрелы и острые сабли заметно проредили их ряды. Но профессиональная способность уклоняться от разящих ударов спасла Габриэля, использовавшего вместо щита тело своего зарубленного соседа по скамье. Упокой, Господи, его душу!
Поначалу пленный шевалье обрадовался, решив, что его освободят. Но, вслушавшись в речь моряков, говоривших на лингва-франка [80], как и любое разношерстное пиратское братство, понял: надежды тщетны. Цель венецианцев — грабеж, добыча, выкуп. Неприбыльное спасение христиан из плена они оставляли Богу.
Разбойники отчалили от потопленной мусульманской галеры и, громко крича, стали делить награбленное. В руке у долговязого матроса сверкнул огромный изумруд, оправленный в золото, и капитан властно выхватил его.
— Судя по вещам из главной каюты, мы захватили весьма важную птицу, а не простого капитана, — рассматривая камень в солнечных лучах, задумчиво размышлял он вслух.
— А если самим запросить за него выкуп? — еле слышно отозвался моряк со шрамом и, поглаживая кадык, сглотнул слюну.
— Подумаем, Батиста, — прищурив глаза, медленно отозвался капитан.
Они отошли на корму, устроившись возле связанного Габриэля.
— Антонио, изумруд в твоей руке стоит как вся наша галера. Добавь к нему дорогущую одежду из парчи и шелка с жемчужными пуговицами из его сундуков…
— Я похож на недоумка? Или, может, не разбираюсь в камушках? — ощетинился капитан. — Что у тебя на уме? Выкладывай!
— Предлагаю вначале высадиться на нашем острове северней Кандии. Там мы спрячем богача и обмозгуем, как лучше получить за него выкуп, а затем уж займемся остальными пленниками.
— Если мы скроем одного, то и остальных нельзя показывать. Ты же знаешь наш договор с другими каперами: мы честно сгоняем пленников в общую кучу, чтобы легче было их сбывать, а затем делим деньги поровну. Каперы не простят нам жульничества. Кто-нибудь из рабов обязательно проболтается о выжившем хозяине…
— Не успеют, глубокое море спрячет всех, — Батиста сделал выразительный жест большим пальцем по шее.
— Рискнем! — согласился Антонио и окликнул одного из матросов: — Марио, подведи к нам сарацина в зеленом халате.
Несмотря на связанные за спиной руки, крепко сложенный Музаффар высоко держал голову и равнодушно взирал на пиратов.
— Рассказывай, сарацин, кто таков? — подбрасывая на руке изумруд, спросил капитан. — Чего надулся как сыч? Не понимаешь?
— Я родственник аль-Муаззама и могу заплатить за себя хороший выкуп, — зазвучала в ответ неспешная арабская речь.
— Поговорили! — Рассерженный Батиста брызнул слюной. — Ты совсем не понимаешь лингва-франка?
Сарацин, усмехнувшись, пожал плечами. Его высокомерный вид и без перевода давал понять: говорить на любом языке, кроме арабского, он считал ниже своего достоинства. Взбешенный наглой самоуверенностью пленника и собственным бессилием, Антонио вскочил и, стукнув о борт кулаком, разразился затейливой морской бранью.
Вслушиваясь в эту необычную беседу, Габриэль лихорадочно прикидывал свои шансы. И в конце концов решил примкнуть к Музаффару, договорившись с ним о собственной участи. Рассчитывать на милосердие пиратов было бы безумием, а предлагать за себя выкуп не имело смысла. Дорога на север Франции и обратно обойдется гонцу дороже, чем сможет предложить управляющий Готье. Да к тому же несколько месяцев назад, собирая деньги на приличную военную экипировку, Габриэль обобрал собственное поместье до нитки. Теперь у него в замке шаром покати!
— Предлагаю помощь! — громко произнес шевалье, обращаясь к пиратам.
Его уверенный голос и твердый взгляд обратили на себя внимание трех пар удивленных глаз. Капитан сообразил быстрее всех — в его взгляде появилась надежда. Габриэль, обращаясь уже к нему одному, продолжил:
— Я немного знаю арабский язык — могу переводить. А вы за это меня освободите.