Конфидентка королевы. На службе Ее Величеству

Барон смертельно устал, однако от его хлопка рослый шевалье все же покачнулся.
— Во имя Господа! — только и смог произнести Габриэль, осенив себя крестным знамением.
Поднимаясь с колена, он улыбался и часто моргал, чтобы скрыть бушевавшие в его груди эмоции. Свершилось самое важное событие в жизни благородного мужчины! Отныне он будет гордо носить меч на поясе, а не притороченным к седлу.
— Монжуа! Сен-Дени! — вырвался боевой клич из сотни мужских глоток.
Амори де Монфор бросился обнимать своего друга и оруженосца — теперь уже бывшего.
Когда-то, вернувшись из Леванта, Симон взял на воспитание двенадцатилетнего сына своего верного вассала д’Эспри (тот погиб на Святой земле) и сделал его напарником, а затем оруженосцем Амори. Будучи храбрым воином, барон решил и из своих воспитанников сделать первоклассных бойцов и выстроил систему их обучения столь жестким образом, что вскоре юноши взвыли. Габриэль был на три года младше сына де Монфора, но поблажек ему никто не делал. Попав на настоящую войну, д’Эспри возблагодарил своего наставника за великолепную школу.
Габриэль и Амори прибыли на юг в 1212 году с очередным пополнением, которое привела вездесущая супруга Симона — Алиса де Монморанси. Возраст Габриэля никого не интересовал, и семнадцатилетнему юноше пришлось воевать наравне со взрослыми. И вот всего год спустя за воинскую доблесть его посвятили в рыцари. Шевалье распирало от гордости.
Теперь они с Амори были на равных и их дружба от этого лишь окрепла. В лагере их шатры всегда стояли рядом, как и нынче вечером.
— Ты знаешь, когда я увидел эту девушку…
— Кстати, как ее зовут?
— Сабина, — с нежностью произнес Габриэль и продолжил рассказ о переполнявших его эмоциях. — Увидев ее впервые, я почувствовал стыд. С кем я — здоровый, сильный мужчина — воюю? С этим хрупким созданием? Вместо того чтобы наслаждаться жизнью, танцевать, влюбляться, путешествовать, она вынуждена ежедневно испытывать страх, ожидая, что вот-вот ворвутся дикие северяне и уничтожат ее привычный мир.
— Почему «вот-вот»? Уже уничтожили, — невесело поправил друга Амори.
— Да, ты прав. Уже уничтожили, разорили эту уникальную страну.
Они уже не раз говорили о наболевшем, пытаясь понять, как это случилось? Почему Симон де Монфор отказался когда-то идти на Зару, а затем на Константинополь? Единственный, кто прислушался к призыву папы Иннокентия Третьего не воевать против христиан, он отделился от основного войска и ушел со своим отрядом в Левант. А затем, опять послушавшись Иннокентия Третьего, пришел сюда, на земли Раймона де Сен-Жиля, теперь уже воевать против христиан, пусть и еретиков.
В шатер вошла Алиса де Монморанси и весело спросила:
— Можно? Увидела свет и решила, что вы не спите. Как всегда, не можете наговориться?
— Конечно, матушка. Присаживайтесь. — Ответив сразу на два вопроса, Амори предложил ей свой табурет, а сам устроился на дорожном сундуке. — Как отец?
— Как всегда, полон сил, пытается везде поспеть. И не хочет понять, что в пятьдесят лет необходимо себя беречь, — с нескрываемой нежностью в голосе проговорила Алиса. — Я напоила его настоем ромашки и мяты, пусть поспит подольше.
— Может, он потому и побеждает в этой войне, что держит все под личным контролем, вникает в каждую мелочь? — спросил Амори, не ожидая ответа.
— Снимай, зашью! — скомандовала Алиса, обращаясь к Габриэлю.
Когда тот подавал ей кубок с вином, она заметила, что у него на рубахе разорван рукав. И, не дав юноше возразить, громко велела дежурному на входе принести из ее шатра корзинку с рукодельем.
Алиса обладала неприметной внешностью, черты ее лица были далеки от совершенства, но она была очень деятельной. Ее муж, деверь, сыновья — за те восемь лет, что Габриэль жил в их семье, он тоже стал Алисе почти как сын, — многие годы воевали здесь, на тулузских землях, и женщина сочла своим долгом находиться поближе к родным. Правда, злые языки утверждали, будто мадам ужасно ревнует своего обаятельного мужа. Возможно, это и так, но прежде всего Алиса не могла позволить себе наслаждаться жизнью, в то время как ее любимые мужчины терпят военные лишения.
 
Наблюдая за тем, как она ловко зашивает его одежду, Габриэль вспомнил эпизод из детства. Это случилось в первый год его пребывания в замке Монфор. Находясь дома, Симон лично проверял, как упражняются его воспитанники. Он любил повторять, что боевое мастерство — это ремесло и искусство одновременно. Для начала надо освоить все навыки ремесла, чтобы они стали твоей сущностью и срабатывали на уровне инстинкта. А затем следует, оттачивая, доводить их до совершенства.
В этот день наставник юношей захворал и барон позволил ему отлежаться в постели. Габриэль с Амори занимались самостоятельно. С утра они пробежали два лье с холщовым мешком, наполненным мелким щебнем, на спине. Затем положенное время учились стрелять из лука. Едва они закончили отрабатывать удары копьем на квинтине [23], как пошел дождь. Спрятавшись в большом сарае, друзья решили заняться фехтованием на мечах, но, очень уставшие, упали на душистое сено, где и застала их Алиса.
— Спите, лодыри? А если отец узнает? Не избежать вам тогда порки.
— Ну, мама! Мы полежим чуточку — и продолжим, — по-детски захныкал Амори.
— Ладно, на этот раз ничего ему не скажу. Но только чуть-чуть — и опять за тренировку.
Материнское сердце отказывалось быть строгим. Алиса прекрасно знала, что безжалостный супруг разработал для Амори и Габриэля суровую программу занятий. Каждый вечер ее мальчики еле доползали до жестких кроватей, на которые даже перины запрещалось стелить.
Выйдя из сарая, Алиса — надо же такому случиться! — столкнулась с мужем. Небо устало сбрасывало последние капли дождя, а солнце, проталкиваясь сквозь тучи, спешило одарить землю теплом. Симон, прищурившись, улыбнулся. Чтобы предупредить сонных подростков, Алиса громко затараторила. Причем несла полную околесицу.
— Ты здорова? — ничего не понимая, удивился барон, и улыбка медленно сползла с его лица. Увидев растерянный взгляд супруги, он что-то заподозрил и резко отодвинул ее в сторону.
В сарае Амори и Габриэль прилежно фехтовали, однако торчащая из волос солома и сонные взгляды позволили барону догадаться об их нерадивости. Щедро отвесив мальчишкам по подзатыльнику, Симон увеличил дневную норму занятий. Больше юноши не пытались увильнуть от тренировок.
— Ну что, Амори, узнал, что за красавица похитила сердце нашего Габри? — Алиса закончила штопать рукав, откусила нитку и, увидев, что у сына отвисла челюсть, добавила: — Неужели вы решили, что, став взрослыми, научились скрывать от меня свои чувства?
Глядя на изумленные лица молодых мужчин, она невольно расхохоталась, и ее лицо вмиг преобразилось, сделавшись очаровательным.
***
— Что за шум?! — встревоженно воскликнула Агнесса, услышав пронзительный звук сигнальных рожков, доносившийся с улицы.
На первом этаже раздавались возбужденные голоса. Испытывая недоброе предчувствие, она торопливо спустилась к челяди.
— Говорят, папа римский окончательно признал права на завоеванные земли за этим жестоким варваром — Симоном, — возбужденно рассказывала служанка, только что вернувшаяся с рынка.
— И теперь он официально будет именоваться графом Тулузским, герцогом Нарбонны, виконтом Безье и Каркассона, — морщась, словно от физической боли, перебила ее вошедшая в кухню баронесса и махнула всем рукой, разрешая не вставать.
— А сейчас барон отправится к французскому королю Филиппу, чтобы получить из его рук инс… инстру…
 
— Инвеституру, — подсказала Агнесса сложный термин. — Документ, официально подтверждающий власть Симона на уже завоеванных им землях.
— Верно! Но перед поездкой в Париж его величество решил принять у тулузцев клятву верности. Поэтому он скоро будет здесь, — закончила служанка, и все тоскливо замолчали.
На улицах, привлекая внимание, продолжали оглушительно реветь рожки. Это герольды на рыночных и соборных площадях, возле трактиров и на оживленных перекрестках громко зачитывали приказ нового графа о том, что через неделю в Нарбоннском замке состоится церемония взаимной присяги. Глашатаи и кони были облачены в красно-белые цвета герба Монфор; это указывало на то, что предстоящему событию Симон уделял особое внимание.