Волчья ягода (СИ)

Метнулась назад, но было поздно: мой силуэт был хорошо виден на фоне коридора, в который лился свет из моей комнаты. Мишка уже проходил мимо — мы не разговаривали с того самого вечера, но я заступила ему дорогу.
— Чего тебе?
— Ничего, — сейчас так нужно почувствовать его сильные объятия, даже если приходится самой проявлять инициативу, — спасибо тебе!
— За что?
— За всё, Мишка!
— Дурью не майся — спать иди! — нахмурился кузен.
— Угу…
— Гошка! — шипел через секунду такой родной человек. — Вырубай машину!
— Вот же гад! — руки немного тряслись и холодные капли сорвались с крынки и упали на рубашку. — Хочешь ко мне в голову забраться? Урод! Ну, погоди, Славик, я тебе устрою!
Легла в постель и представила свою съемную квартирку, высокие липы перед окном, воронье гнездо в сочно-коричневых голых ветвях. Я вернусь, обязательно вернусь домой!
— Женечка, — тётя Таня выглядела очень плохо и говорила с трудом, — прости, что просить приходится, но не могла бы ты...
— Конечно! — я быстро взглянула на Мишкино лицо, на котором явственно читалось облегчение, смешанное с тревогой. — Конечно посижу. Егора друзья встретят, а потом Михай вернётся, и я уж тогда пойду.
— Спасибо, родная! Я фельдшеру позвонила, Гоша в школу ушёл, боюсь одна-то.
— Тёть Тань, ну о чем ты? 
— Я пошёл, мам?
— Иди, сыночек, Женя позвонит тебе, если что. 
Немного еще потолкавшись в простенке, Мишка решительно дернул язычок молнии вверх и, зарывшись подбородком в воротник пуховика, ушел, так и не посмев взглянуть мне в глаза.
Что ж, пока всё идёт по его плану. 
— Ковальчуки дом продают, слыхала? — тётя лежала с закрытыми глазами, но я знала, что она и на слух определяет все мои эмоции. — Хороший такой, крепкий. Участок большой, газ подвели. Сыну строили, а он ипотеку в райцентре взял, возвращаться не хочет. Покупателей нету, свои все при жилье, богатеи сами строят, а бедноте не осилить. Я уже спрашивала — в рассрочку отдадут под моё честное слово, Жень.
— Мы еще не планировали ничего. Вдруг разбежимся? Егору еще оклематься нужно. 
— Мужики как ослы — им морковку перед носом нужно держать. Цели ставить, дочка. Иначе скисают они, спиваются, сатанеют.
— Я обязательно посмотрю этот дом! Сколько там этажей?
— Два, ну и чердак с подполом имеются...
Мы увлеклись беседой, пока не пришла фельдшер и не влилась в наше увлекательное обсуждение.
— Хорошо ли спалось тебе, девица? — ласково улыбался Мстислав, присев на край кровати. — Какая ты красивая после сна, припухлость тебе даже идёт!
— М-м-м?
— Говорю, заходил вчера поболтать, а ты заснула.
— А-а-а.
— Спрашивал вот, как вы там у Лешака помещались все. 
— Как?
— Да, как?
— Никак. Я да он.
— А остальные?
— Так в другой избе.
Мстислав придвинулся ближе:
— Другой?
— Что? Ты чего жмёшься, обещал же?
— Прости. — недовольно поджались мужские губы.
— Какие планы на сегодня? — я села и прикрылась одеялом до подбородка.
— По округе покатаемся, хочешь? Достопримечательности тебе покажу местные. 
— А если разбойники? 
— Да ну, Жень! Чего этих дебилов бояться-то? Я ж с охраной! Хочешь, к Лешаку заедем? 
— Нет, не хочу! Дай мне полчаса, соберусь.
Мы выехали из ворот в сопровождении пяти вооруженных всадников. Мстислав вполголоса рассказывал о том, какие деревья растут в здешних краях, какие звери и птицы водятся. Великая тишина нетронутых цивилизацией просторов и лесов внушала уважение и восхищение. Снова, как в то момент, когда Золик сел на моё плечо, я почувствовала оглушающее чувство принадлежности этому необыкновенному месту. Единение. 
— А вот и дуб! — спешившийся Мстислав, подобрав полы длинного кафтана, шагал по сугробам к дереву-великану. 
Обхватить невероятный ствол могли разве что трое взрослых человек, на некоторых ветках видны были лоскутки ткани, некогда разноцветные. 
— Можно желание загадать — исполнит.
 
— Что же ты не загадал?
— Загадывал, да не сбывается все никак, — усмешка обнажила острия клыков.
Прижав ладони к заскорузлой коре, я закрыла глаза, и тут же знакомое уже чувство заставило задрожать колени: та, другая Женька Васильева, тянула ко мне окровавленные руки...
  
Глава 16. Дуб
 
— Эй! — меня трясли, приводили в чувство. — Видела что? 
Сопровождающие нас мужики нервно переглядывались, но не приближались. 
— Слав, ты мне шею сломаешь. Перестань! — я оторвала от себя цепкие руки. — Видела. Себя всю в крови, только не здесь а там, в нашем мире. Это что значит, как думаешь? Меня убьют или ранят, да?
Выглядящий слегка озадаченно купец пожал плечами:
— Черт, не знаю. Может, это не будущее вовсе? Просто что-то вроде кошмара? 
Ладони чуть заметно покалывало, и я прислонилась лбом к шершавому, испещрённому бороздами стволу, закрыла глаза. Сквозь опущенные веки видела, как стремились в мою сторону нежные побеги, оплетая и обездвиживая ноги и руки. Лопались почки, и влажные блестящие листочки с волнистыми краями прилипали к коже, холодя и в то же время напитывая энергией. Творилось волшебство и глупо было сопротивляться. Я снова видела себя в прежнем мире, видела со спины крупного мужчину, стоявшего на коленях в сугробе, но страха не было. Да и какой страх, если здесь-то я живу! Видение исчезло внезапно, опали тонкие веточки, связывающие меня с дубом. 
Зима, Мстислав шумно дышащий рядом, мороз. 
— Ну, мы пошли, — натянуто улыбающийся Тимур отчего-то покраснел и принялся толкать приятелей к выходу из мастерской, — вы уж тут сами как-нибудь. До завтра! 
— До завтра! — весело ответила я, не имея сил поднять глаза на Егора.
Это казалось глупым, но каждый раз первые минуты встречи казались непроходимым лабиринтом, когда любое движение было пробным камнем, словно за несколько часов могла ослабнуть наша непреодолимая тяга друг к другу. Никто из друзей ни словом не обмолвился Егору о нападении Славика и гибели Луши. О смерти собаки, согласно коллегиальному решению, сообщить было доверено мне. Мол, женщины умеют найти нужные слова. Знали бы они...
— Я тут блинов напекла! — метнулась я к стоящей на столе небольшой спортивной сумке. — И даже сметана есть в холодильнике. Хочешь?
— Хочу... — негромко ответил мой мужчина. Неужели мой?
— Здесь поешь или поднимешься? — нервозность не исчезала, пришлось даже несколько раз коротко вдохнуть и выдохнуть. 
— Ты чего, Жень?
— А что? — руки никак не находили правильного положения и метались по телу, теребя воротник и манжеты, оправляя невидимые складки.
— Нервничаешь почему? — Егор медленно подходил, и я понимала, что вот сейчас вопреки всем договорённостям расскажу ему о произошедшем. Необходимость врать изматывала. — Что-то случилось? 
— Сначала поешь, а потом поговорим, хорошо? — ловко увернувшись от объятий, я подхватила сумку и принялась вынимать завернутую в полотенца старую эмалированную кастрюлю с нелепыми мухоморами на белом боку с черными сколами. 
— Нет ничего, чего ты не могла бы мне рассказать.
Черт побери его эту способность бесшумно подкрадываться. Я хотела и не хотела прикосновений, лихорадочно сворачивая в свёрток чуть влажные и всё ещё горячие кухонные полотенца. 
— Я так долго тебя ждал, чтобы позволить уйти, — слова впутывались в мои волосы, разгоняя сердцебиение, — не отталкивай меня, Жень!
— Врач что сказал? Никаких физических нагрузок! — пыталась стряхнуть с себя кольцо сильных рук паникующая я.
— О каких физических нагрузках мы говорим? О поедании блинов, или ты имела в виду что-то совершенно особенное? — влажная дорожка поцелуев стекала от моего уха к основанию шеи. — Если о блинах, — Егор подцепил край свитера, — то, поверь, я даже не вспотею, а если про подъём на второй этаж, то... — свитер полетел на пол, — ...это такие мелочи.