Топить в вине бушующее пламя печали 2.0 (СИ)

 Не дожидаясь, пока Ван Цзэ сдвинется с места, он тщательно проверил, нет ли на теле Шэн Линъюаня открытых ран. Закончив осмотр, юноша наклонился, поднял Шэн Линъюаня и отнес его в фургон.
 Ван Цзэ отдернул протянутую руку и невнятно пробормотал:
 — Разве не ты только что попросил меня «помочь»?
 Никто не знал, в какой именно ресторан этот фургон должен был доставить морепродукты, но исходивший от них запах оставлял желать лучшего. К счастью, кожаные сиденья оказались достаточно мягкими для древнего человека. Стоило кому-то коснуться его, и Шэн Линъюань бессознательно приоткрыл глаза. Его тело мгновенно напряглось. Однако все, что он смог увидеть, это лишь забрезживший над Дунчуанем рассвет. На мгновение он даже позабыл, где и когда находится, а затем впал в еще более глубокое забытье.
 Наполовину опущенное сиденье ласково окутало его, и мысли Шэн Линъюаня устремились за развеянным по ветру пеплом, обратно в прошлое, к такому далекому клану шаманов.
 Воспоминания о детстве превратились в холодные волны, бушевавшие на море в двенадцатый месяц зимы.
 Он вспомнил, что тогда он тоже был ранен. Его нутро было обожжено, а тело пылало огнем. Тогда ему было очень холодно, он чувствовал себя так, будто его кровь вот-вот должна была высохнуть. Старый глава клана шаманов бережно укутал его в свой плащ и отнес на гору. В доме великого мудреца было тепло и сухо, пахло лакрицей. Постепенно юноша согрелся, и тугая струна в его сердце лопнула.
 Неизвестно, сколько времени прошло, прежде чем его разбудил звонкий детский голос. Какой-то ребенок, притворяясь беспечным, разгуливал под окном, напевая детские стишки, смысла которых он не понимал. Кто-то явно пытался привлечь его внимание. В тех воспоминаниях тоже был рассвет. Едва юноша открыл глаза, он увидел, как яркий солнечный луч золотой нитью протянулся по вершинам гор, а затем расплескался по склонам. На заднем дворе хижины росла крепкая груша. Она цвела и плодоносила независимо от времени года. В соседней комнате послышались шаги. Кто-то зашел, а потом тут же вышел. Заскрипела деревянная дверь. Каждый раз, когда она открывалась, комната наполнялась ароматом фруктов. Тот ребенок все еще пел свою песню. Воспользовавшись случаем, он попытался пробраться в дом, будто бы опасаясь, что чужак не поймет, какой он очаровательный.
 Плоды груши, посаженной великим мудрецом, были величиной с кулак. Одну половину отдавали людям, а вторую съедал Алоцзинь.
 Мальчик взбирался на дерево, как обезьяна. Он ел и ел, пока, наконец, вдоволь не наедался. Тогда он снимал с себя одежду, обнажая пшеничную от загара спину, и расхаживал голым по пояс. Он относил груши в пещеру за алтарем и сушил, превращая их в сухофрукты. Алоцзиню казалось, что об этом никто не знал.
 Под алтарем находился холодный омут. Шэн Линъюань любил прохладу и ему нравилось коротать время поблизости. Когда ему надоедало читать, он шел в «сокровищницу» Алоцзиня и брал оттуда горсть сушеных груш. Однако, Его Величество отказывался становиться вором, он вел себя открыто и честно, и никогда не пытался спрятаться. К сожалению, Алоцзинь с детства не отличался особой осторожностью. Он даже и не заметил, что его драгоценная «сокровищница» уменьшилась.
 — Брат Линъюань, иди сюда, посмотри, я украл у великого мудреца бабочку с человеческим лицом!
 — Что… тебе не кажется, что твое баловство переходит все границы? Сейчас же верни ее, не нарывайся на неприятности.
 — Эй, только не говори ничего моему отцу. Я просто посмотрю на нее и сразу верну. Брат, как ты думаешь, эта штука действительно может вызывать духов и воскрешать мертвых?
 — Мертвые — значит мертвые. Мы умираем, подобно погасшим лампам. Призраков и богов придумали люди, в надежде обмануть самих себя.
 — А… но ведь если ты умрешь, у тебя же больше ничего не останется? Можно ли совсем не умирать?
 —Что ты такое говоришь? Все умирают, если только…
 — Если только что?
 — Если только человек не одержим.
 — И правда! — маленький Алоцзинь испуганно сверкнул глазами и спросил. — Но разве это так плохо?
 
 — А что в этом хорошего, дитя? — усмехнулся рано повзрослевший принц. Но юный и зеленый Алоцзинь, тем не менее, не собирался так легко оставлять эту тему. Он продолжил горячо допытываться. Мальчишка попросту не мог самостоятельно разобраться в этой путанице.
 — Но почему? Брат Линъюань, если ты можешь прожить долгую жизнь, что в этом такого плохого?
 — Потому что ничто хорошее в этом мире не длится вечно. Говорят, что чтобы увидеть, как распускаются самые красивые цветы, надо очень долго ждать. Это случается лишь раз в жизни. На краткий миг ты будешь вознагражден. Когда очень старый человек умирает, он вспоминает лишь счастливые моменты. Все они мимолетны, как вспышка. Мой учитель однажды сказал: тот, кто хочет жить, не выживет, а тот, кто хочет умереть, не умрет1. Перестань нести чепуху. Ты должен отнести эту бабочку обратно к мудрецу. Детям нельзя говорить о смерти. Разве ты не знаешь о запрете? К тому же, тебе до этого еще далеко.
 1 求生不得，求死不能 (qiú shēng bù dé, qiú sǐ bù néng) — хочется жить, но не выжить, хочется умереть — тоже никак (обр. в знач. находиться в очень мучительном положении).
 — Брат Линъюань, почему мы должны избегать разговоров о смерти? Почему мы не можем жить вечно? Ай, ты совсем меня запутал, брат. Лучше расскажи мне еще раз, как называют «человека, обернувшегося демоном»… Постой, не уходи, брат!
 Все это было очень, очень давно.
 Кто знал, что эта жизнь окажется одновременно такой короткой и такой длинной.
 Сюань Цзи опустил Шэн Линъюаня на сидение и обнаружил, что тот внезапно открыл глаза, его взгляд был туманным. Но вскоре, его ресницы медленно опустились, напряжение исчезло с его лица, а на губах появилась слабая улыбка.
 Сюань Цзи был ошеломлен, но, прежде чем он успел ее хорошенько разглядеть, улыбка снова исчезла. Она напомнила юноше цветок, что распускается лишь раз в жизни.
 У него был очень хороший слух. Приблизившись, он услышал нечто странное, исходящее от Шэн Линъюаня. Словно сковавший реку тонкий лед, наконец, растаял и треснул, почувствовав приближение теплой весны. Сюань Цзи протянул руку, намереваясь определить источник этого звука, но Гу Юэси предостерегающе произнесла:
 — Подождите, директор Сюань, не трогайте его!
 Девушка шагнула вперед, но тут же остановилась, не дойдя всего полшага, и с благоговением посмотрела на Шэн Линъюаня, тихо свернувшегося калачиком на заднем сиденье.
 — В чем дело? — услышав шум, Ван Цзэ сразу же вытянул шею, силясь рассмотреть происходящее через окно фургона. — Юэси, ты что-то видишь?
 — Его кости и внутренние органы сожжены молнией, — Гу Юэси опустилась на колени. Голос девушки звучал очень тихо, словно она была чем-то сильно напугана. — Сейчас он и его меридианы быстро восстанавливаются. Это удивительно. Разве тело духа не похоже на человеческое?
 Сердце Сюань Цзи внезапно сжалось:
 — Ты знаешь о духах?
 Древний метод закалки духовного оружия был утерян тысячи лет назад. Юноше казалось, что в это время больше не было никого, кто знал бы о нем, и потому он беспрепятственно нес всякую чушь. Никто ведь не мог об этом узнать, верно?
 — Нет, сведений о них очень мало. Просто я знала одного… до того, как выяснилось, что один инструментальный дух и другой инструментальный дух — это не одно и то же, — Гу Юэси пристально посмотрела на Шэн Линъюаня. — Мои глаза видят аномальную энергию, исходящую от людей с особыми способностями. У разных классов разные цвета и текстуры. Но я никогда раньше не видела такой черноты.
 У Сюань Цзи были поистине крепкие нервы, он с трудом сохранил улыбку.
 — Абсолютно черная способность? Разве это не признаки демонической энергии?
 Не дожидаясь, пока Сюань Цзи придет в норму, стоявший неподалеку Чжан Чжао бессердечно спросил:
 — Сестрица, разве ты не говорила, что того, призванного темным жертвоприношением дьявола, с которым вы столкнулись в больнице Чиюань, тоже окутывала чернота?