Трое из Леса. Вторая трилогия

– Ну-ну?
– Стрекоза ответила, что она счастлива такой жизнью. Ее цель – не иметь никаких целей. А как бы муравей ни старался, ему не убедить ее, что его жизнь более правильная, чем ее, полная наслаждений. Муравей развел сяжками, ведь в самом деле он не знает ее удела, как она не знает удела муравьев. У них разные цели, разные судьбы. Но вот однажды он заполз в мясную лавку, где как раз разделывали мясо. Сел внизу в уголочке и стал ждать, когда упадет самая маленькая косточка или кусочек мяса. А в окошко залетела стрекоза. Недолго думая, села на мясную тушу, лизнула кровь… И в это время мясник обрушил огромный топор, разрубил тушу, а попутно рассек пополам и стрекозу. Ее тело упало под ноги муравью. Он сказал ей: «Привет! Твой отрезок подошел к концу, а у меня начинается следующий» – и потащил разрубленное тело в муравейник со словами: «Ты считала меня занудой, но теперь видно…»
Он замолчал, крупная коряга разлучила, а когда снова сошлись, Мрак спросил нетерпеливо:
– Но?
– Что? – удивился Олег.
Они снова разбежались, пропуская куст терна, теперь и Таргитай уже ломился рядом с Мраком, его синие глаза смотрели с обидой.
– Олег, ты не закончил!
– Разве? – удивился Олег. – А мне чудится, я сказал яснее ясного…
Мрак подергал носом, вскинул руку. Невры послушно остановились. Он постоял, вслушиваясь, широкое некрасивое лицо стало каменным, потом кустистые брови поползли вверх. Изгоям почудилось, что по ту сторону густого орешника звучит чистый девичий или детский голосок, распевающий беззаботную песенку.
Приблизились на цыпочках, уши на макушке, в самом деле высокий голос распевает что-то задорное, веселое. Мрак хмыкнул и, быстрый на решения, одним могучим прыжком перелетел через зеленые ветки, исчез.
Таргитай самоотверженно бросился следом, кусты затрещали, словно ломился могучий тур. Олег юркнул за ним в пролом, они выбежали на открытое место, замерли.
В трех десятках шагов над убитым оленем склонилась женщина. Возле нее на корточках сидел Мрак, что-то спрашивал, переводя взгляд с оленя на охотницу. Ее золотые волосы были убраны под капюшон, только на лоб свисали пряди, глаза были голубые, почти синие, задорные, а лицо веселое и смеющееся. Она сошла бы за сестру Таргитая, если бы у него были сестры.
Олег подошел осторожно, придержал Таргитая, что пер напролом, глотая голодные слюни. Мрак покосился на них, бросил охотнице:
– А это… это двое моих спутников. Прости, что оборвали твою песенку.
– Пустяки, – ответила женщина звонким, почти детским голосом. – Вас трое?
– Да, в кустах никто не прячется, – успокоил Мрак. – Так, говоришь, живешь неподалеку… Нет, ты кого так режешь? Олень – благородный зверь, разделывать надо с почтением… Гляди.
Он отобрал нож, быстро и хищно распахал тушу на большие куски. Женщина смотрела с интересом, без страха, Олегу почудилась в синих глазах затаенная насмешка. По крайней мере, она разделывала изящнее.
– У меня есть соль, – сказала она. – Есть горькие травы. Если сумеете развести костер…
Таргитай подхватился, он уже почти лег, сказал торопливо:
– Я сейчас, сейчас!.. Эти прут, им хоть бы что, а у меня брюхо к спине прилипло. Даже присохло. Поедим, полежим…
Она снова рассмеялась, веселая и насмешливая. Мрак пожал плечами, не голоден, но ради общества почему не посидеть у костра?
Олег, вкладывая свою долю, срезал длинные прутья, очистил от коры, мясо нанизал тонкими ровными ломтиками. В узелке Сиринги, так она назвалась, кроме соли, нашлись высушенные травы, ломкие настолько, что рассыпались в пыль, но когда ими посыпали мясо, невры заурчали, как голодные звери: мясо стало настолько восхитительным, хоть и странно жгло рот, что проглатывали, почти не разжевывая, как волки, завалившие большого жирного оленя.
Сиринга наблюдала за ними с хитренькой усмешкой. Она насытилась быстро, поклевала «как птичка» первой, деликатно показав, что мясо не отравлено, затем, к удивлению невров, вытащила из заплечного мешка знакомую доску с натянутыми на ней волосами разной толщины: от конского до тончайшего шелкового. Дударь раскрыл рот и ошалело смотрел, как девушка покрутила колышки, натягивая каждый волос, тронула раз-другой, и в воздухе зазвенели странные звуки, от которых защемило внутри, а сердца застучали чаще.
 
– Святое Небо, – выдохнул Мрак, узнавая.
Она радушно улыбнулась:
– У вас такого не знают?
– Откуда? – Мрак взял себя в руки. – В Лесу родились, пням молились… Да и везде, где были, народ прост, как дрозд. Если поет и пляшет, то лишь два притопа, три прихлопа. А это… музыка богов!
– Тогда слушайте, – сказала она горделиво.
Олег смотрел, как она вскинула носик, лицо стало строгим, даже чуточку надменным. Сперва только перебирала эти волшебные нити, воздух наполнился прекрасными звуками, нежными и трепетными, потом очень тихо добавился ее голос, такой же чистый, светлый, пошли набирать силу вместе, сплетаясь и помогая друг другу.
Олег в первые мгновения еще держался, пытался настроить себя на подозрительный лад: откуда в лесу такие инструменты, почему не выказала ни капельки страха, все-таки у них, надо признать, рожи зверские, одежка драная, забыли, когда и мылись, несет как от коней после тяжкой работы… но она играла и пела так, он не мог подобрать слова, что вся подозрительность постепенно улетучилась, как клочья сырого тумана под утренним солнцем.
В вечернем воздухе долго дрожал, мучительно медленно замирая, чистый, как родник, звук, Сиринга уже молчала, а когда натянутые нити застыли, она ослабила колышки, спрятала волшебный инструмент в заплечный мешок.
– Ну что, – сказала она деловито, – пойдем?
Мрак подхватил одной рукой мешок с мясом оленя, секиру – другой, ответил за всех:
– Мы уже идем!
Олег попытался сказать, что они не собирались никуда заходить, что им надо в Долину Битвы Волхвов, но язык не поворачивался протестовать, когда Мрак и Таргитай влюбленно заглядывали этой золотоволоске в глаза, едва не пританцовывали, готовы нести не только ее мешок, но и ее тоже, едва не отпихивают друг друга…
– Если только не надолго, – предупредил он.
Сиринга оглянулась, брови ее удивленно взлетели:
– А что, я вас тащу силой?
– Да нет, – смешался Олег.
– Смотрите, – предостерегла она насмешливо, – вас трудно будет выгнать из нашего дворца! У нас много красивых женщин. Есть и очень красивые.
Олег быстро отвел глаза. Неужто есть еще красивее, подумал в замешательстве. Сверкает, как драгоценный камешек, быстрая и гибкая, как зверек, умненькая, глаза понимающие, словно видит его насквозь, грязного и пропотевшего, с такими же пропотевшими мыслями…
Деревья мчались навстречу, разбегались, выпрыгивали сбоку, Таргитай на ходу ушиб палец, поднял крик, но не отставал, стыдно отстать от женщины, а та неслась как молодой олень, ловко перепрыгивала валежины, даже перескакивала невысокие выворотни и ямы, невры разогрелись, но держались ровно, с дыхания не сбились, и Сиринга наконец начала оглядываться с удивлением, сама пунцовая, как маков цвет, волосы выбились из-под капюшона, их трепало по ветру, и Таргитай еще дважды влипал в деревья, засмотревшись на диковатую девичью красу.
Наконец она приотстала, невры обгонять не стали, не с женщиной же состязаться, а Сиринга проговорила с трудом:
– Никто… никто еще… не догонял меня!
– Все когда-то бывает в первый раз, – утешил Мрак.
Он нисколько не сбился с дыхания, Сиринга смотрела на него, как на великое чудо. Оба изгоя тоже дышали ровно, хоть и глубоко. Было видно, что так могут бегать хоть до поздней ночи, словно они не люди, а олени.
Лес кончился, а дальше, как брошенный вперед с размаху зеленый ковер, простерлась равнина. Невры завороженно смотрели на чудо впереди: сверкающий оранжевым сказочный дворец на вершине огромного холма.
Крыши и башенки горят, как расплавленное золото, глазам смотреть больно, снежно-белые стены гордо вздымаются ввысь, словно не хотят ничего иметь общего с серой землей, из которой выросли. Забор вокруг исполинского дворца не настолько высок, чтобы спрятать его сверкающую красоту, да и зачем, если шапка свалится, когда посмотришь на высоченные стены дворца!