Живая ртуть

Рома действовал по принципу «отношусь к другим так, как они относятся ко мне», и на следующее собрание я пришёл с твёрдым намерением игнорировать Лилю также, как она долгое время игнорирует меня. Но я понимал, что не смогу себя контролировать, если окажусь рядом с ней и, чтобы подстраховаться, позвал на собрание Вовку, который неохотно, но согласился.
Впервые я зашёл в кабинет с открытым взглядом, не пряча глаза, и развалился (это я тоже подсмотрел у Ромы) за последней партой третьего ряда; Вовка, извиняясь, протиснулся в класс боком и поковылял ко мне. Лиля, с которой нас разделял лишь проход и один стол, сперва не шелохнулась, но спустя пару минут собрала вещи и переместилась на парту вперёд, где сидел Серёжа – второгодник из нашей параллели.
– Привет. Ты не против? – услышал я.
Серёжа помотал головой, и Лиля опустилась на соседний стул.
Я посмотрел на Вовку: он пожал плечами. Злость, бурлившая во мне, точно лава в проснувшемся вулкане, поднялась, но тут же опустилась. О чём она будет говорить с активистом-второгодником Серёжей? Активист-второгодник, даже звучит нелепо. Но он что-то шепнул Лиле, она ответила, и у них, вопреки всякой логике, завязался диалог.
– О чём они говорят? – тихо возмутился я. – Какие у них могут быть общие темы для разговора?
– Подойди и спроси, – лениво отозвался Вовка, – кто знает, может, они что-то интересное обсуждают? Присоединишься.
Я понял, что мой план не сработал и методика Ромы мне не подходит, когда сверлил взглядом спину хихикающей Лили. Видимо, Серёжа действительно рассказывал ей что-то интересное: иногда она забывалась и смеялась в голос, а моя пытка, как выяснилось чуть позже, только началась.
Как я уже говорил, на собраниях хвалили и ругали одних и тех же: хвалили, например, нас с Лилей, ругали – Серёжу и ещё пару-тройку человек, но сегодня, как ни странно, Лиля очутилась во втором списке. Более того, на собрание заявилась «шмель» – их классная руководительница Шмелёва, – чтобы прилюдно отчитать свою ученицу за грозившую той двойку по химии в четверти. Кстати говоря, прокручивая этот момент в голове после собрания, я задумался, как поступил бы сам, если бы не притащил с собой Вовку. Нашёл бы нужные слова, чтобы поддержать Лилю, или промолчал бы?
Серёжа выслушал обвинительную речь Шмелёвой в адрес трясущейся и едва сдерживающей слёзы Лили, хлопнул ладонью по столу и встал:
– Позвольте с вами не согласиться, Анна Евгеньевна!
Тишина, нарушаемая редким шуршанием бумажек, стала мёртвой. Все взгляды устремились на Серёжу.
– Ковалёв, сядь на место, – процедила сквозь зубы Шмелёва.
– Нет, не сяду, – он выбрался из-за парты, – не сяду, Анна Евгеньевна! Вы – учитель! Вы сеете доброе, прекрасное, вечное в наших неразумных умах, и вы, и ваш труд, бесспорно, заслуживают уважения. Но кто дал вам право говорить о Лилии гадости из-за какой-то там двойки по химии? Разве оценки делают человека хорошим или плохим? Ответьте, Анна Евгеньевна! Оценки решают, каким она будет работником? Женой? Матерью? Не оценки Лили Брик вдохновляли Маяковского, а её, – Серёжа поднял вверх указательный палец и произнёс по слогам, – ИН-ТЕЛ-ЛЕКТ! А интеллект и оценки между собой никак не связаны, Анна Евгеньевна!
С застывшим восхищением в глазах Лиля обернулась на меня.
– Что за чушь он несёт, – пробормотал я, наклонившись к Вовке, и взялся за учебник.
Самое время дописать домашнюю работу.
*
– Нет, ты слышал, что он сказал? Видите ли, оценки ничего не значат!
Мы сидели на первом этаже, отдельно от многочисленных кучек одноклассников и ребят из параллели, обсуждающих поведение Серёжи на собрании. Сдаётся мне, что Лиля растрепала всем о случившемся быстрее, чем Шмелёва добралась до кабинета директора.
– А я согласен с ним, – ответил, к моему удивлению, Вовка, – оценки ничего не значат. Вот Альберт Эйнштейн, к примеру, вообще имел двойку по математике и ничего. Она не помешала ему стать великим учёным.
– Не было у Эйнштейна двойки по математике, – огрызнулся я, – да и где Лилька, а где Альберт Эйнштейн…Этот Серёжа сравнил её с Лилей Брик. Он хоть знает, что Брик не обладала, – я запнулся, – высокими моральными качествами?
 
– Он назвал Брик только из-за имени, а не потому, что считает её такой же проституткой. Я уверен, знай он других Лиль, назвал бы другую. Ты сам-то хоть одну знаешь?
Я ухмыльнулся. Постыдное слово, не поминаемое мной всуе, вырисовало яркий образ Сонечки Мармеладовой, который я тщетно пытался выбросить из головы.
– Зачем ты вообще припёрся со мной на собрание? – возмутился я.
– Напоминаю, что это было твоё желание, а не моё. Не пытайся сделать меня виноватым в том, что она познакомилась с второгодником. Не получится, Смирнов.
– Я всего лишь хотел проучить её, – я сбавил тон, – раз я зануда, то пусть сидит одна.
Вовка кивнул.
– А по итогу в луже сидишь ты и булькаешь.
Рома, спрыгнувший с трёх последних ступенек, подлетел к раздевалке и влез между мной и Вовкой.
– Что там происходит на ваших собраниях? – с горящими глазами спросил он. – Вся школа обсуждает какого-то Серёжу и его возможное отчисление! Что за Серёжа?
Вовка хрюкнул.
– Второгодник, – фыркнул я, – сказал, что ум не зависит от оценок. Или оценки от ума. Я не запомнил, что он говорил. Чушь какую-то нёс.
Рома развёл руками.
– Тебя взбесило, что он равнодушен к оценкам?
Меня взбесило, что к нему осталась неравнодушна Лиля, а виноват в этом я.
– Да.
Рома мельком глянул на Вовку и улыбнулся.
– Я понял, – сказал Рома. – Смотрели вчерашний матч?
Глава четвёртая
Ревнивая девчонка
– Вы видели лицо Шмелёвой, когда Лилька сказала, что будет поступать в педагогический? – хихикнула Света, когда они спрятались за домом после уроков. – По-моему, она испугалась, что в класс ворвётся Серёжа и закричит, что Маяковского вдохновлял интеллект Лили Брик. Я слышала, что «шмель» подняла вопрос об его отчислении. А вообще он молодец, этот Серёжа, заступился за тебя, в отличие от Смирнова. Смирнов наверняка бы поддержал «шмеля» и ещё парочку гадостей от себя добавил.
– Вы говорите о Никите, как о каком-то чудовище, – сказала Лена.
– Мы говорим о том, что видим.
– Знаете, – влезла в их разговор Лиля, – а я благодарна Шмелёвой. За то, что она отговорила меня от медицинского.
– Ах, да! – всплеснула руками Света. – Ты же в медицинский собиралась вслед за Смирновым!
– Как бездомная собака, – Лиля покачала головой, копошась в сумке, – кто позвал, за тем и пошла. Надо же быть такой дурой.
– Влюблённой дурой, – поправила Света.
– Меня и на секунду не посетила мысль, что я не сдам экзамены, не поступлю в мед, представляете? Вот, правда, – она выпрямилась, перестав рыться в сумке, – как я готовилась бы к биологии и химии? Белые кролики, бурые кролики, – Лиля вернулась к поискам сигарет, – что будет, если поместить кроликов в сероводород…
Света засмеялась.
– Думаю, Смирнов объяснил бы тебе, что случится с кроликами, которых поместили в сероводород.
– Он помог бы тебе с подготовкой к экзаменам, – кивнула Лена.
– Ага, помог бы, – насупилась Лиля, – как в прошлом году на контрольной по химии, когда я просила его объяснить задачу, а он отмахнулся от меня, сказал, чтобы я от него отстала, и обсуждал её решение с тобой. До сих пор не понимаю, почему, когда он перешёл в параллельный класс, то тащил с собой меня, а не тебя. На собрания он, видите ли, ходить не хотел.
– Между прочим, он опечалился, что ты передумала насчёт медицинского, – сказала Света.
– Он не звал меня в медицинский. Он хотел, чтобы я перешла вместе с ним в параллельный класс, чтобы он на собрания не ходил. Лучше бы Лену позвал: было бы с кем обсуждать задачки про кроликов. В медицинский я собиралась после разговора с ним, он не предлагал.