Запретная. Не остановить (СИ)

Как он жил без меня все эти месяцы? Даже не интересовалась, поглощенная только своими собственными болью, отчаянием и тоской.
Захлебывалась в них и совершенно не представляла, что в это время происходило на самом деле с ним.
Ориентировалась на слухи, которые просто-таки кричали о том, что все успешно у него… Как, впрочем, и у меня самой…
Только несмотря на эту успешность и кажущееся таким надежным, почти нерушимым благополучие, отчего-то наложить на себя руки хочется все чаще и чаще…
***
Я выскальзываю из комнаты и с замиранием сердца отправляюсь на его поиски, он ведь не мог уйти далеко.
Пожалуйста, только бы он не ушел далеко.
Только бы ни к кому-нибудь из девушек…
И вздыхаю с невероятным облегчением, когда нахожу его на затемненной веранде с бутылкой какого-то напитка и сигаретой в руках. Хотя не помню, чтобы когда-нибудь до этого он курил.
Одного, без компании.
На мое появление он никак не реагирует. Делает глоток из горлышка, потом затягивается и выпускает дым изо рта.
— Это что?
Я встаю перед ним и кивком указываю на бутылку.
— Коньяк.
— Можно и мне глоток? — прошу я и Гордей без лишних слов передает мне алкоголь.
Делаю, для смелости, взрослый серьезный глоток, потом еще один, и еще, и только после этого возвращаю ему коньяк.
— Да или нет, Гордей? Ты не ответил, — говорю я, едва в желудке перестает печь и гореть, а по телу начинает струиться мягкое приятное тепло. — Если я соглашусь, то обещаешь, что только со мной и больше не будешь ни с кем?
Гордей прищуривается.
Опять затягивается и неотрывно смотрит на меня, словно раздумывая, что мне на это отвечать. А может, вообще ничего, снова отвернуться от меня и уйти.
— Допустим, — произносит он, наконец, сдержанно и делает очередную глубокую затяжку.
Я наблюдаю за его губами с каким-то ненормальным болезненным интересом, потом медленно, очень медленно, на десять счетов, выдыхаю.
— Но чувств от меня все равно никаких не жди, — добавляет вдогонку и тон его при этом более, чем серьезен.
Но я уже не слушаю его, потому что получила то, в чем нуждалась, его обещание не спать с другими девушками. Если мы, если я…
— Пойдем, — выпаливаю я, продолжая также прямо, как и он на меня, неотрывно смотреть на него.
Он тушит окурок, и я ни слова больше не говоря, хватаю его за руку и тяну к одному из диванов, расположенному в самой темной части веранды.
— Хочешь сейчас, Гордей?
Не дожидаясь ответа, толкаю его в грудь, а когда он валится назад и принимает сидячее положение просто потому, что так получается по инерции падения, а он расслаблен и не сопротивляется моим действиям, я решительно встаю между его раздвинутых в стороны ног.
— Это вторая бутылка, Бельчонок. Я слишком пьян, чтобы останавливать тебя, а потом успокаивать, когда будут задеты твои чувства, — произносит Гордей тихим, чуть хрипловатым голосом.
— Плевать, хоть десятая, — отвечаю я.
Убеждаюсь, что он неотрывно смотрит на меня своими пронзительными, дьявольскими порочными глазами, я медленно, не разрывая этого обжигающе тягучего контакта, и, как мне кажется, даже почти не краснея, опускаюсь перед ним на колени и тяну за шнурок, расслабляя пояс его спортивных штанов.
  
Глава 17 Я сама на это согласилась, разве нет?
 
 
Стать его персональной, развратной шлюхой…
 
Арина
Я действительно настроена решительно и не собираюсь на этот раз отступать, падать в обморок или каким-то другим способом показывать, что я не совсем еще готова.
Наконец, пояс его штанов оказывается достаточно расслабленным для того, чтобы я могла запустить туда руку, либо начала раздевать его, стягивая одежду с его крепких, состоящих из одних только мышц, ягодиц. Я еще не понимаю, как будет удобнее и комфортнее.
И конечно, все равно горю, хоть и стараюсь убедить себя в том, что ничего такого я не совершаю.
Я все равно нещадно и очень сильно сгораю от стыда.
 
В темноте не видно, уговариваю я себя раз за разом, чтобы не покраснеть при нем еще сильнее. В темноте не видно, не видно, не видно…
Его… орган так сильно напряжен, хоть Гордей сказал, что очень пьян, видно на это не влияет. И мне, несмотря на выпитый мной самой алкоголь, немного боязно увидеть его снова, да еще так близко от своего лица.
Но я должна.
Мне… придется взять его в рот, а дальше… двигаться губами по нему? Трогать его одновременно с этим? Как именно? О боже, как парням вообще может такое нравиться…
Но делать нечего, я сама захотела, и… сосредотачиваюсь исключительно на его, хорошо видно, насколько сильно возбужденном, пахе.
Последний раз выдохнув, словно перед прыжком, я запускаю руку ему в штаны, скользя пальцами по его плоскому рельефному животу, и…
Вдруг чувствую на своем запястье крепкий, горячий захват.
Замираю лишь на секунду и тут же хочу продолжить движение, но рука в кольце его пальцев не сдвигается ниже ни на сантиметр.
— Гордей, — бормочу я и вскидываю на него глаза.
Он все еще прожигает меня горящим, каким-то болезненно лихорадочным взглядом.
— Гордей…
— Не хочу сейчас, — произносят его губы, а рука стискивает мое запястье еще сильнее, причиняя ноющую пульсирующую боль.
— Но…
Может я и не слишком опытная в этих вопросах, точнее совсем неопытная, но я же вижу, как у него напряжен. Этого никакой одеждой ему никак не скрыть.
— Сядь рядом со мной на диван и обними меня, — говорит Гордей, а я не знаю, радоваться мне его просьбе или, наоборот, ее опасаться.
Но, в любом случае, конечно, решаю не спорить.
— Раз ты так хочешь…
Неловко поднимаюсь с колен, едва осознавая, насколько они у меня сейчас дрожат, одновременно с этим потираю запястье, которое он, почти сразу, едва начинаю свой подъем, отпускает. Сажусь.
Решаю, что недостаточно близко, а потому чуть сдвигаюсь, чтобы сделаться еще чуть ближе к нему. Соприкасаюсь с его ногой своими бедром и коленом.
Гордей делает последний глоток и отставляет опустевшую бутылку куда-то на пол. Снова откидывается на диване. Запрокидывает голову назад и полностью закрывает глаза. Шнурок на его штанах все еще расслаблен, а сами они сидят низко на бедрах. Мне видно края его фирменных боксеров.
И он не собирается ничего с этим делать.
— Обними, — просит он одними губами, но не меняя позы и не открывая глаз.
Я подаюсь к нему и неловко его обнимаю.
Сердце колотится очень сильно, во рту пересыхает, руки плохо слушаются меня.
— Я пьяный, пиздец, — говорит он, а я молчу, оглушенная новым витком нашей с ним близости.
Он горячий. Он напряженный и расслабленный одновременно. Он притягательный и очень хорошо пахнет. Немного непривычно из-за ноток табака и спиртного, от этого он кажется взрослее и недоступнее. Меня это еще сильнее притягивает, и я прижимаюсь к нему крепче.
Мне настолько нравится его обнимать, что сердцебиение становится неконтролируемым. Голова кружится еще активней и ощутимее. Я сильнее подаюсь к нему и прислоняюсь щекой к его груди. Слушаю биение сердца.
— Теперь скажи, что любишь меня, — просит Гордей, и я откликаюсь, не раздумывая ни секунды.
— Я люблю тебя, — говорю я, стараясь справиться с жаром, что ударяет в районе солнечного сплетения и начинает заполнять всю грудную клетку.
— Не очень расслышал, повтори.
— Люблю, — повторяю смелее, все еще не уверенная, что правильно его понимаю.
Я с удовольствием, но… Зачем ему мои дурацкие признания, в то время, как на самом деле его тело желает совершенно другого? Да и сам он говорил прямым текстом, что другое…
— Еще… Хочу… повтори еще…
Я тянусь к нему всем телом и приближаю губы к его уху.
— Я люблю тебя, Гордей, и мне кажется, что буду любить всегда, — говорю ему самую чистую правду.
Думаю, растопить так его чуть-чуть, но он вдруг отталкивает меня и начинает тихо смеяться. Все также не открывая глаз и не меняя своей расслабленной полулежащей позы.