Короли Падали (ЛП)

Закрыв глаза, я чувствую первый толчок внутри себя, когда он делает небольшой толчок. Еще один толчок. Толчок. И еще, пока он не проникает так глубоко, что кажется, будто он проник в мое лоно.
Он издает долгий, мучительный стон, двигая бедрами подо мной, и ведет меня вверх и вниз, вдоль своего члена.
— Черт возьми, Рен. Вены у него на шее вздуваются, когда он опускает голову на подушку, закрыв глаза.
Вид его, охваченного удовольствием, подстегивает меня, и я вжимаюсь в него, упираясь руками в его грудь. Сцепив бедра, он перекатывает меня на спину, и когда я извиваюсь, чтобы лечь на живот, он хватает меня за подбородок, удерживая на месте.
— Нет. Мне нужно видеть твое лицо. Он не ослабляет хватку, глядя мне в глаза, пока входит в меня.
Я протягиваю руку, чтобы коснуться шрама через его глаз, и опускаюсь к тому, что у него на горле. Как далеко мы ушли с того дня, когда я впервые увидела его по ту сторону стены. Голодные и одинокие.
Во многих отношениях мы отличаемся от молодых парня и девушки, которые ускользали друг от друга и целовались всю ночь, пока не взошло солнце. Которые лежали под палящим солнцем в полдень, исследуя тела друг друга.
И все же, во многих отношениях, мы одинаковы.
Он все еще тот мальчик со шрамами, который тронул мое сердце. А я раненая маленькая птичка, чьи крылья он заставил снова взлететь.
  
ЭПИЛОГ 2
 
КАЛИ
Восемь лет спустя …
Тусклый свет согревает мою кожу, когда я лежу, растянувшись на одеяле, наблюдая, как молодой светловолосый мальчик держит палку вместо меча, которым он осторожно постукивает по палке, принадлежащей младшему темноволосому мальчику. Они двое так сильно напоминают мне своих отцов. Конечно, гораздо уменьшенные версии.
— Вы не можете победить Альфу! Мы величайшие бойцы в мире! — говорит блондин младшему мальчику, победно поднимая свой меч.
Они знают об Альфах только из множества историй, которые рассказывают другие члены сообщества, выжившие в Калико, которые восхваляют этих людей и сделали их легендами нашей истории. Они никогда не будут забыты.
— Я не хочу быть Вегионом. Я тоже хочу быть Авфой! Темноволосый бросает палку и стоит, скрестив руки на груди, злой, упрямый — черта, которую, я уверена, он унаследовал от меня.
Вид его вызывает улыбку на моем лице, но более трогательно, когда его старший брат опускается перед ним на колени, нежно кладет руку ему на плечо и наклоняет голову, что-то шепча.
Я наклоняюсь вперед, напрягая слух сквозь шелест деревьев надо мной, пытаясь разобрать, что он ему говорит. Что бы это ни было, младший улыбается и поднимает свою палку, и они снова берутся за дело, стуча мечами в битве. Я отступаю, но останавливаюсь перед массивной и внушительной фигурой, стоящей за ними. Один мне знаком, иначе я бы собрала мальчиков, посчитав это угрозой. Я вскакиваю на ноги и прищуриваю глаза, пытаясь определить, настоящий он или воображаемый. Иногда это случается в гуще моих мыслей, и сегодня я чувствую себя особенно уязвимой. Возможно, потому что сегодня я увидела так много от него в нашем сыне, когда он играл.
— Кадмус? Я зову его, моргая, чтобы сдержать слезы.
Он поднимает руку, чтобы помахать, эта плутоватая ухмылка растягивает его губы.
Зажмурив глаза, я делаю глубокий вдох и выдыхаю.
— Правдоподобие, — шепчу я, а когда снова открываю глаза, его уже нет. Испарился, как и в любой другой раз до этого.
Дерганье за мою рубашку привлекает мое внимание к тому месту, где передо мной стоит мой старший сын.
— Мама? Ты звала меня?
Я провожу пальцами по его кудрям и улыбаюсь.
— Нет, любимый. Мне показалось, я что-то видела. Присев перед ним на корточки, я смотрю в ярко-зеленые глаза, которые являются зеркальным отражением глаз его отца, и убираю волосы с его лица.
— Что ты прошептал своему брату?
Он оглядывается назад, туда, где его младший брат стоит, размахивая клюшкой в игре.
 
— Я только что сказал ему, что альфа-братья не дерутся друг с другом. И кто-то должен быть плохим парнем.
Мягкая, ласкающая фамильярность вызывает мурашки по моей коже, когда я вспоминаю, как много раз его отец говорил мне именно эти слова.
— И твой брат, он согласился на это?
— Только когда я сказал, что в следующий раз он может сыграть Альфу.
Поднимая его руки, я целую костяшки его пальцев и улыбаюсь.
—Кто-то должен быть плохим парнем.
Он кивает, и его глаза зацепляются за что-то позади меня, сверкая, когда его лицо озаряется улыбкой.
— Папа!
Я оборачиваюсь и вижу Валдиса, шагающего к нам, с шестью кроликами, свисающими с его кулака. Самый младший мальчик, Сайрус, который носит настоящее имя своего отца, пробегает мимо меня вслед за своим старшим братом.
— Папа! — визжит он, роняя по пути свою палку, в то время как его крошечные ножки пытаются не отставать.
Валдис опускается на колени, чтобы подхватить обоих мальчиков на руки, и каким-то образом умудряется поднять их одной рукой, ни разу не уронив ни одну из своих жертв.
Кадмус еще не знает, кто его настоящий отец, хотя я планирую рассказать ему когда-нибудь, когда он лучше поймет. А пока я хочу, чтобы он рос счастливым и цельным. Знать, что его любят, несмотря на его недостающие части. Но когда он станет старше, у меня будет чем поделиться с человеком, которого я знала. Хороший человек под шрамами.
Валдис целует каждого из них в макушку и шагает ко мне, раздавая кроликов, которых я приготовлю на ужин позже.
— Означает ли это, что у тебя тоже есть свободная рука, чтобы нести меня?
— Всегда. Он улыбается мне в губы и наклоняется ровно настолько, чтобы схватить меня за ноги.
Кролики выскальзывают из моих рук, падая на землю, когда плечо Валдиса ударяется о мой живот, поднимая меня, и я издаю непроизвольный крик.
Я протягиваю руки к его спине, чтобы удержаться от удара по лицу, и смех мальчиков заставляет меня хихикать, усиливая давление на мои носовые пазухи.
— Что скажете, мальчики? Из нее получится отличное рагу, как вы думаете?
— Нет! Кадмус кричит и разражается истерическим смехом.
— Нет, папочка. Мама не для того, чтобы ее есть.
Мне даже не нужно видеть его очаровательное пухлое личико, чтобы понять, что его зубы стиснуты от гнева. Защищает, совсем как его отец.
— Я бы не причинил вреда твоей маме, малыш. Но, может быть, ты захочешь сразиться со мной за это.
— Да! Оба парня ревут в унисон, и Валдис опускает нас троих на землю, останавливаясь, чтобы запечатлеть поцелуй на моих губах.
Он поворачивается туда, куда убегают оба мальчика, предположительно за своими палками, и когда он снова поворачивается ко мне лицом, его брови приподнимаются.
— Я не согласен с младшим. Маму определенно стоит съесть. Позже вечером. Он зарывается лицом в мою шею, и я хихикаю, когда он рычит, покусывая мою ключицу.
— Я, пожалуй, начну с этого рагу.
Когда он отстраняется от меня, я смотрю в его серые глаза и провожу пальцем по его виску. Шрамы на его лице — это следы прошлого, которое мы каждый день пытаемся оставить позади. О которых, я надеюсь, мои дети никогда не узнают.
— Себ так похож на тебя. А Кадмус с каждым днем все больше становится похожим на него.
— Так и есть. Это почти так, как если бы он был здесь сейчас.
— Он всегда здесь. И теперь он всегда будет.
— Ты думаешь, он спланировал это нарочно?
Фыркая от смеха, я киваю.
— Зная Кадмуса? Определенно. Я мельком вижу мальчиков, бегущих обратно к нам, и естественную коварную ухмылку на лице Кадмуса, когда он бежит за своим братом.
— Но я рада. Приятно видеть его. День, когда родился Кадмус и я впервые взглянула в эти знакомые глаза, провела пальцами по мягким детским кудряшкам, был днем, когда дыра в моем сердце наконец затянулась.
День, когда мир вернул мне маленькую частичку того, что у меня отняли.