Короли Падали (ЛП)

Я пересекаю маленькую пещеру, направляясь туда, где он остается на коленях, и провожу рукой по его волосам.
— У нас нет выбора. Я не откажусь от этого ребенка, Шесть. Не в этот раз.
Его глаза полны слез, челюсть сжата в жесткую линию.
— Если я потеряю тебя … От меня останется лишь малая толика мужчины.
— Тебе нужно будет оставаться сильным, на случай, если со мной что-то случится во время родов. Этот ребенок наш. Я не хочу видеть, как его уничтожат.
— Скажи мне, что делать. Я умоляю тебя. Я сделаю все, что потребуется.
Стук в перегородку пещеры прерывает мои мысли, и я обращаю свое внимание на импровизированную дверь.
— Кто там?
— Кали. Эмм. Тот, кто…
— Да, я знаю. Входи.
Барьер отъезжает в сторону, и девушка стоит в дверном проеме, выжимая ткань своей изодранной рубашки. Нервничает, я бы предположила, особенно когда Шесть медленно поднимается на ноги рядом со мной.
— Я хочу извиниться за… то, что я сказала ранее. Это было … если бы я знала, что ты… —
Рычание в груди Шестого- это иррациональный гнев отчаявшегося мужчины, неправильно направленный на девушку, которая не имеет никакого отношения к моей окончательной судьбе.
Я протягиваю руку за спину и предупреждающе сжимаю его руку.
— Ты говорил свободно, и если ты здесь не для того, чтобы сказать мне, что все это было ложью, мне нужно было это услышать. Чтобы знать, с чем я столкнулась.
— Судьба женщин в наши дни, похоже, всегда находится в руках мужчин, хотим мы этого или нет.
Я оглядываюсь на Шестого, который остается разочарованным ее присутствием, когда он стоит, ссутулив плечи и сжав руки в кулаки.
— Я выбрала именно эту судьбу. И я не жалею об этом. Независимо от результата.
— Это не обязательно должна быть смерть.
— Что ты имеешь в виду?
— Я имею в виду… есть лекарство. Один доктор, о котором говорил Эрикссон.
Я усмехаюсь над этим и качаю головой.
— Доктор Эрикссон был одержимым маньяком. Единственным лекарством, которое они изготовили в той больнице, был цианид, которым я накормила его сына, прежде чем оба были разорваны мутациями.
— Он мертв.
— Да. По кусочкам.
— Кадмус… тот, с кем я путешествую, он был отправлен в те туннели. Во всяком случае, мы так думаем. Трудно сказать, что было реальным, или галлюцинация, в том месте.
— Именно, именно поэтому я задаюсь вопросом, к чему ты клонишь с этим.
— Потому что он говорил об этих недоразвитых зародышах два месяца назад, после того как потерял рассудок. Они были привязаны к женщине, которая умоляла об исцелении.
Малейший проблеск интриги танцует на ее лице, прежде чем быстро исчезнуть.
— Ты только что сказала что у него были галлюцинации. Откуда ты знаешь, что им не манипулировали, заставляя поверить в это.
— Я не знаю. На самом деле, он не знает, было ли реальным то, что он видел. Но разве у тебя есть другой выбор?
— Я нахожу удобным, что вы появляетесь, рассказывая о женщинах, умирающих при родах. Младенцев держат в воде. Шесть стоит позади меня, и я должна отдать девушке должное за то, что она выдержала его взгляд. Особенно без компании ее Альфа-компаньона, который, как я предполагаю, расхаживает где-то за пределами этой пещеры.
— А теперь ты говоришь о возвращении в Калико в поисках какого-то гребаного лекарства, о котором тебе рассказал один полоумный два месяца назад.
— Я тоже их видела, Шесть. В ту ночь, когда я пришла за тобой. Альберт провел меня мимо отделения в больнице, где страдали женщины. Умирающие. Их младенцев держали в резервуарах. Она не лжет об этом.
— Вы не обязаны мне верить. Вызывающе вздернув подбородок, она смотрит на нас двоих.
—Так или иначе, я попаду в эту больницу. Мне не нужна твоя помощь.
— Ты гоняешься за человеком, о котором даже не знаешь, что он все еще жив, — говорит Шесть, усиливая ее разочарование.
— И чем дольше ты ждешь, тем больше ты обнаружишь, что гоняешься за лекарством, в котором даже не уверен, что оно подействует. Ни у кого из нас нет времени размышлять о результате.
Однако у меня что-то не складывается, чего-то не хватает.
 
— Если лекарство существует внутри больницы, почему Эрикссон не извлек его сам? Почему он посвятил так много своей жизни мучению стольких подданных?
— Наслаждение, во-первых. Но также и потому, что оно находится далеко под поверхностью, как я понимаю. Внутри ранних лабораторий. Где мутации более жестокие, чем те, что происходят сейчас.
Тяжесть риска давит на мои плечи, и, как будто мои кошмары оживают, я оглядываюсь на Шестого, вспоминая, как он боролся с мутациями в нашем стремлении к свободе.
— Нет. Я не позволю ему сделать это.
— Если это означает спасение тебя и ребенка, это уже решено, Рен. Нет такого места, куда я бы не пошел, чтобы гарантировать, что ты останешься в живых. Даже там.
— Ты гонишься за теориями, Шесть! Ничего, кроме догадок, которые могут оказаться пузырьками с цианидом.
— Это риск, на который я готов пойти. Ради тебя. Он кладет руку мне на живот.
— И ребенка внутри тебя. Моего ребенка.
— Мы даже не знаем, как попасть внутрь. Оно запечатано. Мои аргументы, какими бы сильными они ни были, слабеют перед решимостью, которую я вижу, крутящейся в его голове.
— Кенни знает компьютеры вдоль и поперек, — говорит она.
— Он может найти способ провести нас внутрь.
Конечно, у нее есть ответы на все аргументы. Почему бы и нет, когда она так много выиграет от этого начинания?
— Он не может. Он сказал мне, что такое невозможно.
— Если бы я верила каждый раз, когда мне говорили о невозможном, я бы не стояла сейчас здесь. Судьба привела меня к тебе, Рен. Мы оба стоим на пороге потери чего-то, что невозможно постичь.
Я бы все отдала, чтобы прямо сейчас побыть одной, где я могу разобраться в мешанине мыслей в своей голове, не беспокоясь о том, что мне придется контролировать выражение своего лица. Как бы я ни ценила то, что она предлагает, я отказываюсь стоять в стороне и смотреть, как Шестого разрывают на части безжалостные звери, которые, несомненно, стали голоднее и свирепее за последние два месяца. Я бы скорее постигла ту же участь, что и Мара, чтобы этого не случилось. К счастью, несмотря на ее веру в судьбу и невозможное, Кенни уже заверил меня, что ни внутрь, ни наружу не попасть.
— Мы начнем с Кенни, — предлагаю я.
— Если он думает, что есть отдаленный шанс открыть эти двери, мы поговорим. Если нет, мы оставляем эту безумную идею позади и занимаемся этой беременностью, независимо от исхода.
Девушка кивает, не говоря больше ни слова, в свою пользу, потому что прямо сейчас она ничего не может мне сказать, чтобы убедить меня, что эта идея того стоит.
— Я позову Кенни, и мы решим, что нам делать дальше. Я протягиваю руку Шестому, хватая его за руку.
— Обещай мне. Что, если у него возникнут хоть малейшие сомнения по этому поводу, ты откажешься от этой идеи.
Его глаз со шрамом дергается, как будто я оскорбил его пощечиной.
— Я обещаю. Обойдя девушку, он выходит из пещеры, оставляя нас двоих.
— Он сделал бы для тебя все, что угодно, — говорит она.
— Какой бы глупой ни была идея. Да.
— Валдис бы тоже. Уголки ее губ приподнимаются в легкой улыбке.
— Он назвал мою идею с побегом глупой. Но он все равно это сделал.
— И это он заперт в больнице? Как только слова бездумно слетают с моих губ, я вздрагиваю и качаю головой.
— Прости. Забудь, что я это сказала.
— Нет, ты права. Я каждый день наказываю себя за это. Я бы не задумываясь поменялась с ним местами, если бы могла.
— Если он любит тебя так сильно, как ты говоришь, у него нет ни малейшего шанса позволить тебе.
— Он бы не стал. Ты права. Но я все равно сделала бы это. Слезы наворачиваются на ее глаза, и она оглядывает пещеру, как будто пытаясь предотвратить их.
— Я… в любом случае, чувствую, что умерла вместе с ним. Свобода, которая у меня есть. Воздух, которым я дышу. Для меня это не имеет значения. Без него все это не имеет значения.