Санкция «Айгер». Две мертвые китаянки

Бен паковал рюкзаки, равномерно распределяя вес, но внимательно следя за тем, чтобы в каждой паре было все необходимое для нормальной дневки, если группа разобьется на две отдельные связки.
— Принял меня за одного из репортеров, что ли? Закрепляя лямки, Бен что-то бурчал про себя. Потом он сказал:
— Лопни мои глаза, эти гады стучат мне в дверь каждые пять минут! Даже кинохроника прикатила. Видал?
— Нет. Но нисколько не удивлен. Айгерские пташки целыми стаями слетелись. Отель забит, и они заполнили «Альпиглен» и «Гриндельвальд».
— Вурдалаки сраные!
— Но самые жирные киски здесь, в отеле.
Бен с рыком завязал один из рюкзаков:
— Кто такие?
Джонатан назвал имена грека-коммерсанта и его новоприобретенной жены из американского высшего света. Для них хозяева отеля разбили большой прямоугольный шатер восточного типа, который одним концом захватывал телескоп из числа тех, которые помещались на террасе. Шатер был из шелка, оборудован обогревателями и небольшим холодильником, а телескоп предназначался исключительно для пользования высокопоставленной четы — предварительно его тщательно отдраили дезинфицирующим раствором. Были приняты все меры, чтобы изолировать их от общества более мелких пташек, но грек тут же привлек всеобщее внимание, в первую очередь прессы, — любовью к грубым шуточкам и расточительной роскошью.
В углу комнаты Джонатан заметил мощный медный телескоп.
— Ты это с собой привез?
— Конечно. Ты что думаешь, я буду стоять в очереди с горстями монет, чтобы увидеть вас на стене?
— Боюсь, что тебе придется заключить мир с журналистами.
— Зачем?
— Будешь давать им сведения, когда мы выйдем на стену. Просто основные данные: высота, погода, маршрут — все в таком роде.
— Им ни слова — вот мой девиз. Пошли они в жопу!
— Нет, я считаю, что немножко сотрудничать с ними надо. Если ты не станешь этого делать, они сами такого наплетут!
Бен завязал последний рюкзак и открыл бутылку пива из запасов, которые хранились на комоде.
— Уф-ф! Умотался я, как одноногий на соревнованиях по пинкам в зад. Но снарядил вас так, что хоть сейчас выходите. В сводке сообщают, что на нас идет антициклон, а ты знаешь, что эта сволочная горка даст вам от силы два-три дня сносной погоды. — Он скинул с кровати связку ледовых крючьев и улегся.
Джонатан спросил его, как ему понравились альпинисты, и Бен страдальчески скривился:
— Не знаю. На мой вкус, чересчур пестрая компания. Этот немчик уж больно воображает из себя.
— Хотя у меня такое чувство, что скалолаз он неплохой.
— Может быть. Но на привале с ним будет не особо весело. У него все задатки первостатейного кишкомота, еще и наглого, как танк. Даже не понимает, что мы в гору ходили, когда он еще в пеленки какал.
А вот этот австрийский парень…
— Андерль.
— Ага, Андерль. Вот это альпинист. Все при нем — как у тебя в свое время. — Бен приподнялся на локте и язвительно добавил: — Тринадцать лет назад.
— Ладно-ладно.
— Эй, старик, подкинь-ка бедному увечному другу еще пивка.
Джонатан что-то пробурчал, поднялся и кинул Бену банку, впервые заметив, что Бен пьет американское пиво, — очень недешевое удовольствие в Швейцарии. Но как большинство американцев, поклонников пива, Бен не очень жаловал немецкий продукт, слишком, на его взгляд, густой. Джонатан оперся на подоконник и смотрел на дождь. На лугу он увидел Андерля. Тот обнимал за талию девушку, которая прикрывала голову его пиджаком. Они возвращались в отель.
— Бен, что ты думаешь о Жан-Поле?
— Не очень. По моему разумению, и ты-то по возрасту впритирочку годишься для такого восхождения. А он явно по другую сторону.
Джонатан не согласился:
— У меня сложилось впечатление, что он чрезвычайно вынослив. За ним же столько поколений крестьян, а выносливость их просто невероятна.
— Как скажешь, старик. — Бен скинул вниз ноги, сел и заговорил, внезапно сменив тон, будто наконец добрался до самой сути дела: — Еще там, у меня, ты как-то сказал, что тебе, может, и не придется идти. Это все еще так?
 
Джонатан уселся на подоконник:
— Не знаю. Мне здесь надо сделать кой-какую работу. Восхождение — это так, дело побочное.
— Не слишком ли круто для побочного дела?
— Да уж.
— А что за работа?
Джонатан посмотрел в лицо Бена, изрезанное добродушными морщинами. Ну что ему сказать? На лугу за окнам островки снега серели и таяли под дождем.
— Вот лыжники, наверное, этот дождик клянут, — сказал он, лишь бы что-нибудь сказать.
— Что за работа? — настойчиво повторил Бен. — Она как-нибудь связана с этим типом, Меллафом?
— Только косвенно. Не надо о ней, Бен.
— Легко сказать — не надо. После твоего отъезда в пансионате черт те что началось. Понаехало каких-то деятелей из правительственных служб, страху на всех нагнали, да только сами себя полными идиотами выставили.
В пустыне что-то искали, сами терялись, патрулирование устроили, вертолеты пригнали. Пока закончили, весь округ на рога поставили.
Джонатан про себя улыбнулся, представив себе операцию такого типа, проводимую по-цировски: согласованность действий на уровне наступательной операции, проводимой итальянцами и арабами совместно.
— У них, Бен, это называется секретной операцией.
— Ах, вот так, значит, у них это называется? Что же там все-таки произошло? Когда ты мне ружье вернул, от него порохом несло. А ни этого Меллафа, ни его любовничка никто никогда больше не видел.
— Я не хочу об этом говорить, Бен. Я должен делать то, что делаю. Без этого я потеряю и дом, и все, что многие годы собирал.
— Ну и что? Потеряешь дом? Мог бы еще преподавать. Ты ведь любишь преподавать?
Джонатан посмотрел на Бена. Сам он как-то никогда не задавался вопросом, любит он преподавать или нет.
— Похоже, не очень. Мне нравится общество умных людей, способных оценить мой ум и вкус, но просто преподавать — нет. Это служба, не более того.
Бен какое-то время молчал. Он допил пиво и смял банку в кулаке.
— Давай отменим восхождение, — твердо сказал он. — Скажем им, что ты заболел. Допустим, геморрой?
— Ахиллесова задница? Нет, Бен. И не думай. — Тыльной стороной ладони Джонатан протер запотевшее окно и посмотрел на гору, укутанную туманом. — Знаешь, что странно, Бен?
— Знаю. Ты.
— Нет. Мое желание еще раз помериться силами с этой горкой — вот что действительно странно. Даже если забыть то, для чего я здесь, я на самом деле этого хочу. Понимаешь?
Бен возился с мотком нейлоновой веревки.
— Конечно, понимаю. Но знаешь, что я тебе скажу, старик? Что-то тут сильно начинает гнилью попахивать.
Джонатан кивнул.
За обедом все говорили исключительно о погоде, принявшей устойчивую форму затяжного крупного дождя. При спорадических порывах ветра капли барабанили в окно.
Всем было известно, что от дождей выпадет свежий снег и на Третьем Леднике, и выше, на Белом Пауке. Все зависело от того, какая температура в горах. Если там холодно и снег выпадет сухой и зернистый, то он будет просто непрерывно осыпаться. Тогда ледниковый фирн будет достаточно чистым для восхождения. Если же температура поднимется, то снег станет влажным и липким и будет накапливаться на ледниках, наклон которых доходит до 60 градусов, а при малейшем колебании обрушится вниз мощной лавиной.
Бен знал, что Джонатан изучил состояние северной стены два дня назад, во время тренировочного подъема на западный склон.
— Многое смог разглядеть?
— Да. Погода была ясная.
— Ну и как? — спросил Карл..
— Для Айгера не так плохо — на вид. Снег был старый, с твердой коркой. Я никогда раньше не видел, чтобы склон был такой сухой.
 
Джонатан имел в виду необъяснимое высыхание северной стены, которое происходило последние тридцать лет. Участки, покрытые в конце тридцатых годов мощными снежными полями, к концу пятидесятых превратились в обледенелую скалу.