Санкция «Айгер». Две мертвые китаянки
Группа шла хорошо, хотя Ангерер, похоже, получил травму, скорей всего, от упавшего камня, и другим пришлось замедлить продвижение и помогать ему идти.
Первый лагерь они разбили прямо над Rote Flucht, Красной Линией, мергелем из красного песчаника, который служил одним из самых заметных ориентиров на склоне. За один день они прошли более половины пути к вершине!
На следующий день, когда раненый заметно ослаб, они прошли Третий Ледник, отвязались и разбили лагерь прямо под Привалом Смерти. Когда рассвет позволил зевакам у платных телескопов вновь насладиться драматическим зрелищем, группа начала спуск. Очевидно, состояние раненого не позволило продолжить маршрут.
Четко и быстро — если принять во внимание, что один из них был не в состоянии передвигаться — группа миновала два первых ледника. Но их застигла темнота, и им пришлось остаться на третью ночевку. В эту ночь айгерская погодка превратила их мокрую одежду в звенящую ледяную броню, и им пришлось несладко. Холод высосал из них запасы сил, и за весь следующий день им удалось осилить всего тысячу футов.
В четвертый раз, теперь уже без пищи, им пришлось заночевать на негостеприимном склоне.
В отеле некоторые новички считали, что у группы неплохие шансы. В конце концов, им осталось пройти только траверс и Вредную Трещину, а дальше будет уже совсем легко.
Но в своей излишней самоуверенности группа выбрала веревку с траверса.
А на следующее утро он совершенно обледенел. Снова и снова, с нарастающим отчаянием, не лишившим, однако, его сноровки, талантливый Хинтерштоссер пытался проскочить по зеркальному и скользкому льду, и всякий раз его останавливал голодный Огр.
Спустился туман, и туристы всю ночь слышали шум лавин. На Айгере прижилось еще одно название — Траверс Хинтерштоссера.
7:0 в пользу Огра.
На протяжении всего 1937 года группа за группой штурмовала Айгер, но все возвращались ни с чем. Список жертв горы чудом не увеличился во время беспрецедентного спуска Ворга и Ребича с Привала Смерти.
Но счет не изменился.
В июне 1938 года двое итальянцев (а национализм в те годы процветал и в Италии) разбились насмерть у Вредной Трещины.
Но технологии веревок и крючьев упорно совершенствовались, тогда как природные орудия горы оставались такими же, как и в незапамятные времена, так что в июле того же года команда немцев наконец-то вычеркнула северную стену Айгера из списка невозможных.
9:1 в пользу Огра.
Джонатан пристально смотрел прямо перед собой, все еще разворачивая в уме свиток с именами жертв Айгера.
— Что-то не так? — спросила молодая англичанка у телескопа.
Он про нее и забыл.
— Почему вы на меня так смотрите? — Она улыбнулась, предвидя несомненный ответ.
— Я смотрю не на вас, дорогая. Я смотрю мимо вас.
— Какое разочарование! Позвольте к вам присоединиться? — Его молчание она истолковала как приглашение. — Вы так сосредоточенно смотрели на эту гору, что я просто не могла вас не заметить. Я очень надеюсь, что вы не собираетесь на нее взбираться.
— О нет. Больше никогда.
— А вы раньше забирались?
— Пытался.
— И что она — очень сердитая?
— Очень.
— Насчет альпинистов у меня есть одна теория. Кстати, меня зовут Рэнди — Рэнди Никкерс.
— Джонатан Хэмлок. И что же у вас за теория, Рэнди?
— Ну… можно немножко вина? Спасибо. Я из вашего стакана, если не возражаете. В общем, я считаю, что мужчины ходят в горы из-за какого-то разочарования. Мне кажется, тут есть что-то наподобие сублимации других желаний.
— Разумеется, сексуальных?
Рэнди с важным видом кивнула и сделала глоточек:
— Да, скорей всего. Это ведь полушипучее вино?
Он положил ноги на пустой стул и немного откинулся, подставляя себя солнечным лучам.
— В нем наличествует та веселая искорка, как в швейцарских девушках, краснеющих от внимания сельских молодцов, но чрезвычайно этим довольных. Но это радостное настроение лишь оттеняет чуть ядовитую терпкость, столь созвучную вздорному нраву крестьян Оберланда и в большой степени присущую малолактической ферментации этого вина.
Рэнди на мгновение замолчала.
— Я очень надеюсь, что это вы меня просто поддразниваете.
— Разумеется, Рэнди. А разве вас обычно не поддразнивают мужчины?
— Только не мужчины. Тем, как правило, больше хочется переспать со мной.
— И получается? Как правило?
— Ну, в последнее время очень даже неплохо получается. У меня в Швейцарии нечто вроде отпуска, а потом я вернусь домой и начну добродетельную и размеренную супружескую жизнь.
— И пока есть время, даете вкусить от щедрот своего тела?
— Примерно так. Но не подумайте, что я не люблю Роднея. Это самый очаровательный человек, честное слово. Но он — Родней.
— И он богат.
— Да, кажется. — Она на мгновение нахмурила лобик. — То есть, конечно, я надеюсь, что он богат. Да, конечно, богат! Господи, как вы меня напугали! Но самое замечательное в нем — его фамилия.
— То есть?
— Смит. Родней Смит.
— И это самое замечательное, что в нем есть?
— Нет, сама по себе фамилия Смит не так уж грандиозна. Полагаю, что это даже довольно заурядная фамилия. Но это значит, что наконец-то я избавлюсь от своей фамилии. Сколько я из-за нее натерпелась!
— По-моему, Рэнди Никкерс — это совсем неплохо.
— Вы так говорите потому, что вы — американец. Это я по вашему акценту могу определить. Но «никкерс» на британском сленге означает «трусики». И можете себе представить, как по этому поводу резвились девчонки в школе!
— Ясно.
Он забрал у нее стакан и налил себе вина. Ему стало любопытно: что же в нем есть такого, что притягивает к нему дамочек с приветом?
— Вы меня понимаете? — спросила Рэнди, забыв, что она о чем-то лишь подумала, но не произнесла вслух.
— Не совсем.
— Ну, у меня есть теория, что незнакомые люди в беседе моментально обращаются к темам, представляющим наибольший взаимный интерес. Вот и мы сейчас разговариваем о трусиках. Это нас в чем-то выдает, да?
— Вы занимаетесь конным спортом, — сказал он, принимая тот принцип наибольшей нелогичности переходов, которому следовала мысль Рэнди.
— Да, еще бы! Демонстрирую дядюшкиных лошадок. Как это вы только узнали?
— Не то чтобы узнал, скорее, высказал надежду. У вас нет ли теории насчет женщин, которые любят, чтобы у них между ног был сильный зверь?
Она призадумалась.
— Знаете, я как-то об этом не думала. Но вы, наверное, правы. Это нечто вроде вашего альпинизма, да? Всегда так приятно, когда находится что-то общее. — Она пристально на него посмотрела: — Откуда-то я вас знаю. Имя знакомое. — Она еще раз призадумалась. — Джонатан Хэмлок… Вы не писатель?
— Не совсем. Но книги пишу.
— Все! Вспомнила! Вы пишете книги об искусстве и всяком таком. В Слейде от вас без ума.
— Да, там неплохая школа. Как нам, по-вашему, лучше поступить, Рэнди? Прогуляться по деревне? Или сразу в постель?
— Прогулка по деревне — это грандиозно! Даже романтично. Я очень рада, что мы будем заниматься любовью. У меня есть теория насчет любовных занятий. Я считаю это первоклассным способом сближения. Стоит только переспать с мужчиной — и оглянуться не успеешь, как вы уже ходите под ручку и зовете друг друга по имени. Я предпочитаю звать людей по имени. Скорее всего, это из-за моей собственной фамилии.
Я вам говорила, что означает «никкерс» в Британии?
— Да.
— Ну тогда вы поймете, почему я больше люблю обращаться по имени. У меня есть теория насчет позиций…
Узнав, что завтра утром Рэнди возвращается в Лондон, Джонатан не был безутешен.
КЛЯЙНЕ ШАЙДЕГГ, 6–7 июля
Утром потребовалось одеваться дважды, и они чуть не опоздали на поезд. Когда поезд уже отъезжал от платформы, мисс Никкерс опустила окошко в своем купе и крикнула на прощанье: